История правления короля Генриха VII — страница 29 из 66

дрым расчетом в выборе времени, вознамерился со всей поспешностью напасть на них, однако действовать настолько предусмотрительно и наверняка, чтобы ничего не оставить на волю случая или судьбы. Поскольку у него были весьма большие и мощные силы, он, чтобы обезопасить себя от всяких случайностей и неожиданностей, разделил их на три части. Первую возглавил граф Оксфорд, а помогали ему графы Эссекс и Суффолк[301]. Этим пэрам было назначено при нескольких эскадронах конницы, пеших отрядах и достаточном числе пушек обойти холм, на котором стояли мятежники, и, поместившись позади него, охватить подножие и перерезать все спуски, кроме тех, что вели в сторону Лондона, тем самым как бы поставив на этих диких зверей ловушку. Вторую часть войска (а именно ту, которая должна была участвовать в деле более других и с которой он связывал наибольшие надежды) он отдал под командование лорда-камергера, которому надлежало ударить мятежникам в лоб со стороны Лондона. Третью часть своих сил (тоже многочисленное и доблестное войско) он оставил при себе, чтобы быть готовым к любому повороту событий, поддержать бой, довершить победу, а заодно и заслонить город. С этой целью он сам расположился лагерем на полях св. Георгия, став между городом и мятежниками.

В Лондоне же, когда поблизости появился лагерь мятежников, началось великое смятение, как обычно в богатых и многолюдных городах, особенно в таких, которые благодаря своей величине и зажиточности царят над местностью и чьим жителям нечасто приводится видеть из окон своих домов и с башен стен неприятельское войско. Больше всего лондонцев тревожила мысль о том, что им противостоит грубая толпа, которую невозможно, если понадобится, склонить к соглашению, на уступки или к правильным переговорам, но которая, скорее всего, намерена предаться грабежам и разбою. И хотя они слышали, будто в походе мятежники вели себя тихо и скромно, они сильно опасались, что воздержание продлится недолго и внушит им тем больше голод и охоту наброситься на добычу. По этой причине в городе поднялся изрядный шум: кто бежал к воротам, кто к стенам, кто к реке, и все без конца возбуждали себя тревогой и паническим страхом. Тем не менее лорд-мэр Тейт и шерифы Шоу и Хэддон решительно и исправно исполняли свой долг, вооружая и расставляя людей; к тому же для совета и в помощь горожанам король прислал нескольких испытанных в войне капитанов. Впрочем, скоро, уразумев, что король так распорядился делом, что, прежде чем приблизиться к городу, мятежникам надо будет выиграть три сражения, что он сам встал между мятежниками и ними и что главная задача состояла скорее в том, чтобы всех их, никого не упустив, поймать в ловушку, а уж в победе сомнения не было, они понемногу успокоились и утратили страх, тем более что они питали доверие (и немалое) к трем военачальникам — Оксфорду, Эссексу и Добени, людям славным и любимым в народе. Что касается Джаспера, герцога Бедфорда, которого король обычно в числе первых призывал на свои войны, то он в то время был болен и вскорости умер.

Сражение состоялось двадцать второго июня[302], в воскресенье (день недели, который выбрал сам король), хотя со всем доступным ему искусством он старался посеять ложное мнение, будто готовится дать мятежникам бой в понедельник, чтобы застать их врасплох. Лорды, назначенные в окружение, еще несколько дней назад расположились в удобных (для перехвата мятежников) местах вокруг холма. Пополудни, ближе к вечеру (ибо следовало окончательно уверить мятежников, что в тот день им не драться) па них двинулся лорд Добени и первым делом выбил их заставу с Дептфордского моста. Мятежники сражались с большим мужеством, но, находясь в малом числе, были тут же отброшены и бежали на холм к основному войску, которое, прослышав о приближении королевских сил, в большом замешательстве выстраивалось в боевые порядки. Однако они не поставили заслон на первой же высоте перед мостом, чтобы тот поддержал отряд, занимавший мост, равно как не вывели главный полк (который стоял в глубине пустоши) к подъему на холм, так что граф вместе со своими силами поднялся на холм и без боя овладел вершиной. Лорд Добени ударил на них столь яростно, что лишь по случайности не сгубил удачи всего дня. Сражаясь во главе своих воинов, он неосмотрительно выступил вперед и был захвачен мятежниками, но его тут же отбили и вызволили. Мятежники выдерживали бой недолгое время и сами по себе не выказали недостатка в личной храбрости. Но они были худо вооружены, не имели хороших командиров, конницы и артиллерии и потому их без труда рассекли на части и обратили в бегство, а их вожди — лорд Одли, кузнец и Флэммок — сдались в плен живыми (поскольку обыкновенно главари возмущений суть не слишком мужественные люди). Число убитых со стороны мятежников доходило до двух тысяч[303], а все их войско, как говорили, насчитывало шестнадцать тысяч[304]. Почти все остальные были захвачены в плен, поскольку холм (как уже говорилось) окружали королевские войска. Со стороны короля погибло около трехсот человек, причем большинство из них пали от стрел, которые, как сообщают, были в длину с портновский аршин[305]: вот какой большой и мощный лук могли, по рассказам, натянуть корнуэльцы.

