остью объяснен или задокументирован, но это могло бы стать для меня хорошей идеей — получить более полное представление с точными ответами, почему и как, учитывая мои обстоятельства.
— Нет, это не хорошая идея. Сосредоточься, Дрезден, — пробормотал я. — Идея для тебя заключается в том, чтобы позаботиться о деле, поэтому тебе никогда не изучить всего о факторах окружающей среды, необходимых для длительной призрачности.
Фитц остановился, чтобы пересчитать вслух по головам свой оборванный отряд потенциальных гангстеров, пока они проходили внутрь здания. Это было производственное помещение, спроектированное, исходя из экономии, а не красоты. Окон явно не хватало, притом, что это явно была теневая сторона, и почти на рассвете свет от огней города и с неба отражался от свежего снега. Вдобавок было холодно, судя по тому, что дыхание превращалось у молодых людей в пар при каждом выдохе.
Фитц звякнул переносной лампой и зажёг её. Она была красной и очень слабой, едва позволяя различить разницу между полной и неполной тьмой. Для перемещения им этого хватало.
«Интересно», — подумал я вслух. В конце концов, я был нематериален. Призраки и материальная вселенная, кажется, состоят не в полностью односторонней связи, как считают смертные и физики. По-настоящему у меня не было зрачков, которые могли бы расшириться. Чёрт, коли на то пошло, свет, вероятно, проходил сквозь меня, иначе как ещё я оставался невидимым для всех? Это означало, похоже, что я на самом деле не мог видеть мир в традиционном смысле. моё восприятие было чем-то другим, чем-то большим, нежели свет, отраженный на химически чувствительную поверхность в моих глазах.
«Ведь не существует реальной причины, по которой бы я нуждался в свете, чтобы видеть, не так ли?» —спросил я себя.
«Нет», — ответил я.— «Не существует».
Я закрыл глаза на несколько шагов, и сосредоточился на простой памяти, когда, будучи ребёнком в приёмной семье, я впервые оказался в тёмной комнате, когда во время грозы вырубилось электричество. Это было новое место, и я слепо шарил вокруг, в поисках фонарика, или спичек, или зажигалки, или любого другого источника света, в течение почти десяти минут, прежде чем кое-что нашёл — декоративный снежный шар, посвящённый Олимпиаде в Лейк-Плэсид. Небольшой переключатель включил свет, который внезапно превратил красные, белые и синие снежинки, дрейфующие в жидкости, в сверкающие бриллианты.
Паника в груди ослабла, так как комната стала местом, где я снова мог безопасно ориентироваться, мой страх исчез. Я мог видеть.
И когда я снова открыл свои призрачные глаза, я смог увидеть коридор, через который мы прежде прошли, так же ясно, как если бы давно вышедшие из строя лампы дневного света над головой действовали в полную силу.
Быстрый, довольный смех вырвался из меня. Теперь я мог видеть в темноте.
— Так же, как... э... не могу вспомнить того Икс-мена, который вроде бы мог видеть в темноте. Или это было у Ночного Змея?.. Какая разница. Ещё одна суперспособность. Нет никакой ложки. Я тут полностью безложечный.
Фитц остановился как вкопанный, вдруг повернулся и поднял переносную лампу в мою сторону, расширив глаза. Он резко втянул воздух.
Я остановился и уставился на него.
Все вокруг Фитца встали безмолвно и совершенно неподвижно, реагируя на его очевидный страх мгновенным, инстинктивным умолканием, как у тех, кто имел веские причины опасаться хищников. Фитц осматривал зал неуверенно, перемещая свет, как будто это могло бы помочь ему видеть на несколько дюймов дальше.
— Адские колокола, — сказал я. — Парень, ты что, можешь слышать меня?
Фитц отреагировал, его тело немного дёрнулось, голова чуть склонилась набок, словно пытаясь найти источник тихого, как шёпот, звука.
— Фитц? — прошептал мелкий пацан с ножиком.
— Тихо, — сказал Фитц, по-прежнему всматриваясь.
Я сложил руки рупором у рта и заорал:
— Эй! Пацан! Ты меня слышишь?
Цвет уже покидал его лицо, но второе обращение к нему дало другую реакцию. Он облизал губы, быстро отвернулся и сказал:
— Показалось, что я что-то слышал, вот и всё. Ничего больше. Пошли.
Всё чудесатее и чудесатее. Я сунул руки в карманы моего плаща и прошелся вокруг Фитца, изучая его.
Он был где-то на дюйм ниже шести футов ростом, но выше остальных сообщников. Вряд ли ему набралось семнадцать, но его глаза были на десятки лет старше. Он должен был выживать собственными силами какое-то время, чтобы обладать таким спокойствием в его возрасте. И он должен был хоть немного знать о том, как практикующий маг может использовать кровь для насылания зла и хаоса на врагов.
У него были шрамы в углу левого глаза, как у боксёра — только боксеры получают их на оба глаза, и у них они разбросаны там вокруг. Здесь же они были на относительно небольшом участке. Какой-то правша бил его в одно и то же место несколько раз, время от времени. А я видел его скорость — это значило, что Фитц не пытался уклониться.
Блин-тарарам. Нас обстрелял Оливер Твист.
