Дерзкое поведение русских, занимавших сильную позицию, притом у одной из столиц, ввело в заблуждение Наполеона. Он полагал, что честь потребует от них, чтобы они удержали за собой это положение. Было только одиннадцать часов. Наполеон приказал прекратить атаку, чтобы спокойно осмотреть линию фронта и подготовиться к решительной битве на следующий день. Он отправился на холм, где были стрелки, и позавтракал среди них. Оттуда он мог наблюдать за неприятелем, причем один из стоявших близко к нему стрелков был ранен неприятельской пулей. Последующие часы были употреблены на рекогносцировку местности и ожидание других армейских корпусов.
Наполеон назначил битву на следующий день. Прощаясь с Мюратом, он сказал: «Завтра в пять часов взойдет солнце Аустерлица!» Эти слова объясняют, почему военные действия были приостановлены в момент успеха, воодушевившего солдат. Последние были удивлены, что их заставляют бездействовать, когда они, наконец, настигли армию, бегство которой истощало их силы. Мюрат, ежедневно обманывавшийся в своих ожиданиях, заметил императору, что Барклай, может быть, потому только выказывает такую отвагу в этот час, чтобы иметь возможность более спокойно удалиться ночью! Но так как ему не удалось убедить в этом Наполеона, то Мюрат смело расположился лагерем на берегу Лучесы, почти среди врагов. Такая позиция вполне отвечала его предприимчивому характеру и желанию услышать первые звуки отступления врага в надежде помешать ему.
Мюрат ошибался, а всё же оказалось, что он был прав. Наполеон же был реально прав, но события обманули его. Такова игра судьбы. Французский император правильно понял намерения Барклая. Русский генерал, полагая, что Багратион направляется к Орше, решил драться, чтобы дать ему время подойти к нему. Но известие, которое он получил вечером, об отступлении Багратиона через Новый Быхов к Смоленску, заставило его внезапно изменить свое решение.
В самом деле, 28-го, на рассвете, Мюрат послал сказать Наполеону, что он отправляется преследовать русских, которых уже не было видно. Наполеон настаивал на своем мнении, продолжая утверждать, что вся неприятельская армия находится там и что необходимо поэтому двигаться осторожно. Наконец он сел на лошадь, с каждым шагом его иллюзия исчезала, и вскоре он очутился посреди лагеря, покинутого Барклаем.
Всё в этом лагере указывало на знание военного искусства: удачный выбор места, симметрия всех его частей, точное и исключительное понимание назначения каждой части и, как результат, порядок и чистота. Притом ничего не было забыто. Ни одно орудие, ни один предмет и вообще никакие следы не указывали, вне этого лагеря, какой путь избрали русские во время своего внезапного ночного выступления. В их поражении было как будто больше порядка, чем в нашей победе! Побежденные и убегающие от нас, они давали нам урок! Но победители никогда не извлекают пользу из таких уроков — может быть, потому, что в счастьи они относятся к ним с пренебрежением и ждут несчастья, чтобы исправиться.
Русский солдат, найденный спящим под кустом, — вот единственный результат этого дня, который должен был решить всё! Мы вступили в Витебск, оказавшийся таким же покинутым, как и русский лагерь.
Напрасно обыскали мы все дороги. Направились ли русские к Смоленску? Или же они пошли вверх по Двине? Иррегулярный отряд казаков увлек нас за собой в этом последнем направлении, между тем как Ней отправился к Смоленску. Мы прошли шесть лье по пескам, среди густых облаков пыли и удушливого зноя. Ночь застала нас около Агапонова.
Изнемогая от усталости, голода и жажды, армия нашла для утоления только грязную, мутную воду. В это время Наполеон, Мюрат, Бертье и Евгений держали совет в императорской палатке, разбитой во дворе одной усадьбы, на возвышенности, на левой стороне большой дороги.
Эта столь желанная победа, которой мы так добивались и которая с каждым днем становилась для нас всё более и более необходимой, еще раз ускользнула из наших рук, как это уже было в Вильне! Русский арьергард был настигнут, это правда, но был ли это арьергард всей русской армии? Не представляется ли более вероятным, что Барклай бежал к Смоленску, через Рудню? До каких же пор надо будет преследовать русских, чтобы заставить их принять сражение? Необходимость организовать завоеванную Литву, устроить склады, лазареты, установить новые пункты для отдыха, обороны и наступления по всей операционной линии, которая удлинялась ужасающим образом, — разве всё это не должно было заставить нас остановиться на склонах Великой России?
Недалеко оттуда произошла стычка, о которой Мюрат умолчал. Наш авангард был сшиблен, и многие из кавалеристов должны были спешиться, чтобы продолжать отступление. Другие же не могли вывести из сражения своих истощенных лошадей иначе как держа их за узду. Император спросил Бельяра, и этот генерал откровенно заявил, что полки уже очень обессилены, что они измучены и нуждаются в отдыхе. Если продолжать идти еще шесть дней, то конница погибнет, поэтому пора остановиться!