Как только была добыта победа, король посвятил многих дворян в рыцари: кого на Блэкхит, где враг был разбит его военачальником (и куда он приехал совершить церемонию), кого на полях св. Георгия, где стоял лагерем он сам. Кроме того, в качестве награды он открытым эдиктом даровал имущество пленников тем, кто их захватил, чтобы получили его либо натурой, либо в любом другом виде, как сумеют договориться. После почестей и наград настал черед суровости и казней. Лорда Одли в порванном бумажном балахоне, разрисованном его перевернутыми гербами, провели от Ньюгейтской тюрьмы до Тауэра к там обезглавили[306]. Флэммока и кузнеца пытали на дыбе и вытягиванием, а затем четвертовали в Тайберне. На повозке смертников кузнец (как можно судить по словам, которые он произнес) ублажал себя мыслями о том, что он будет славен во все последующие времена. Какое-то время королю хотелось отправить Флэммока и кузнеца в Корнуолл, чтобы казнить там для вящего страху. Но, получив донесение, что графство еще не замирилось и народ бурлит, он счел за лучшее не раздражать его еще сильнее. Все прочие мятежники были помилованы прокламацией и получили грамоту о прощении за малой печатью. Итак, во искупление этого крупного мятежа король, помимо крови, пролитой на поле боя, удовольствовался жизнью лишь, трех преступников.

Странно было видеть, сколь различны и неравномерны королевские приговоры о казни и помиловании: сначала можно было подумать, будто все здесь решает своего рода лотерея или случай. Однако при более пристальном взгляде становится ясно, что на это были свои причины — причины, может быть, более важные, чем мы теперь, отделенные столь долгим временем, способны различить. После кентского возмущения (в котором участвовала лишь горстка людей) было казнено до ста пятидесяти человек, тогда как после такого мощного восстания — всего трое. Возможно, король поставил в зачет погибших в бою или не хотел выказывать суровость по отношению к взбунтовавшемуся простонародью, или безобидное поведение этого люда, прошедшего с запада на восток Англии без насилий и грабежей, несколько смягчило его и подвигло к состраданию, или. наконец, он проводил большое различие между людьми, восставшими из прихоти, и теми, кто восстал из нужды.

После победы над корнуэльцами к королю из Кале явилось почетное посольство от французского короля, которое прибыло в Кале еще за месяц до того, но было там задержано ввиду смуты и содержалось в почете на королевском обеспечении. Едва узнав об их прибытии, король отправил к ним гонца с просьбой потерпеть, пока не уляжется небольшой дым, поднявшийся в его стране, что не замедлит о том. что его всерьез беспокоило, он (по своему обычаю) отзывался на людях пренебрежительно. Повод для посольства был не слишком значительный: испросить отсрочку платежей и уладить некоторые частности в отношении границ; на деле оно приехало засвидетельствовать дружбу и ласковыми речами утвердить короля в доброй приязни. Что же до недавнего договора короля с итальянцами, то его отмены не потребовали ни устно, ни вручением грамот.

Однако тем временем, пока корнуэльцы шли на Лондон, король Шотландии, хорошо осведомленный обо всем происходящем и знавший, что стоит улечься этим волнениям, и ему не миновать войны с Англией, не стал упускать благоприятной возможности и, рассудив, что королю теперь не до него, снова перевел войско через английскую границу и с частью сил осадил Норэмский замок, а другую часть отправил грабить окрестности. Но епископ Даремский Фокс, человек мудрый и способный в настоящем провидеть будущее, заранее предполагая, что так оно и будет, распорядился сильно укрепить свой Норэмский замок и доставить в него всевозможные припасы, а кроме того, разместил в нем множество отборных солдат: по величине замка несоразмерно много, так как рассчитывал скорее на бешеный приступ, нежели на долгую осаду. Он, далее, распорядился, чтобы окрестные жители укрыли скот и имущество в крепких и труднодоступных местах и отправил гонца к графу Суррею (который расположился лагерем неподалеку в Йоркшире) с просьбой поспешить на подмогу. Так что и шотландский король ничего не смог поделать с замком и его люди вернулись[307] лишь со случайной добычей. Когда же он понял, что на него с большими силами идет граф Суррей, он вернулся в Шотландию. Граф, увидев, что осада снята, а неприятель отступил, со всей быстротой пустился в преследование, надеясь перехватить короля и дать ему бой. Но, не догнав его вовремя, он осадил замок Атон, одну из сильнейших (как тогда считалось) крепостей между Бервиком и Эдинбургом, и вскоре ее взял. Немного спустя, ввиду того, что шотландский король все дальше отступал в пределы своей страны, а погода стояла чрезвычайно ненастная я бурная, граф вернулся в Англию