[231] и допросить о гибели невинных принцев. Оба они (как объявил король) дали одинаковые показания о том, что король Ричард направил указ об умерщвлении принцев коменданту Тауэра Брэкенбери, но тот отказался повиноваться, тогда король направил указ сэру Джеймсу Тирреллу, чтобы тот принял у коменданта ключи от Тауэра для исполнения особого королевского поручения (все это происходило на протяжении одной ночи). Сэр Джеймс Тиррелл в темноте тотчас поспешил в Тауэр, сопровождаемый вышеупомянутыми слугами, которых он выбрал для этой цели. Оставшись у подножия лестницы, он послал этих негодяев наверх исполнить задуманное. Они задушили принцев во сне и, сделав это, позвали хозяина посмотреть на их нагие тела, выложенные на обозрение. Их зарыли под лестницей и сверху завалили камнями. Когда королю Ричарду доложили, что его воля исполнена, он осыпал сэра Джеймса благодарностями, однако не одобрил места погребения, ибо счел его слишком низким для сыновей короля. Поэтому, на следующую ночь, по новому указанию короля священник Тауэра выкопал тела и захоронил их в другом месте, которое (по причине смерти священника, вскоре за тем последовавшей) осталось неизвестным. Вот и все, что удалось выяснить в ходе дознания, но король тем не менее не использовал эти показания ни в одном из своих заявлений. Из-за этого, как кажется, дело после допросов оставалось несколько запутанным. Что до сэра Джеймса Тиррелла, то его много времени[232] спустя обезглавили во дворе Тауэра за другую измену. Но Джона Дайтона, чьи показания, как кажется, были для короля более выигрышными, немедленно отпустили на волю, и именно он способствовал распространению этой легенды. Итак, поскольку такое средство доказательства было ненадежным, король с тем большим усердием принялся за другое, силясь выяснить происхождение Перкина. Того ради он отправил в несколько стран, а особенно во Фландрию, множество сметливых лазутчиков и соглядатаев. Из них одни выдали себя за перебежчиков и, явившись к Перкину, примкнули к его окружению, другие под разными предлогами стали выспрашивать, выискивать и раскапывать все обстоятельства и подробности, касавшиеся родителей Перкина, его происхождения, нрава и странствий, короче, всего, что помогло бы составить (как бы) журнал его жизни и дел. Он щедро снабдил своих агентов деньгами, которые те должны были употребить на привлечение и вознаграждение осведомителей, обязав их также постоянно сообщать ему обо всем, что они узнают, и ни в коем случае не прекращать поисков. Поскольку же одно сообщение и открытие всегда влекло за собой другое, он, когда того требовало дело, использовал все новых людей. Некоторых других он использовал в особом качестве и с особой целью: им надлежало вести его главную интригу. Этим было приказано вкрасться в доверие к первейшим особам фландрской партии и узнать, кто их сообщники и поверенные либо в Англии, либо за границей; насколько каждый из них вовлечен в заговор; кого еще они намерены совратить или привлечь впоследствии, а также, если удастся, обнажить до конца подоплеку всех тайн Перкина и заговорщиков, их планов, надежд и козней и притом разузнать как об исполнителях, так и о самих делах. Кое-кто из наиболее доверенных шпионов имел дальнейшие указания войти в доверие к лучшим друзьям и слугам Перкина и переманить их на сторону короля, внушив, сколь шатки расчеты и надежды Перкина и с каким дальновидным и могущественным королем им приходится тягаться, а затем примирить с королем, пообещав прощение и хорошую награду. Однако более всех прочих им надлежало штурмовать, подкапывать и расшатывать верность сэра Роберта Клиффорда, чтобы (если удастся) его залучить, ибо этот человек знал почти все их тайны и его отпадение ввергло бы остальных в величайший страх и растерянность и в какой-то мере расстроило бы заговор. Существует странное предание о том, что король, потерявшийся в чаще подозрений и не знавший, кому доверять, установил сношения с духовниками и капелланами многих вельмож, а также своеобразно использовал один обычай тех времен, приказав наряду с врагами поименно предавать анафеме у Св. Павла своих заграничных шпионов, чтобы противники его уверовали в их полную благонадежность. Эти шпионы исполняли свое назначение столь исправно, что король мог теперь видеть нутро Перкина без всякого вскрытия. Он был хорошо осведомлен и о каждом из участников заговора в Англии. К тому же раскрылись многие другие загадки, но особенно хорошо было то, что удалось завоевать приверженность сэра Роберта Клиффорда и склонить его с охотой и усердием служить королю. Поэтому король (которому его старания принесли богатый барыш и большое удовлетворение в некоторых частностях) сперва разгласил и разнес по всему королевству обстоятельные сведения, разоблачавшие шарлатанство Перкина и его ложь о своем происхождении и скитаниях, — сделано это было не посредством прокламаций (потому что в ту пору расследования еще продолжались и могли что-то прибавить или убавить), но с помощью придворных сплетен, каковые обыкновенно запечатлевают все куда лучше, нежели печатные прокламации. Тогда же он решил, что настало время отправить посольство к великому герцогу Филиппу[233] во Фландрию, дабы убедить его отступиться от Перкина и отослать его от двора. Это дело он поручил сэру Эдварду Пойнингсу и доктору канонического права сэру Уильяму Уорэму[234]. Великий герцог был тогда молод и подчинялся руководству Совета. Перед этим-то Советом и получили аудиенцию послы. И вот доктор Уорэм повел такую речь:
