ТЕЛО ОКРЕПШЕЕ, ТЕЛО ЦВЕТУЩЕЕ
Обновление практик украшения тела в XVIII веке не сводилось к росту разнообразия румян и способов их применения: хотя основное внимание в «Руководстве по туалету»682 1771 года уделено лицу, оригинальность этого сочинения в том, что об очищении организма здесь говорится меньше, чем о способах придания телу упругости. Тонизирующие напитки для укрепления нервов занимают главенствующее место по отношению к очищающим гуморы отварам.
Следствием апофеоза чувствительности стало повышение интереса к ее «носителям»: фибрам, волокнам, нервам, посредством которых, как полагалось, выражаются чувства. Изменились способы репрезентации тела, что повлекло за собой трансформацию всей совокупности телесных референций. Внимание к фибрам, их упругости, «тонусу»683, красоте и энергичности отнимает первенство у стремления очищать гуморы. Формируются новые, «активные» способы ухода за телом: тонизирующая ходьба, ванны, лечение холодом и прочие укрепляющие процедуры, влияющие на здоровье и красоту.
Укрепить фибры
Представления о фибрах формировались в наглядных образах: так, около 1740–1750‐х годов Галлер, Гольбах и Дидро684 сопоставляли фибры с проводниками электричества, потоками, импульсами, форму которых принимают бесчисленные разветвленные и «неразличимые для глаза»685 провода-волокна; пробудился интерес к нервам, возбудимости, ощущениям. Отныне считается, что различия между организмами, в частности «между животными»686, закладываются на глубинном уровне, уровне фибр, как и различия в темпераментах, каковые «физиологи прежде связывали исключительно с гуморами»687. Кроме того, считалось, что половые различия тоже объясняются качеством фибр: «волокна, из которых состоит женское тело, нежнее, меньше, тоньше, мягче, чем у мужчин»688. Женщине приписывают новые слабости, на этот раз психологического свойства: нервозность и апатию689. Отныне прекрасный пол характеризуется не только «мягкотелостью», но «расшатанными нервами», «корчами, судорогами» и «раздражительностью»690 – именно этих неприятностей, вредящих красоте и здоровью, так опасалась мадам д’Эпине в 1760‐е годы.
Именно в связи с повышенным вниманием к фибрам в эстетику вошел образ упругого тела, что вызвало появление соответствующих эпитетов в литературе XVIII века: описывая заглавную героиню романа «Монахиня», Дидро характеризует ее тело как «упругое, нежное и белое»691, в другом его романе, «Нескромных сокровищах», также упомянуто «упругое»692 тело юной героини Мирзозы; Лакло, идеализируя первых женщин человеческого рода, описывает их «белую, упругую, динамичную плоть, закаленную в непрерывном контакте со свежим воздухом»693. В эпоху Просвещения сформировалось убеждение в том, что «переизбыток изнеженности пагубно сказывается на здоровье и красоте»694.
Чрезмерная «распущенность» имеет разрушительные последствия. Ей может быть подвержена любая зона тела, даже такая миниатюрная, как упомянутая в монументальном медицинском словаре Роберта Джеймса695 «тонкая кожа под глазами»696. Эстетика требует «крепких, эластичных, упругих фибр»697, считается, что «повышение эластичности фибр оживляет каждую черту и мгновенно придает чувственность облику»698. В этом упрощенном представлении о фибрах деятели эпохи Просвещения обнаруживают неисчерпаемый источник жизненной силы, исследовать которую предстоит новому обществу.
«Ванны красоты»699
Изучение фибр и чувствительности вызывало интерес к воздействующим на них атмосферным явлениям и элементам: климату, воздуху, воде. Считается, что тело хорошеет, когда его «стимулируют»: например, холодный воздух, как представлялось, оказывает укрепляющее воздействие на фибры, в расчете на такой эффект мадам д’Эпине, по рекомендации знаменитого врача Теодора Троншена700, отправляется в горы, в Швейцарию; а свежий воздух помогает сохранить «естественную белизну лица»701, об этом пишет английский физик и эрудит Джон Арбетнот в одном из первых трактатов, посвященных «воздействию воздуха на человеческое тело». Вместе с тем выходящее далеко за пределы лица внимание к состоянию кожи свидетельствует о постепенном зарождении косметологии всего тела.
