[283], лишь бы обогащалась его казна. Ничем не лучше были его ненавистное самоуправство и злостные происки в родных пределах. Во-первых, дабы упрочить свое неправое дело[284], он обрек на жестокую смерть многих дворян нашего королевства (которых он подозревал и страшился), а среди них наш кузен лорд-камергер[285] сэр Уильям Стенли, сэр Саймон Маунтфорд, сэр Роберт Рэтклифф, Уильям Добени, Хэмфри Стаффорд и многие другие, и это помимо тех, кто дорого выкупил свою жизнь, внеся непомерный выкуп, а некоторые из этих дворян и поныне пребывают в святом убежище. Кроме того, он долго держал и продолжает держать в тюрьме нашего достопочтенного и возлюбленного кузена Эдварда, сына и наследника нашего дяди герцога Кларенса, и других, не давая им вступить во владение законным наследством, чтобы они, обретя силу и власть, не стали помогать нам в нашей нужде, как подобает вассалам. Он также принудил нескольких наших сестер и сестру нашего упомянутого кузена графа Уорика и нескольких других дам королевской крови выйти замуж за своих родичей и друзей простого и низкого звания и, отстранив от себя всех благонамеренных дворян, наделял благосклонностью и доверием лишь епископа Фокса, Смита, Брея, Ловела, Оливера Кинга[286], Дэвида Оуэна, Ризли, Турбервиля, Тайлера, Чоумли, Эмпсона, Джеймса Хоберта, Джона Катта, Гарта, Генри Уайета[287] и прочих худородных злодеев и негодников, подобных этим, которые через свои воровские выдумки и поборы с народа стали главными зачинщиками, устроителями и вдохновителями беззакония и беспорядка, царящих теперь в Англии[288].
Памятуя о вышесказанном, а кроме того, о великих и святотатственных преступлениях, которые наш упомянутый великий враг и его приспешники в угоду нечестивой и языческой политике всегда совершали против свобод и привилегий матери нашей святой церкви к негодованию всемогущего Бога, о многочисленных предательствах, ужасных убийствах, избиениях, грабежах, вымогательствах, о ежедневном ограблении народа посредством десятин, налогов, податей, принудительных займов и прочих незаконных обложений и вопиющих поборов и о многих других мерзостных преступлениях, ведущих к порушению и разорению всего королевства, мы, милостью божьей, с помощью первейших лордов нашей крови и по совету других упомянутых особ позаботимся, чтобы товары нашего королевства употреблялись к наибольшей выгоде его; чтобы обмен товарами между королевствами осуществлялся и производился с большей пользой для благосостояния и процветания наших подданных, чтобы все вышеперечисленные десятины, налоги, подати, принудительные займы, незаконные обложения и вопиющие вымогательства были запрещены и отставлены и обращались бы к ним отныне только в таких случаях, в каких издревле имели обычай наши благородные прародители, короли Англии, когда им требовались помощь и поддержка их подданных и верных ленников.
И далее: настоящим мы из милости и милосердия также объявляем и обещаем всем нашим подданным отпущение и полное прощение всех прошлых преступлений против нас или нашего государства, совершенных из приверженности нашему упомянутому врагу, которым как нам хорошо известно, они были введены в заблуждение, если они в должный срок явят себя перед нами. А кто придет среди первых помочь нашему правому делу, тем мы столь щедро окажем нашу государственную благосклонность и милость, что удовлетворим все чаяния их и их ближних и при жизни, и после смерти. Кроме того, мы будем поступать так, чтобы всеми средствами, какие Бог вложит нам в руки, дать королевское удовлетворение всем разрядам и сословиям нашего народа: оберегать свободы святой церкви в их целости, ограждать почести, привилегии и преимущества наших пэров от неуважения и умаления соответственно достоинству их крови; кроме того, мы снимем с нашего народа ярмо всех тяжких нош и подтвердим хартии и вольности наших городов и местечек, кои расширим там, где то заслужено, и во всем подадим нашим подданным повод думать, что в нас возродилось благословенное и любезное правительство последних лет нашего благородного отца короля Эдуарда.
