— Я мог бы перекусить, полагаю.
— Как давно ты мылся под горячим душем?
Фитц закатил глаза и сказал:
— Сейчас, если честно, я не знаю, что это такое.
Фортхилл хихикнул и сказал в пространство:
— Дрезден, я уверен, что вы спешите, и что некий зловещий конец близок, но я не буду говорить с вами о деле, пока не провожу молодого человека.
Он сказал Фитцу:
— Та дверь ведёт в мою ванную. Есть душ. Есть картонная коробка под сливом с кое-какой одеждой. Я держу её под рукой для таких случаев. Не стесняйся выбрать что-нибудь для себя.
Фитц лишь хмуро взглянул.
— Мм. Хорошо.
— Приведи себя в порядок, — ответил Фортхилл твёрдым тоном. — А я пока пойду, поищу что-нибудь поесть. Ты предпочитаешь чай или какао?
— Эм, — сказал Фитц, — я буду какао.
— Превосходный вкус, — сказал Фортхилл. — Прошу меня извинить. — Он тихо удалился.
Фитц сразу огляделся.
— Я сомневаюсь, что здесь есть что украсть, — сказал я. — Фортхилла не интересуют земные блага.
— Ты шутишь? Взгляни на это место. Подушки, одеяла. — Он заглянул под кровать. — Три пары обуви. Да это чертовски больше, чем у моих парней. У Зеро только четыре пары носков и какие-то старые домашние тапки.
— Человек предлагает тебе одежду и пищу, — сказал я. — Ты всерьёз хочешь его обокрасть?
Фитц пожал плечами.
— Ты делаешь то, что должен, чтобы выжить, мужик. Я делаю. Все делают. Ничего личного. — Он заглянул в шкаф Фортхилла, в котором было полдюжины комплектов одежды, и покачал головой. — А. Он заметит, если я попробую взять что-нибудь.
Он посмотрел в сторону ванной.
— Вперёд, — сказал я. — Ты можешь закрыть дверь за собой. Я тебе говорю, парниша, Фортхилл — один из хороших парней.
— Это притворство. Нет никаких хороших парней, — сказал Фитц. — Или плохих парней. Есть просто парни.
— В этом ты ошибаешься, — сказал я.
— Слышал и прежде. Люди, которые хотят тебя использовать, всегда говорят, что они хорошие, — сказал Фитц. — Ты один из них, не так ли?
— Хех, — ответил я. — Нет. Я — высокомерная задница. Но я знаю, как выглядят хорошие парни, и Фортхилл один из них.
— Да мне всё равно, мужик, — сказал Фитц. — Я не принимал душ две недели. Если я скажу тебе отвалить, ты сделаешь это? Или мне продолжать слушать твоё нытьё?
— Извини, Фитц. Ты не в моём вкусе.
Он фыркнул, зашёл в ванную, закрыв за собой дверь. Секундой позже я услышал плеск воды.
Я недолго стоял в пустой комнате священника, осматриваясь. Там всё было просто, скромно, функционально и дёшево. Стёганое одеяло, покрывающее кровать, могло быть сделано мамой Фортхилла, когда он пошёл в семинарию. Рядом с кроватью была Библия Короля Якова. Которая тоже выглядела старой и потрёпанной.
Я покачал головой. Конечно, моя жизнь и рядом не стояла с сериалом Эм-Ти-Ви, в котором показывают излишества богатых и знаменитых, но даже у меня было больше, чем у Фортхилла. Как мог человек идти по жизни с таким минимумом? Ничего неизменного, ничего созданного, чтобы оставить после себя. Ничего, что говорило бы о его существовании.
Думаю, он из тех, кого не заботит собственное существование. Из тех, кто заботится больше о других, чем о себе — вся его жизнь, жизнь, которая мимолетна и драгоценна, как ничто иное, была потрачена на служение его вере и человечеству. В ней не было места ни романтике, ни славе.
Фортхилл и другие мужчины, живущие в рамках своих общин, никогда не могли избежать воспоминаний о том, что они упустили. И всё-таки, он никогда не привлекал этим к себе внимания, не искал сочувствия или жалости. Как трудно для него, должно быть было, посетить болтливую семью Карпентеров, зная, что он мог бы иметь свою собственную? Он когда-нибудь проводил время, мечтая о том, какая у него могла быть жена? Его дети? Он никогда этого не узнает.
Я думаю, именно поэтому они и называют это жертвой.
Я нашёл Фортхилла на кухне, готовившего еду из остатков. Когда я нашёл в церкви убежище, это были бутерброды. Фитцу нужно было больше еды. Горячий суп; пара бутербродов, с индейкой и тунцом, естественно; печёный картофель; початок кукурузы; и немного салата.
Спустя несколько секунда, после того как я вошёл в комнату, Фортхилл замер, а затем, неопределённо улыбнувшись в пространство, сказал:
— Привет, Гарри. Я полагаю, это ты, конечно.
— Это я, святой отец, — откликнулся я. Я имею в виду, он не может меня слышать, и я знаю об этом, но... Промолчать — это просто невежливо.
— У меня был трудный разговор с Кэррин этим вечером, — сказал Фортхилл. — Она сказала, что ты нашёл людей, которые обстреляли её дом прошлой ночью. И что ты хочешь, чтобы мы помогли им.
— Я знаю, — я вздохнул, — это звучит безумно, но...