Главным помощником ухода за собой становится вода. Разумеется, в XVIII веке «вода представляла большую ценность»702, доступ к ней имели лишь избранные, а остальные мечтали о воде как о величайшем из удобств. Пьер-Жозеф Бюшо в своем сочинении «Туалет Флоры» рекомендует принимать «ванны красоты» с «люпином, огуречником и левкоем»703. Моро де ла Сарт в своей монументальной «Естественной истории женщины» отводит ваннам первое место среди косметических средств, ибо только они придают коже «гладкость, мягкость и белизну»704. Автор подробно описывает очищающее воздействие ванн на кожу, а также их «тонизирующий и возбуждающий» эффект705. Моро де ла Сарт предлагает смешивать воду со «стимулирующими»706 и вяжущими средствами, активизирующими жизненные силы. Примерно в то же время врач Мари де Сент-Юрсен переписывает свой трактат о красоте, посвящая его центральную часть воздействию ледяной воды на тело; с ее помощью можно, по мнению автора, восстанавливать жизненную силу: «Фибры мгновенно подтягиваются, обретают новую энергию, уплотняются, подобно молекулам каленого железа, погруженного в холодную воду»707. «Положительное воздействие воды на красоту»708 Мари де Сент-Юрсен связывает именно с повышением плотности фибры, а также со стимуляцией чувствительности тела, столь важного для рассматриваемой эпохи качества: вода способствует «разрастанию нервных пучков, передающих тактильные ощущения»709.
Иллюстрация из «Естественной истории женщины». Moreau de La Sarthe J.-L. Histoire naturelle de la femme. Paris, 1803. Vol. 2. Pl. 6. (p. 529)
Во второй половине XVIII века научных исследований и трактатов о воде становится еще больше710. В «Энциклопедии» Дидро, в статье о купании, говорится о самом разнообразном достоверном и предполагаемом воздействии водных процедур на здоровье человека: «Полезными и эффективными будут считаться такие водные процедуры, которые способствуют поддержанию или восстановлению умеренного тонуса в фибрах, их расслаблению, когда они перенапряжены, или их упругости, когда они слишком слабы»711. В науке о гигиене ваннам отводится чуть ли не первостепенное значение. Однако эта практика все еще расценивается как необычная, малоизвестная: опасения вызывает сам факт соприкосновения с водной средой, кажущейся враждебной, контакт со стихией, принцип погружения, когда вода обхватывает тело со всех сторон. В гигиене подробно рассматривается вибрационное и ударное воздействие воды на тело, проводятся многочисленные эксперименты с целью изучить изменение цвета кожи и ощущений человека в зависимости от температуры или состава воды712. Поиск новых ощущений вовлекает водные процедуры в мир, где – за редкими исключениями – нет ни самих ванн, ни ванных комнат: в мир, где тело моется по частям, а вода подается вручную. Принятие ванны – процедура, приводящая в замешательство, овеянная тайнами, наделяемая идеальными свойствами.
Впрочем, отдельные случаи перехода от теории к практике все же имели место: появились предприятия, предлагавшие косметический уход за кожей при помощи водных процедур. Например, предприниматель Пуатвен в 1761 году построил на Сене купальное заведение: длинное речное судно с ванными комнатами на борту. Здесь клиентам предлагались «ванны естественной или искусственной минерализации, в зависимости от рекомендации врачей»713. На этом судне, имевшем, по мнению издания «Провозвестник», «ловко задуманную»714 конструкцию, насчитывалось два или три десятка комнат с медными ванными по обе стороны от центрального прохода; в этом же издании указывается «весьма скромная»715 стоимость одной процедуры в купальне Пуатвена – три ливра (хотя поденному рабочему пришлось бы трудиться несколько дней, чтобы заработать такую сумму). В конце XVIII века в Париже на улице Сен-Лазар открываются роскошные купальни Тиволи, где посетителям предлагаются «тень и прохлада, бьющая ключом вода, свежий воздух, изумительные прогулки, простор и обилие помещений»716. Все здесь побуждает к неспешным размышлениям об искусстве красоты и воде как «основном связующем природном элементе и первом растворителе»717.
