Поэтому главную свою заслугу в деле снабжения фронта оружием и боеприпасами буржуазия (если судить по полемике П. Н. Милюкова с черносотенским лидером Н. Е. Марковым 2-м) видела не в собственных усилиях, а в том давлении, которое она якобы оказывала на правительство, чтобы оно взялось за дело: «Но мы заставили дать!» – заявлял Милюков. Выходит, что правительство не желало воевать как следует, а оппозиция заставила ее это сделать. И такая глупость рекламировалась на всю страну как проявление ума и сообразительности. Пока только рекламировалась глупость, скоро дойдет и до антиправительственной пропаганды, что в условиях военного времени может квалифицироваться ни больше ни меньше, как государственная измена.
Недаром в сентябре 1915 года, спустя всего лишь несколько недель после смены Верховного Главнокомандования, образования Особого совещания по обороне государства и создания Прогрессивного блока, глава военно-морской комиссии Государственной думы А. И. Шингарев нестеснительно заявил, что война есть пролог к переходу власти. Переходу, естественно, от монархической системы к буржуазии. При этом, что немаловажно, Шингарев увязал каждую новую внутреннюю уступку государственной власти с внешним поражением: «После севастопольского грома пало русское рабство. После японской кампании появились первые ростки русской конституции. Эта война приведет к тому, что в муках родится свобода страны, и она освободится от старых форм и органов власти».
Данное заявление прозвучало в период окончания Великого отступления русских войск из Польши, накануне замирания Восточного фронта в тисках позиционной борьбы. И ясно, что такая «увязка» напрямую пропагандировала необходимость нового поражения отечества, дабы получить «свободу». Иными словами – свободную возможность отечественной олигархии распоряжаться судьбами страны и нации. Выходило, что дорога к «свободе страны» (в понимании либеральной буржуазии, конечно) проходила только через поражение в войне, и именно к этому и призывали оппозиционные лидеры.
Как же могли военные деятели, все отлично понимавшие, опираться в деле обороноспособности исключительно на собственных буржуа, которые собирались отнять у державы победу, дабы получить в собственные руки власть? Так что не представляется странным, что хищнические аппетиты отечественной буржуазии и недоверие к ней со стороны монархической власти в определенной степени вынуждали военное ведомство размещать заказы за границей, где аппетиты были не меньшими, но хотя бы уже существовали военные заводы и более-менее квалифицированные рабочие кадры. К сожалению, внутренний конфликт между полуфеодальной монархией и буржуазным капиталом достиг своего пика как раз в тот момент, когда требовалось совместными усилиями противостоять внешней агрессии. К сожалению, «материальная польза, приносимая Вооруженным силам империи либеральными организациями, была несопоставима с моральным вредом как следствием их деятельности… Попытки правительства пойти на уступки предпринимателям и их общественным организациям ради достижения внутреннего мира сложно назвать удачными. Некоторые из таких уступок, как, например, легализация Центрального военно-промышленного комитета (ЦВПК) и финансирование Земгора, способствовали не столько успокоению страны, сколько расширению организационных и финансовых возможностей оппозиции. Однако в деле снабжения фронта союзы предпринимателей и либералов продемонстрировали свою полную беспомощность уже в 1915 году»[295].
Следует привести и несколько иное мнение. Основываясь на сохранившихся документах, В. В. Поликарпов делает вывод о том, что казенные цены являлись искусственно заниженными во имя сохранения производства оружия исключительно в руках государства[296]. Манипулирование цифрами (Главное артиллерийское управление не учитывало постоянных выделений средств казенным заводам из различных источников, военного фонда, например) служило интересам сосредоточения оборонной промышленности под контролем властей, в ущерб обороноспособности страны. Шла политическая борьба, и в этой борьбе обе стороны использовали разнообразные приемы. Оппозиция пыталась гипертрофировать свою роль в производстве предметов вооружения для Действующей армии, власти с помощью подтасованных данных, стремились умалить роль работы частного капитала.
Конечно, военное ведомство всячески тормозило деятельность военно-промышленных комитетов и препятствовало ей, пытаясь совершенно нейтрализовать буржуазию, так как все понимали, что создание буржуазных организаций есть мера вынужденная, вызванная к жизни тяготами войны. Одна из причин – не негативное отношение к либеральным организациям как таковым, а бессовестная нажива на народном бедствии за счет казны со стороны буржуазии. Другая – удержание власти немногочисленным дворянством (около ста тысяч землевладельцев-дворян, в большинстве своем мелких, нечто вроде «однодворцев», как сказали бы в позднем российском Средневековье) в своих руках. Но вряд ли следует полагать, что правительство, где и без того хватало либерально настроенных людей, категорически отказывалось бы от безвозмездной помощи со стороны «денежных мешков» России. Увы, войны развязываются не для того.