Фитцу и банде потребовалось около пяти минут, чтобы добраться до того, что когда-то было цехом. Он был пустой, с тридцатифутовым потолком. Крыша была из полупрозрачных стеклянных панелей, так что место весьма походило на нечто из фильма-катастрофы.
Оборудование было всюду оставлено в небрежении. Автоматическая сборочная линия бездействовала. Всё вокруг покрывали пыль и паутина. Пустые стеллажи и полки не позволяли понять, что тут изготавливалось раньше, но несколько половинок от стальных бочек были разбросаны по краям открытой площадки на полпути к цеху. Они были заполнены горючими отходами, по большей части дверями, отделкой и полками, которые наверняка были стащены из остальных частей здания. Рваные старые спальные мешки были разбросаны среди источников огня, вместе с мусорными мешками, в которых, похоже, находились скудные личные вещи.
Одна из металлических бочек имела сверху металлическую решётку — самодельная жаровня. Над ней присел человек. Он был тощий, практически как скелет, и носил только обтягивающие джинсы. Кожа его была рыхлой и бледной. Гладкая голова была покрыта грубо смотрящимися татуировками — символы защиты и сокрытия из нескольких традиций магической практики полностью окружали его череп. Ему стоило бы побриться — клочковатая борода росла неравномерными участками коричневого, черного и серого цвета.
На жаровне стояли несколько банок бобов и перца чили, вероятно, приготовленные для банды Фитца, которая выглядела болезненно ими заинтересованной. Лысый мужик ничем не дал понять, что знает о прибытии Фитца, пока группа стояла молча целых пять минут. Потом он спросил:
— Дело сделано?
— Нет, — ответил Фитц.
— А где ваше оружие?
— Нам пришлось его выбросить.
Плечи лысого вдруг резко напряглись:
— То есть?
Фитц потянулся рукой к левому глазу, этот жест показался мне неосознанным, инстинктивным. Он быстро отдёрнул руку.
— Произошла авария. Полиция приближалась. Нам надо было уйти, и мы не могли тащить пушки с собой.
Лысый встал и повернулся лицом к Фитцу. Глаза у него были тёмные, глубоко посаженные, жгучие.
— Вы. Потеряли. Оружие. Оружие, за которое я столько заплатил.
— Пушки были бы потеряны в любом случае, — сказал Фитц, глядя в пол. — И не было никакого смысла всем нам садиться в тюрьму.
Глаза лысого вспыхнули, из груди вырвался вопль. В воздухе разразился ужасный, громовой, бренчащий басом звук, и невидимая сила ударила Фитца в грудь, отбросив назад на десять футов, прежде чем он упал на бетонный пол и прокатился ещё десять.
— Смысл?! — вопил лысый. — Смысл? В тебе нет никакого смысла! Ты знаешь, какие могут быть последствия у твоего идиотизма? Ты знаешь, как много точно таких же групп, как эта, были уничтожены Фоморами? Или Леди Оборванкой? Идиот!
Фитц лежал на полу, свернувшись в защитной позе, и даже не пытался поднять голову. Он оставался внизу, надеясь не спровоцировать Лысого на дальнейшее, выражение его лица свидетельствовало о том, что ему сейчас придется страдать от ещё большей боли, и он ничего не может с этим поделать.
— Это было проще некуда! — продолжал Лысый, приближаясь к молодому человеку. — Я дал тебе задачу, какую мужики с венами и носами, полными наркотиков, выполняют регулярно. И это оказалось слишком сложно? Это ты мне хочешь сказать?
Голос Фитца был слишком спокойным, чтобы быть искренним. Он привык скрывать свой страх, свою уязвимость.
— Мне жаль. Там была Леди Оборванка. Мы не могли подобраться ближе. Она бы захватила нас. Мы должны были ударить по ним и бежать.
Ярость Лысого внезапно исчезла. Он уставился на молодого человека без выражения на лице и заговорил мягким голосом:
— Если есть хоть одна причина, по которой ты считаешь, что тебе должно быть разрешено продолжать дышать, ты должен поделиться ею с группой сейчас же, Фитц.
У Фитца было лицо хорошего покерного игрока, но, всё же, такая ночь была слишком длинна для него. Он начал дышать рывками.
— Ты же сказал, что идея не в том, чтобы убить их. Идея в том, чтобы получить уверенность, что никто не тронет нас. Что мы дадим сдачи. Мы показали им это. Мы исполнили миссию.
Лысый взирал на него и не двигался.
Я видел капельку пота на лбу Фитца.
— Это не... Не... Слушайте, я могу вернуть пушки обратно. Я могу. Я отметил, где мы схоронили их. Я могу пойти забрать их.
Лысый сердито посмотрел сверху вниз на молодого человека и пнул его в живот. Удар был неподготовленным, рассеянным, почти несущественным. Похоже, он пришёл к какому-то решению и повернулся обратно к жаровне.
— Еда согрелась, ребята, — сказал Лысый. — Идите жрать.
Банда нервно двинулась вперёд. Через некоторое время Фитц стал подниматься, стараясь не издать ни звука.
Тут вдруг воздух резко колыхнулся. Фигура Лысого, размывшись от скорости, метнулась от жаровни обратно к Фитцу, отбросив одного из боевиков вбок. Лысый внезапно жёстко врезал правой по голове Фитца — его кулак двигался так быстро, что за ним почти нельзя было уследить.