— Заурядным. Заурядность — это ужасная судьба, Гарри.
Моя рука нависла над зажигалкой — но я не поднимал её, раздумывая над произнесёнными словами, а потом спросил:
— Вы имеете в виду, что если я не смогу этого сделать... Вы отошлёте меня обратно.
— Свершится или нет заклинание, несущественно, — ответил он. — Имеет значение лишь торжество или поражение твоей силы воли. Твоей воли к преодолению человеческой слабости. Воли к работе. К обучению. Здесь не место для лодырей, мальчик.
Он уселся на пол рядом со мной и кивнул на камин:
— Ещё раз, если тебя не затруднит.
Я взглянул на него на мгновение и опустил взгляд к руке и отлетевшей зажигалке.
Никто никогда не говорил мне раньше, что я особенный — кроме Джастина. Никто никогда не тратил столько времени, чтобы что-нибудь сделать вместе со мной. Никогда. Кроме Джастина.
Я подумал о возвращении в социальную систему — детские дома, убежища, приюты. И внезапно мне действительно захотелось, чтобы у меня получилось. Мне это было нужно сильнее, чем хотелось обеда, и даже больше, чем хотелось посмотреть «Рыцаря дорог». Я хотел, чтобы Джастин гордился мной.
Я оставил зажигалку на полу и сосредоточился на своем дыхании.
Я снова создал заклинание, медленно и неторопливо сосредотачиваясь на этом так тщательно, как никогда в своей жизни. Мне было всего тринадцать лет, так что это действительно о многом говорит.
Энергия нарастала, пока я не почувствовал, словно кто-то начал разводить огонь в моём животе, и затем я пожелал его выплеснуть, через мою пустую, протянутую руку, только вместо использования египетской фразы я сказал:
— Flickum bicus!
И оставшийся под поленьями трут вспыхнул маленькими яркими язычками. Я был уверен, что никогда не видел ничего прекраснее.
Я начал оседать и практически упал, хотя и сидел на полу. Моё тело внезапно свело от голода и слабости, как в тот раз, когда мы, сироты, собрались пойти в аквапарк. Мне захотелось съесть ведро макарон с сыром и сразу уснуть.
Сильная рука с длинными пальцами поймала меня за плечо и удержала. Я поднял взгляд и увидел, что Джастин смотрит на меня и его тёмные глаза светятся теплом, которое не было отражением маленького разгорающегося огня в камине.
— Flickum bicus? — спросил он.
Я кивнул и почувствовал, что снова краснею.
— Ну, вы знаете. Потому что ... заурядный.
Он откинул голову и разразился смехом. Он потрепал мои волосы одной рукой и сказал:
— Молодец, Гарри. Молодец.
Мою грудь распирало, я думал, что буду отскакивать от потолка.
Джастин поднял палец, подошел к письменному столу и вернулся с коричневым бумажным пакетом. Он протянул его мне.
— Что это? — спросил я.
— Тебе, — ответил он. — Ты сделал работу, в конце концов.
Я зажмурился, а затем разорвал пакет. Внутри была бейсбольная перчатка Уилсона.
Я разглядывал её несколько секунд. Никто никогда прежде не дарил мне подарка — ни того, что был предназначен для меня, ни какого-то случайного, пожертвованного на Рождество, пакета с надписью, гласившей: ДЛЯ МАЛЬЧИКА. А это была превосходная перчатка. У Джорджа Говарда Бретта была такая же. Я был на экскурсии, когда был маленьким, на двух бейсбольных играх команды Канзас Сити Роялс, и они были потрясающими. Как и Бретт.
— Спасибо, — сказал я спокойно. О, да ладно. Теперь я должен был закричать? Иногда я думал, чтобы был немого глуповат.
Джастин достал бейсбольный мяч, совершенно новый, всё ещё белый, и, поднял его вверх, улыбаясь.
— Если ты за, мы можем выйти на улицу прямо сейчас.
Я чувствовал себя действительно усталым и голодным, но у меня была совершенно новая перчатка! Я засовывал в неё руку, пока не понял, где должны находиться все мои пальцы.
— Да, — сказал я, подгоняя себя. — Давайте.
Джастин подбросил мяч в руке вверх и вниз пару раз, и усмехнулся мне.
— Хорошо. Когда мы закончим, я думаю, что ты сочтёшь бейсбол полезным опытом.
Я последовал за ним на улицу. Не имело значения, что я устал. Я фактически парил.
Я открыл глаза, стоя на некоем тротуаре Чикаго, нематериальный и невидимый. Я повернул свою правую ладонь вверх и сфокусировался на той внезапной искорке света и надежды, на том кристаллизованном памятью моменте триумфа и радости.
— Flickum bicus, — прошептал я.
Огонь был столь же прекрасным, каким я помнил.
Глава двадцать первая
Мне потребовалась пара часов, чтобы разобраться, как добиться надёжной работы моей магической функции. Я легко обнаружил несколько воспоминаний, которые мог использовать для подпитки заклинаний; и выяснил, почему создать связь с Молли было так трудно. Обычно я использовал один из надёжных традиционных методов, чтобы направлять тауматургию — локон волос, свежую каплю крови, обрезок ногтя, и тому подобное. Но сейчас, разумеется, это не могло сработать. Даже если бы они у меня были, я не смог бы к ним прикоснуться.