Поскольку же предание смерти или поимка живым нашего упомянутого смертельного врага могут дать способ отвратить большое пролитие крови, которое может последовать, если он принуждением или щедрыми посулами увлечет за собой для сопротивления нам какое-то число наших подданных, чего мы желаем избежать (хотя нас, конечно, оповестили, что наш упомянутый враг намерен и готов бежать из страны и уже отправил за границу огромные богатства, нашей короне принадлежащие, чтобы тем лучше прожить на чужбине), настоящим мы объявляем, что всякий, кто схватит или задержит нашего упомянутого врага, будь он сколь угодно низкого звания, получит от нас в награду 1000 фунтов деньгами, которые ему тотчас и будут выложены, а также сто марок годового дохода; помимо того, что он и перед Богом и перед всеми добрыми людьми заслужит за уничтожение такого тирана. Наконец, да будет всем ведомо (и мы призываем Господа в свидетели), что хотя Бог и подвиг сердце нашего дражайшего кузена короля Шотландии собственной особой прийти нам на помощь в нашем правом деле, это случилось без уговора или обязательства, или даже требования чего бы то ни было, что могло бы повредить нашей короне или подданным, а напротив, по обещании со стороны нашего упомянутого кузена, что как только увидит он нас в достаточной силе, дабы взять верх над нашим упомянутым врагом (а это, мы надеемся, случится очень скоро), то он не медля с миром возвратится в свое королевство, удовольствовавшись одной лишь славой столь почетного предприятия и нашей верной и преданной любовью и приязнью, каковые мы и утвердим отныне милостью Всемогущего Бога к великому удовольствию обоих королевств».
Но прокламация Перкина мало к чему побудила народ Англии. Кроме того, едва ли он стал желаннее, когда явился с такими спутниками. Поэтому, видя, что к Перкину никто не спешит, что нигде не поднимается возмущение в его пользу, король Шотландии обратил свое предприятие в набег и огнем и мечом опустошил и разрушил графство Нортамберленд. Однако, прослышав, что против него высланы войска и не желая, чтобы они настигли его людей, когда их отягощает ноша награбленного добра, он с большой добычей вернулся в Шотландию, отложив дальнейшие действия на другой раз. Говорят, что, когда Перкин, исправно игравший роль принца, увидел, что шотландцы принялись опустошать местность, он, пылая негодованием и громко сетуя, явился к королю и потребовал, чтобы война не велась таким образом, ибо его разуму не мила корона, добытая ценой крови и разорения его страны. На это король не без насмешки отвечал, что сомневается, заботит ли его чужая собственность, и что он был бы своему врагу чересчур добрым управителем, если бы сберег для него страну.
К тому времени, а шел одиннадцатый год правления короля, перерыв в торговле между англичанами и фламандцами стал весьма чувствительно досаждать купцам и того и другого народа, что подвигло их употребить все, какие они могли придумать, средства, к тому, чтобы воздействовать на своих государей и расположить их к возобновлению сношений. В этом им способствовало время. Ибо великий герцог и его совет стали убеждаться, что Перкин оказался не более чем бродягой и гражданином мира, а ссориться из-за кукол могут только дети. В свою очередь король после нападения на Кент и Нортамберленд[289] придавал делу Перкина меньшее значение и даже не представлял его к отчету на совещаниях государственной важности. Но больше всего этому королю, любившему достаток и богатство, нужна была здоровая торговля, а он не мог терпеть каких-либо заторов в воротной вене, распределяющей эту кровь[290]. Однако он пока сохранял величавую внешность, как тот, кого должны упрашивать первым. Да и купцы — искатели приключений (компания в то время сильная и крепкая богатыми людьми и внутренним устройством) держались уверенно и по-прежнему забирали английские товары, хотя из-за отсутствия вывоза они лежали у них на руках мертвым грузом. Наконец, в Лондоне между уполномоченными обеих сторон начались переговоры. От короля выступали лорд-хранитель печати епископ Фокс, виконт Уэллс, приор монастыря св. Иоанна Кендалл, начальник архивов[291] Уорэм (который приобретал все большее влияние на мнения короля), Урсвик, бывший мастером на все руки, и Райзли. От великого герцога выступали адмирал лорд Беверс, президент Фландрии лорд Верунделл и другие. Они заключили превосходный договор[292] о дружбе и взаимоотношениях между королем и великим герцогом, содержавший статьи о государственных делах, торговле и свободном рыболовстве. Это был тот самый договор, который фламандцы по сей день называют intercursus magnus, — во-первых, потому, что он полнее договоров третьего и четвертого годов правления короля, и, во-вторых, чтобы отличать от договора, принятого на двадцать первый год правления короля, который они называют intercursus rnalus. В этом договоре была особая статья, воспрещавшая каждому из государей принимать мятежников другого. В ней говорилось, что если любой такой мятежник будет востребован у союзного государя государем этого мятежника, то государь обязан незамедлительно посредством прокламации приказать ему покинуть страну, а если тот не сделает этого в пятнадцатидневный срок, он должен быть поставлен вне закона и лишен защиты. Впрочем, Перкин в этой статье не упоминался; не вошел же он в нее, видимо, потому, что не был мятежником. Таким способом ему подрезали крылья, отняв у него последователей-англичан. Договор включал особое положение, распространявшее его действие на земли вдовствующей герцогини. После того как взаимоотношения были восстановлены, английские купцы вернулись в свой особняк в Антверпене, где их встретили шествием и изъявлениями великой радости.