Купание, ставшее открытием в водной гигиене, широко пропагандируемое и мало практикуемое в быту, со всей очевидностью свидетельствует о произошедшем во второй половине XVIII века изменении общественного сознания. Именно тогда сформировалась маловразумительная ассоциация между гигиеной и женской красотой. Не придуманы ли купальни специально для того, чтобы закрепить за женщиной ее природные функции – производить на свет, вскармливать и взращивать потомство, – исполнением которых Просветители ограничили социальную роль женщины, намереваясь таким образом дать прекрасному полу большую свободу? Ученые говорят здесь на языке моралистов прошлых веков: их предписания относятся к «существу столь слабому, столь беспомощному, что оно постоянно испытывает нужду в заботе и наставлениях»718.
Любительницы ходьбы и прогулочные трости
Если к воздействию воды и воздуха на тело в самом деле проявляется неподдельный интерес, то гимнастическим упражнениям внимание не уделяется вовсе, регулярно практикуется только один вид физической нагрузки: быстрая ходьба, сотрясающая тело и вызывающая напряжение в мышцах, променад, сочетающий в себе архаику и современность. Прежде всего походка должна быть «свободной и легкой»719. Освоить такой шаг женщине мешает, как отныне считается, широкий таз, наличие которого вызывает у женщины переваливающуюся, «индюшачью»720 походку. В журнале «Модный кабинет» говорится о необходимости сохранять при ходьбе «благородную и горделивую»721 выправку, именно такая осанка приходит на смену неподвижным, застывшим позам, испокон веков демонстрировавшим скромность и покорность: «Ступайте уверенным шагом, не бойтесь поднять голову»722. В этих словах подразумевается раскрепощение тела и повышение статуса женственности. В XVIII веке польза от ходьбы видится не столько в укреплении мышц, сколько в вибрациях и сотрясении тела. Движение мыслится как вибрация. Просветители уверены: ходьба улучшает внешний вид человека потому, что его организм получает встряску: «периодичные колебания»723 действуют на различные части тела. Ходьба, стимулируя потоотделение и приводя в движение фибры, придает им упругость и прочность – таким было донаучное понимание воздействия физической нагрузки на организм.
К концу века сложились правила гигиенического моциона. Персонажами модных гравюр724 того времени становятся женщины «на прогулке», в коротких платьях и с длинной палкой в руках, заменив собой застывшие, неподвижные женские фигуры прошлых веков. Специальное короткое платье для прогулок называлось «троншенка» (la tronchine) по имени своего создателя швейцарского врача Теодора Троншена, на прием к которому в Женеву стремилось попасть все просвещенное европейское общество; прогулочные трости можно было приобрести, в частности, у мадам Ренар – ее пользовавшийся большой популярностью магазин располагался на улице Сент-Оноре, о чем сообщалось в многочисленных рекламных объявлениях издания «Объявления, реклама и различные уведомления»725; сами прогулки превратились в настоящий ритуал: например, такие известные его части, как «утренний променад» и «вечерний променад», описаны в «Памятнике костюму» 1773 года726. Задействовав конечности, любительницы ходьбы изменили традиционные положения корпуса и осанку: «Женщины наконец вспомнили, для чего предназначены их ноги»727.
Такие скромные, если не сказать ничтожные, начинания в области физкультуры не имеют ничего общего с идеей совершенствования тела за счет развития мускулатуры, однако именно благодаря им стремление совершенствовать красоту впервые связывают с укреплением организма: расправить спину, не нарушать естественного строения тела, задействовать руки и ноги – вот к чему призывают «женщины на прогулке» со страниц модных журналов, формируя пока еще только зарождающееся, но весьма специфическое понимание физической активности.