К этим изматывающим факторам добавлялись еще палящие лучи солнца, отраженные горячими песками. Император был утомлен и потому согласился. Течение Двины и Днепра обозначало французскую боевую линию. Армия расположилась лагерем на берегах этих двух рек и между ними. Понятовский со своими поляками находился в Могилеве, Даву и 1-й корпус — в Орше, Дубровне и Любовичах, Мюрат, Ней, Итальянская армия и гвардия растянулись от Орши и Дубровны до Витебска и Суража. Аванпосты находились в Лядах, Инкове и Велиже, напротив аванпостов Барклая и Багратиона. Обе неприятельские армии — одна, бежавшая от Наполеона, через Двину, Дриссу и Витебск, другая, выскользнувшая из рук Даву, через Березину и Днепр, через Бобруйск, Быков и Смоленск, — соединились, наконец, между двумя реками.
Отделившиеся от центральной армии большие корпуса были расположены следующим образом: направо — Домбровский, против Бобруйска и против 12-тысячного корпуса русского генерала Эртеля; налево — Удино и Сен-Сир, в Полоцке и в Белой, на Петербургской дороге, которую обороняли Витгенштейн с 30 тысячами человек; на крайней левой — Макдональд и 38 тысяч пруссаков и поляков против Риги. Линия их растянулась направо, по реке Аа и к Динабургу.
В то же время Шварценберг и Ренье, во главе Саксонского и Австрийского корпусов, заняли, по направлению к Слониму, пространство между Неманом и Бугом, прикрывая Варшаву и тыл Великой армии, который подвергался опасности со стороны Тормасова. Виктор двигался от Вислы с резервом в 40 тысяч человек. А Ожеро собрал 11-ю армию в Штеттине.
Что касается Вильны, то там остался Маре вместе с посланцами разных дворов. Этот министр управлял Литвой, переписывался со всеми начальниками, посылал им инструкции, которые он получал от Наполеона, отправлял вперед продовольственные запасы, рекрутов и всё остальное.
Как только император принял решение, он вернулся в Витебск со своей гвардией. Двадцать восьмого июля, входя в императорскую квартиру, он снял саблю и, положив ее резким движением на карты, которыми были покрыты его столы, воскликнул: «Я останавливаюсь здесь! Я хочу здесь осмотреться, собрать армию, дать ей отдохнуть, хочу организовать Польшу. Кампания 1812 года кончена! Кампания 1813 года сделает остальное!»
Книга V
Глава I
С завоеванием Литвы цель войны была достигнута, а между тем война как будто только началась. В действительности же была побеждена лишь местность, но не люди.
Русская армия оставалась в целости. Оба ее крыла, разрозненные стремительностью первой атаки, снова соединились. Было лучшее время года. Но Наполеон при таких условиях все-таки бесповоротно решил остановиться на берегах Днепра и Двины. Тут он лучше всего мог обмануть врага насчет своих истинных намерений — так же, как обманывался и сам!
Его оборонительная линия уже была начертана на картах. Осадная артиллерия должна была идти на Ригу. На этот укрепленный город должен был опереться левый фланг армии. Затем в Динабурге и Полоцке оборона должна была быть усилена особо. Витебск было легко укрепить, и его высоты, покрытые лесом, могли служить для установки лагеря в центре. Оттуда, на юг, Березина и ее болота оставляли лишь несколько проходов, и для защиты их достаточно было небольшого количества войск. Дальше Бобруйск — он отмечал правый фланг этой огромной боевой линии, и был уже отдан приказ завладеть этой крепостью. В остальном рассчитывали на возмущение населения южных провинций. Это должно было помочь Шварценбергу прогнать Тормасова и увеличить армию за счет многочисленных казаков. Один из крупных помещиков в этих провинциях, важный барин, в котором всё, вплоть до внешности, указывало на знатность его происхождения, поспешил присоединиться к освободителям своего отечества. Его-то император и предназначил для руководства восстанием.
В этом плане было всё предусмотрено: Курляндия должна была прокормить Макдональда, Самогития — Удино, плодородные равнины Глубокого — императора. Южные провинции должны были сделать остальное. Притом же главный склад армии находился в Данциге, а большие пакгаузы — в Вильне и Минске. Таким образом армия должна была быть связана с землей, которую она освободила, а на этой земле реки, болота, продукты и жители — всё присоединялось к нам и готовилось нас защищать!
Таков был план Наполеона. Он осматривал Витебск и его окрестности для того, чтобы познакомиться с местностью, словно собирался обосноваться там надолго. Приступили к устройству всякого рода учреждений, построены были 36 хлебопекарен, которые могли одновременно испечь 29 тысяч фунтов хлеба. Но не ограничивались только необходимым, а приступили и к украшениям. Так как вид дворцовой площади портили кирпичные здания, то император приказал гвардии сломать их и убрать обломки. Он даже помышлял уже о зимних удовольствиях — парижские актеры должны были приехать в Витебск. Но так как этот город был теперь безлюдным, то Наполеон рассчитывал, что зрители сами явятся из Варшавы и Вильны.