Так что, вместо того, чтобы отследить Молли по связям её физического тела, я попробовал использовать воспоминания о ней, применительно к местам, где она бывала. Это сработало — ну, отчасти. Первое поисковое заклинание привело меня в отель, где когда-то проходил фестиваль фильмов ужаса «СплеттерКон!». Ныне он был заброшен и покинут.
Полагаю, что к этому отель привели гражданские иски после всех тех смертей на «СплеттерКоне!», связанных с атакой пожирателей страха. Я быстро пробежался по этому месту, почти не вздрагивая при прохождении сквозь стены. За исключением нескольких бродяг-сквоттеров, облюбовавших здание, я ничего не обнаружил.
Я вернулся к своему занятию. Воспоминание, которое я использовал, было одним из почему-то застрявших в моей голове, о Молли в этом здании. Должно быть, это сбило моё заклинание. Оно привело к этому месту, поскольку было частью воспоминания, которое я использовал для создания связи.
Я попытался снова, на этот раз опуская фон и изображение — только Молли в пустом чёрном пространстве. Эта вторая попытка отправила меня к полицейскому участку, из которого я однажды освободил под залог друга Молли. Я предположил, что я где-то ошибся в заклинании, но бросил быстрый взгляд вокруг на всякий случай. Молли не было.
— Ладно, умник, — сказал я себе. — Что, если воспоминания, которые ты использовал, слишком старые? Ты связываешь само воспоминание о ней с местом, где это тогда происходило. Значит, надо думать о ней, как она существует теперь, чтобы найти, где она существует теперь. Так?
— Теоретически, — ответил я себе.
— Правильно. Так проверим теорию.
Ну, это очевидно. Хотя обсуждать проблемы с самим собой — вряд ли хороший способ разобраться с расходящимися точками зрения.
— На самом деле, разговаривать с самим собой часто считается признаком надвигающегося безумия, — отметил я вслух.
Что едва ли выглядело обнадёживающим.
Я стряхнул неуместные мысли и проработал поисковое заклинание снова. На этот раз, вместо использования одного из моих ранних воспоминаний о Молли, я использовал самое последнее. Я вообразил её в поношенной одежде и тряпках, как она была у Мёрфи дома.
Сформировать воспоминания в образ, который должен поддерживать энергию, требуемую для заклинания, это не так же просто, как закрыть глаза и подремать. Вы должны воспроизводить образ в точности, буквально фанатически, детально, пока он в вашем уме не превратится в как бы реальный физический объект. Требуется множество усилий и энергии, чтобы это сделать, вот почему люди используют реквизит, когда решают прибегнуть к магии. Реквизит может быть использован как якорь, сберегающий чародею силы при создании не одной, а многих умственных конструкций, и поддерживающий его в состоянии полной фокусировки и концентрации.
Я вначале учился творить магию трудным путем — целиком в своей голове. Только после того, как я доказал, что я могу делать это без помощи реквизита, Джастин показал мне, как можно это же делать, используя реквизит. В течение долгих лет я, хотя бы раз в сезон, практиковался в довольно-таки сложной тауматургии, чтобы поддерживать свою концентрацию острой, а воображение ярким. Оказалось чертовски хорошо, что я это умею. Творить магию в качестве призрака — это значило делать её почти полностью au naturel.[22]
Я порылся в памяти, чтобы восстановить тот образ Молли, который мне был нужен для поискового заклинания. В последнее время у меня была куча дел, и я не обратил особого внимания на то, в каком состоянии была Молли. Я видел, как она была напряжена, но, подробнее присмотревшись к этому в памяти, отчасти был потрясён, как измождённо и утомлённо она выглядела. Молли почти всегда выглядела юной персоной, почти светящейся здоровьем. После шести месяцев её полной самостоятельности, она выглядела похожей на беглеца из ГУЛАГа: костлявая, жилистая, и прибитая, если не разбитая.
Я добавил в образ кое-что ещё. Я представил себе её бодрой, доброжелательной, временами ненавидящей себя за ту боль, которую она причинила своим друзьям в дни, предшествовавшие тому, как я согласился учить её. Я подумал о её точном, упорядоченном методе обучения, так сильно отличающемся от моего собственного, о её старании, и временами — о высокомерии, через которое проходит абсолютное большинство молодых чародеев, прежде чем они набьют достаточно шишек для настоящего мастерства. Я подумал о наиболее сильном напряжении в её жизни, о её глубокой и постоянной любви к её семейству, и от этого — усиленном чувстве расставания, которое она должна чувствовать при отрыве от них. Энергичная, красивая, опасная Молли.
Я удержал такой образ моей ученицы в снёмознании, соединил со своей волей, и закачал в воспоминание одно из своих наиболее памятных поисковых заклинаний, всё это одновременно. Я скомпоновал структуру модифицированной версии заклинания, прошёлся, пережёвывая его, словно жвачку, и выпустил заклинание, пробормотав слово.