«Милорды, король, наш повелитель, весьма опечален тем, что после того, как Англию и Фландрию столь долгое время почитали как бы мужем и женой, именно вашей стране суждено стать сценой, на которой низкий самозванец разыгрывает роль короля Англии, тем самым не только принося беспокойство и бесчестье его милости, но возбуждая презрение и укоризну всех державных владык. Подделка неживого королевского изображения на монетах есть по всем законам тяжкое преступление. Но подделка живой особы короля есть величайшая ложь, сравнимая разве что с деяниями Магомета или Антихриста, каковые обманом присваивают само божественное достоинство. Король имеет слишком высокое мнение об этом мудром совете и не думает, что кто-либо из вас введен в заблуждение сей басней (хотя вы и могли уступить страстям неких особ), — столь невероятна она сама по себе. Оставим в стороне свидетельства о смерти герцога Ричарда, о которой у короля есть ясные и надежные показания (ведь могут подумать, что во власти короля их изготовить); пусть дело говорит само за себя. Ведь никакая власть не прикажет здравому смыслу и рассудку. Возможно ли (как вы полагаете), чтобы, решившись предать душу проклятию и осквернить свое имя столь гнусным убийством, король Ричард не стал бы действовать наверняка? Или же вы думаете, что кровавые убийцы (которые были его орудиями) вдруг разжалобились в пылу злодеяния, тогда как свирепых и лютых зверей, равно как и людей, первый глоток крови всегда приводит лишь в еще большее исступление и неистовство. Разве не ведомо вам, что кровавые палачи тиранов идут на подобные дела с удавкой вокруг шеи, сознавая, что в случае неудачи их ждет верная смерть. Неужели вы думаете, что такие люди пожертвуют собственной жизнью ради спасения чужой? Допустим, они спасли его, — что бы им было с ним делать? Выпустить на улицы Лондона? Чтобы сторож или первый попавшийся прохожий оттащил его к судье и таким образом все бы вышло наружу? Или втайне держать у себя? Это наверняка было бы сопряжено с большими заботами, расходами и постоянными страхами. Однако, милорды, я чересчур усердствую в этом и без того ясном деле. Король столь мудр и имеет столько добрых друзей за границей, что теперь он знает о герцоге Перкине все с самой колыбели. Поскольку же он великий государь, а у вас здесь наверняка найдется хороший поэт, король готов помочь ему сведениями для его жизнеописания, в котором тот сравнит его с Ламбертом Симнелом, нынешним королевским сокольничим. Посему, скажу вашим светлостям начистоту, — нет на свете ничего более удивительного, чем то. что именно теперь, постарев и достигнув возраста, когда другие женщины оставляют деторождение, леди Маргарита (да простится нам, что мы называем имя этой женщины, чья злоба на короля столь же беспричинна, сколь и бесконечна) породила двух подобных чудовищ, ибо вынашивала она их не девять или десять месяцев, а много лет. К тому же если другие матери порождают детищ слабыми и беспомощными, то эта приносит рослых молодцов, которые вскоре после вступления в мир способны вызвать на бой могущественных королей. Милорды, мы без охоты задерживаемся на этом пункте; уповаем на то, что Господь когда-нибудь даст этой леди вкусить радостей материнства через лицезрение того, как ее племянница царствует в великой чести, окруженная многочисленным потомством, каковое, будь ей то угодно, она могла бы считать своим собственным. Король мог бы просить великого герцога и ваши светлости, чтобы, по примеру короля Карла, который уже избавился от этого недостойного юнца, вы изгнали его из ваших владений, Но так как от старинного союзника король по справедливости может ожидать большего, чем от недавно замирившегося врага, его просьба к вам — о том, чтобы вы выдали его головой, ибо такого рода разбойники и самозванцы достойны почитаться общими врагами человечества и никак не могут находиться под защитой законов какой-либо страны».
После недолгого совещания Совет дал послам следующий короткий ответ: великий герцог из любви к королю Генриху никоим образом не станет помогать мнимому герцогу, но во всем сохранит дружбу с королем. Что же касается вдовствующей герцогини, то она самовластна в землях, отошедших к ней в приданое, и он не может заставить ее поступиться своим имением.
Короля по возвращении послов такой ответ отнюдь не удовлетворил, ибо он-то хорошо знал, что приданое не заключает в себе суверенных прав, таких, как право набора войска. Кроме того, послы без обиняков сказали ему, что, по их наблюдениям, герцогиня имеет в совете великого герцога сильных сторонников, и, хотя великий герцог пытается представить дело так, будто он лишь не препятствует герцогине укрывать Перкина, в действительности он сам исподволь подает ему помощь и содействие. Поэтому король (отчасти всердцах, отчасти из политических соображений) немедленно изгнал из королевства всех фламандцев (вместе с их товарами), приказал своим подданным (а именно купцам — искателям приключений)