Положения тела и коррекция
Лишенные ясности представления о движении, характерные для XVIII века, наглядно проявились в попытках следить за осанкой и исправлять ее. Первая книга по «Ортопедии» появилась в 1741 году, ее автор Андри де Буарегар728 описал различные телесные деформации скелета, прежде никогда не становившиеся предметом систематического изучения: «осанка в форме ложки… негнущаяся спина… сутулость… выгнутость… скрученность…»729. При внимательном рассмотрении в теле обнаруживаются многочисленные отклонения от нормы: искривление позвоночника, плеч, ног, стопы. Более того, для исправления перечисленных недугов Андри де Буарегар предлагает использовать всевозможные корректирующие устройства и процедуры, однако идея возможной пользы гимнастических упражнений здесь не разрабатывается: крайне редко в «Ортопедии» упоминается точечная мобилизация мускулов или такие движения, которые могли бы направить локальную силу мышцы на исправление искривленного участка тела. Нельзя сказать, что Андри отрицает пользу движения вовсе. Напротив, он одним из первых указывает на то, что быть физически активным много полезней, чем носить корсет. С его точки зрения, движение раскрепощает, убирает зажимы, укрепляет фибры, делает их тверже. Движение встряхивает, собирает и подтягивает плоть. Наконец, именно движение позволяет изменить устаревшие представления об устройстве тела: «Все должно идти изнутри»730, настаивает Андри де Буарегар. Все зависит от личной инициативы. В педагогике полюса поменялись местами в соответствии с новыми представлениями о телесной свободе: теперь человек воздействует сам на себя подобно тому, как «женщины на прогулке» из модных журналов преображаются в движении.
Впрочем, роль движения понимается весьма поверхностно. Во второй половине XVIII века врачи неустанно твердят об одном и том же: «Известно, что главная причина телесных деформаций в немощи»731. Исключительно редко встречаются рекомендации о пользе локального напряжения мышц: например, если одно плечо ниже другого, Андри де Буарегар предлагает поместить что-нибудь тяжелое на опущенную часть с тем, чтобы лучше ее укрепить, а если позвоночник искривлен в одну сторону, Андри рекомендует чаще наклоняться в другую.
Через несколько лет эти замечания, советы и наблюдения будут считаться авторитетными, поскольку их зафиксируют в «Энциклопедии». Однако даже по ряду энциклопедических статей о разных частях тела видно, в какой мере только зарождающаяся ортопедия отличается от практики локальных корректирующих движений. В XVIII веке нарушения осанки исправляют так, словно тело сделано из воска. «Задранные»732 к ушам плечи ставят на место с помощью кресел с низко опущенными подлокотниками, «перекос» в плечах выравнивают переносом веса тела на противоположную ногу733, косолапость исправляется многочасовым выдерживанием ноги в специальной «подставке»734, задающей стопе нужное направление. Конечности становятся тверже, фибры подтянутее, общая физическая активность укрепляет все тело.
Красота популяции
Впервые работа над усовершенствованием анатомического строения человека оценивается в коллективных масштабах: в масштабах населения735. Понятие красоты впервые соотносят с группой людей, их деятельностью, нравами. Впервые выдвигается предположение о существовании взаимосвязи между телесной эстетикой, с одной стороны, и обычаями и накопленными знаниями, с другой: красоту можно взращивать и культивировать общими усилиями, или же она зачахнет без ухода.
Подтверждение тому можно найти в наблюдениях Стерна, которые он изложил в своем вымышленном в полном смысле этого слова «Путешествии», опубликованном в 1768 году. Стерновский «гость Парижа» с грустью пишет о немощных жителях французской столицы: куда ни посмотри, всюду «длинные носы, гнилые зубы, перекошенные челюсти, скрюченные, рахитичные, горбатые спины»736. Все здесь кажется ему уродливым, недоразвитым, захиревшим, истощенным. Стерновский путешественник наблюдает мир калек и карликов. В нем просыпается сочувствие, он решает отыскать причину, вызвавшую столь странные и отталкивающие недостатки анатомического сложения. Продолжительные наблюдения за городом приводят его к самоочевидному выводу: виной всему высокая плотность населения, недостаток воздуха, слишком узкие улицы. В таких условиях человеческий организм быстро изнашивается, ему не хватает места для развития и движения, поэтому парижские граждане «вырастают лишь в половину нормальной длины»737 и напоминают скрюченные, намеренно сдерживаемые в росте «карликовые яблони».