Гораздо успешнее Земгор действовал на дороге помощи раненым и больным, устройстве питательных пунктов в тылу, производстве интендантских поставок и проч., о чем с большой долей благодарности говорят мемуары современников. Здесь Земгор добился значительных успехов, и, наверное, в данных вопросах обойтись без помощи общественности было просто нельзя. Но эти мероприятия не сулили большого дохода, не обещали сверхприбылей, а нажиться на беде государства хотелось каждому, поэтому буржуазия и стремилась к получению заказов на собственно военное снабжение, которые благополучно проваливала. И более того. В марте 1916 года продовольственный отдел ЦВПК выдвинул идею создания в Москве «Центрального комитета объединенных общественных организаций» для самостоятельного решения продовольственного вопроса, помимо министерства земледелия, возглавившего продовольственное дело в стране. Местные военно-промышленные комитеты поддержали эту инициативу, и только вмешательство соответствующих государственных органов помешало угрозе раздробления страны[297].
Справедливости ради отметим, что нажиться на государстве стремились все. Даже сама деятельность лиц, работавших на оборону в системе снабжения, регулировалась не столько законодательством, сколько коррупционными моментами – взяткой со стороны чиновничества, отвечавшего за отладку системы снабжения вооруженных сил и тыла. Занимавшийся поставками в войска российский предприниматель вспоминал: «Во время мировой войны и в первые годы русской революции я насмотрелся на многое и имел возможность наблюдать, как быстро люди заражались азартом наживы, и притом нередко люди немолодые, опытные, выдержанные»[298].
Казенная промышленность не могла справиться с удовлетворением тех запросов, что были выдвинуты войной. Однако секвестр Путиловского завода 27 февраля 1916 года заставил капиталистов поволноваться: «Это хуже немца». Таким образом, взаимные противоречия между государственной властью монархии и капиталом в ходе войны только усугублялись. И виновны в этом были обе стороны, боровшиеся за политическое влияние.
Так было во всех воюющих странах, и везде капиталисты получали сверхприбыли при общем обнищании основной массы населения. Особенно тяжело это неравенство проявилось в Германии, где проводимая союзниками по Антанте блокада вынудила ввести продовольственные карточки. Во второй половине 1916 года суточный паек немца составлял 270 г хлеба, 35 г мяса, 12,7 г жиров, 400 г картофеля. То есть неравенство сказалось даже в пищевом рационе голодающей Германии.
Здесь всплывает еще одна проблема – блокада Германии. Ресурсы воюющих блоков были известны задолго до первого выстрела. Поэтому англичане рассчитывали, что в случае затяжной войны (а в этом были уверены и лорд Г. Китченер и руководитель морского ведомства адмирал Ф. Фишер) немцы будут «задушены» продовольственной блокадой. Действительно, уже в марте 1915 года хлебный паек для тыла в Германии составил всего двести граммов муки в день. Тем не менее, немцы держались, да еще и успевали оказывать помощь союзникам.
Бесспорно, на улучшение экономической ситуации Центрального блока сильно повлияла ежегодная оккупация неприятельских территорий, выгодных в сельскохозяйственном отношении. В 1915 году это была русская Польша, а в конце года – Сербия. В 1916 году – Румыния, один из главных европейских экспортеров хлеба. В 1918 году – хлебная Украина, занятая немцами по условиям Брестского мира и договоренностей с марионеточным украинским правительством. Однако было и еще кое-что.
Вплоть до конца 1916 года немцы получали массу продовольствия от нейтралов – Голландии и Скандинавских стран. При этом, помимо материальной выгоды, нейтралы преследовали и иные цели. Голландцы и датчане боялись германской оккупации, шведы традиционно сочувствовали немцам. В итоге скандинавы и голландцы поставляли в Германию жиры, сою, технические и растительные масла, уголь, смазочные материалы, хлопок, металлы, лен и прочую разнообразную продукцию военно-стратегического назначения.
Причем же здесь союзники? А дело в том, что нейтралы поставляли немцам не столько собственную продукцию, сколько продовольствие, получаемое от англичан на правах коммерческих сделок. Знали ли об этом английские власти? Бесспорно. Тем не менее поставки продолжались и прекратились только осенью 1916 года, когда немцы посмели бросить вызов британскому флоту (Ютландское сражение) и одновременно готовили «беспощадную подводную войну». Очевидно, что такая подводная война, развязанная Германией в начале 1917 года и послужившая предлогом для вступления в войну США, опасавшихся опоздать к разделу «мирового пирога», стала ответом на прекращение продовольственных поставок от нейтральных государств.