— Я думаю, что Кэррин ты, должно быть, показался безумцем, — он продолжал. — Но я считаю, что твоя реакция говорит о сострадании. Я могу только предположить, что этот мальчик из той банды.
Он завершил приготовление пищи и повернулся лицом ко мне, более или менее.
— Не волнуйся. Я не собираюсь сообщать мисс Мёрфи об этой ситуации — не в ближайшее время. После твоей смерти она не может мыслить трезво, и пока борьба продолжается, её состояние всё больше ухудшается.
Я немного расслабился.
— Я надеялся, что не будете.
— Я дам мальчику пристанище, пока. Поговорю с ним. Я уверен, что он расскажет мне о своей проблеме. После этого, я должен буду поступить согласно моей совести.
— Человек не может просить большего, нежели это, — сказал я. — Спасибо.
Он взял простой деревянный поднос, нагруженный едой для Фитца, и остановился на мгновение.
— Это обидно, что мы не можем поговорить. Я хотел бы услышать о твоём опыте. Я предполагаю, это было бы захватывающе, хроника одной из самых загадочных функций Мироздания — сама Смерть.
— Нет, — сказал я. — Тайна не откроется даже на той стороне. Там просто ещё больше бюрократии.
— Кроме того, я нахожу это интересным что ты здесь, на святой земле, — произнёс Фортхилл. — Если я правильно помню, последний призрак, который пытался войти в эту церковь, не мог даже коснуться здания, а тем более свободно блуждать по нему. Чтобы это значило?
Он озадаченно покачал головой.
— Я полагаю, ты бы спросил об этом, а?
Он склонил голову в вежливом, плохо направленном кивке, и покинул комнату.
Это был превосходный вопрос, о призраках и святой земле. Когда Леонид Кравос, известный как Кошмар, пришёл, чтобы убить мою клиентку, спрятавшуюся в церкви, он не мог попасть внутрь. Он уничтожил зелёные насаждения и цветники ценой в несколько тысяч долларов, от чистого разочарования.
Кошмар был намного более могучей тенью, чем я сейчас. Так почему же я смог войти в здание, тогда как он был встречен холодно, как Большой Серый Волк у дома трёх Поросят?
— Принято к сведению, — сказал я. — Изучишь очевидную мистическую аномалию позже. Друзьям нужна помощь сейчас.
Время от времени я даю себе отличные советы. Иногда, я даже к ним прислушиваюсь.
Пришло время посетить Серого Призрака и Больших Капюшонов.
Глава двадцать седьмая
Я отправился к убежищу Больших Капюшонов, имея в виду несколько важных фактов.
Факт первый: Большие Капюшоны не могли самостоятельно причинить мне вред.
Факт второй: я тоже не мог причинить вреда Большим Капюшонам.
Факт третий: во главе Больших Капюшонов стоял Серый Призрак, дух, который безнаказанно метал повсюду молнии, во время атаки на дом Морти. Это означало, что Серый Призрак был тенью кого-то, обладающего талантом, как минимум, на уровне мага, и, хотя я был уверен, что смогу защитить себя от такого нападения, если буду к нему готов, но, если это произойдет неожиданно, я могу закончить, как сэр Стюарт, быстрее, чем вы сможете произнести: ка-зот.
Факт четвертый: вокруг Серого Призрака шляется куча лемуров. В то время как мои собственные призрачные воспоминания, возможно, не смогут повлиять на живых, они вполне могут чертовски хорошо подействовать на лемуров и тому подобное. Я мог бы легко справиться с ними один-на-один, но вполне вероятно, что они навалятся на меня всем скопом, или, может быть, постараются сбросить вниз, где на меня первым делом набросится орда привидений.
Факт пятый: если Серый Призрак отдавал приказы смертным членам культа, они, возможно, приняли меры касательно призраков. Может быть, там кругом ловушки расставлены. Быть может, там обереги или другие магические барьеры. Там могут быть опасные вещества, вроде призрачной пыли. Если бы я сунулся туда, толстый, счастливый и уверенный в себе, я мог бы влипнуть прямо в серьезные неприятности.
Факт шестой: там собрались все виды духов со всей обширной вселенной, и призраки были лишь крошечной частью их. Я должен быть готов ко всему. Другое лицо, некто вполне может бродить там, втянутый в конфликт. Или, чёрт возьми, чего доброго, его, возможно, уже схватили за руку.
— Не ограничивай воображение, Дрезден, — приказал я себе. — Не обманись, размышляя ограниченно, это лишь небольшая проблема. Есть все шансы, что это может быть частью гораздо, гораздо большей проблемы.
Если бы моя загробная жизнь чем-то отличалась от обычной жизни, это повысило бы ставки.
Факт седьмой: рано или поздно, чёрт возьми, я начну жалеть об этом маленьком наказании, что и следовало ожидать давно.
Мне вспомнились несколько ярких воспоминаний, когда я делал что-то похожее. Картинки насилия, пламени и отвратительных врагов мелькали в моей голове, отчётливо и почти реально. Эмоции, сопровождавшие эти воспоминания, пришли вместе с ними, но они были на шаг позади, достаточно далеко, чтобы позволить мне обработать и распознать их.
Ярость, конечно. Ярость на существ, пытающихся навредить невинным, моим друзьям или мне. Эта ярость была оружием, и защищала меня в моменты смертельной опасности. Она всегда была рядом, и я всегда приветствовал её появление — быть заполненным гневом намного приятнее, чем заполненным ужасом. Но видение её в моих усиленных воспоминаниях заставило почувствовать себя немного больным.