Хотя это путешествие – плод фантазии, а запечатленные картины гротескны, сам эпизод наглядно иллюстрирует популярную среди литераторов и врачей в последней трети XVIII века идею: деградация человека объясняется современным образом жизни. Считается, что принятые в обществе обычаи и праздность ведут к вырождению человека как биологического вида, подобно тому, как, согласно исследованиям Бюффона738, одомашнивание изменяет и ослабляет диких животных. Луи-Себастьян Мерсье прибавляет к этому «разрушительные последствия»739 проституции. В естественной истории формулируются новые утверждения: «в Европе человеческий вид мельчает»740 или «население Франции деградировало»741. Одним словом, время повернулось вспять, развитие человека все больше отклоняется от нормы. В «Энциклопедии», в статье «Пропорции», дано подробное описание феномена «вырождения нации»742. Это сделано потому, что для уточнения самого понятия «биологического вида» необходимо изучить его временную перспективу, «сравнить строение тела современного человека и человека былых времен»743, проследить за развитием физических форм. Сделанные наблюдения позволяют констатировать постепенный упадок: «Человеческое тело разрушается, чахнет, утрачивает прекрасные пропорции, данные ему природой»744. Возникает необходимость вливать в красоту новые инвестиции во имя всеобщего блага.
Картина вырождения человечества выстраивается вокруг двух требований: ответственности государства перед коллективными ресурсами, с одной стороны, и выработки системы отсчета для достоверного определения направления развития человечества, его подъемов и спадов, с другой. Возникшие после 1760 года новаторские идеи о «всеобщем»745 образовании и «общественной»746 гигиене сформировали определенные общественные ожидания относительно государства: отныне оно должно не только являться гарантом физической безопасности граждан и предоставлять им военную защиту, но и заботиться о благосостоянии и здоровье населения. В этой связи красивые телесные пропорции осмысляются как результат коллективных инициатив: например, воспевающиеся в легендах хорошее сложение и ловкость граждан Древней Греции в конце XVIII века воспринимаются как многообещающий пример для подражания747.
К общественным ожиданиям присовокупляются размышления о прогрессе748, вызывающие новые опасения: что, если поступательное движение остановится и наступит разруха? Многочисленные примеры подтверждают закономерность таких опасений: в «Новой Элоизе»749 горожане750 выглядят слабыми по сравнению с жителями деревень, в расчетах Антуана Оже де Монтиона «аристократы» проигрывают в силе «рыцарям былых времен»751, в описаниях путешествий Бугенвиля или Кука752 европеец в сопоставлении с таитянином выглядит немощным. Отныне красоту определяют не только географические и климатические условия, но нравы, обычаи, труд.
Тело теряет форму, если им не пользоваться, не соблюдать диету и не поддерживать его в тонусе. Здесь снова побеждает функциональный подход: только физическая активность может способствовать красоте; а всевозможные искусственные средства, которыми увлекаются в городах, лишь портят внешний облик человека. Если среди всех таитян едва отыщется «один калека»753, то в Европе «больным и увечным» нет числа: «Как людям, держащим в руках бразды правления, удается со спокойной совестью разгуливать по Парижу, на каждом шагу встречая карликов, горбунов, кривоногих, безногих?»754 Калеки, испокон веков считавшиеся привычными обитателями городских улиц и площадей, вдруг стали восприниматься как нечто новое и неожиданное, поскольку теперь их присутствие объясняют непозволительным попустительством государства, которое недостаточно заботится о здоровье граждан.
Впрочем, не так важно выдвижение крестьян и нецивилизованных народов в качестве нового идеала красоты в рассказах некоторых путешественников, как тот факт, что внешний вид становится показателем качества коллективного ресурса: формулируются призывы к «усовершенствованию»755, «обогащению»756 или «сохранению биологического вида»757. Выходящее за пределы границ типичного социального горизонта стремление бороться с «вырождением» и «упадком»758 после 1760–1770‐х годов свелось к одному требованию: «очистить от нечистот источник наших гуморов и духа»759; противопоставить старые общественные порядки новым: изменить внешний вид людей, сделать их активнее, отказаться от устаревшего, чересчур напыщенного, косного этикета. Задача – изменить образ жизни: заменить старую аристократическую модель поведения новой, более активной, сделать движение признаком силы и здоровья. Так идеалы предков передаются потомкам: на смену благородной осанке отцов приходит мощь и крепость сыновей. Столь глубинные трансформации не могли не изменить представление о человеческом теле, одежде, образовании: сделать внешний облик и его эстетику заботой правительства.
Итак, в конце XVIII века утверждаются следующие принципы красоты: принцип красоты индивидуальной, выражающейся в чертах и мимике лица; принцип красоты коллективной, учитывающей анатомическое строение человеческого тела. Нельзя сказать, что они никак не связаны, однако если в первом случае приоритет отдается сентиментальности и чувствам, то во втором – гигиене и здоровью.