Элейн сидела на диване, со спокойным выражением на лице, её спина была твёрдо зафиксирована в идеальной прямоте. Теперь я понял, что Джастин наложил на неё психические чары, пока меня не было, но в тоже время, я знал только, что мои инстинкты выли о том, что что-то неправильно. В комнате ощущалась столь мощная неправильность, что мне захотелось с криком убежать.
И, кроме того. Элейн садилась так, только когда хотела всем своим видом выразить что-либо — чаще всего сарказм.
Я до сих пор помню всё, ясно, как день.
Джастин появился в дверях кухни, с другой стороны Элейн, и стоял там секунду, глядя на меня, со спокойным выражением лица.
— Ты снова пропустил урок. — Он вздохнул. — Я, видимо, должен следить за твоим посещением.
— Что здесь происходит? — спросил я, голос мой был высоким и писклявым от страха. — Что вы сделали?
Джастин подошел к кушетке, встав за Элейн. Оба уставились на меня долгим взглядом. Я совершенно не мог прочитать выражения их лиц.
— Я строю планы, Гарри, — сказал он ровным, тихим голосом. — Мне нужны люди, которым я могу доверять.
— Доверять? – спросил я. Его слова не имели смысла. Я не понимал, как можно говорить такое в подобной ситуации. Я не понимал, как эти слова могут иметь хоть какой-то смысл. Я снова посмотрел на Элейн, затем на Джастина, я искал какое-нибудь объяснение. Их внешний вид ничего не выражал. Понимание пришло, когда мой взгляд упал на журнальный столик и на предмет, спокойно лежащий рядом с моим изрядно помятым экземпляром «Хоббита» в мягкой обложке.
Смирительная рубашка.
В этом сочетании была какая-то тихая, безмолвная угроза. Я просто посмотрел, и что-то перевернулось внутри меня, когда я, наконец, осознал то, о чём в первую, ужасную секунду, кричали мне мои инстинкты: я был в опасности. То, что мой спаситель, учитель, мой опекун, хотел навредить мне.
Слёзы застилали мне глаза, когда я спросил его, очень тихим, смущённым голосом:
— Почему?
Джастин оставался спокойным.
— У тебя нет знания, которое необходимо, чтобы это понять, мальчик. Пока ещё нет. Но будет со временем.
— В-вы не можете поступать так, — прошептал я. — Н-не вы. Вы же спасли меня. Вы спасли нас.
— И я остаюсь таким же, — сказал Джастин. — Садись рядом с Элейн, Гарри.
C дивана донёсся голос Элейн, тихий, сонный, монтонный:
— Садись рядом со мной, Гарри.
Я ошеломленно уставился на неё и отступил на шаг.
— Элейн...
Джастин швырнул в меня обездвиживающее заклинание, пока я смотрел в сторону.
Некий инстинкт предупредил меня в последние доли секунды, но вместо того, чтобы пытаться блокировать удар, я двинулся вместе с ним, в сторону оконной рамы, сплетая собственное заклинание, которое пришло на ум. Вместо того, чтобы поставить щит между нами, я развернул его широко перед собой, как парус, ловя силу выброса энергии Джастина и укрепляя его.
Я, мой щит, энергия Джастина и взорвавшееся панорамное окно вылетели на лужайку перед домом. Я помню оглушительный звук разбитого стекла и дерева, а также горячую острую боль десятков крошечных порезов от разлетающихся осколков всего этого. Я помню свою ярость и ужас.
Я пролетел сквозь дыру там, где было окно, повалился на газон, кувыркнулся по нему и бросился бежать.
— Мальчишка! — сказал Джастин, резко усиливая голос. Я на бегу посмотрел на него через плечо. В его глазах было столько холодной ярости, сколько я никогда не видел. — Ты будешь здесь со мной и с Элейн. Или не будешь нигде. Если не вернёшься прямо сейчас, ты умер для меня.
Я вычленил два последних слова предложения, чтобы понять его истинное значение, и припустил ещё быстрее. Если бы я остался, он предпочёл бы сделать меня беспомощным, и после такого начала это не могло иметь хорошего конца. Если бы я вернулся рассерженным, я мог бы бороться с ним — но не мог бы победить — только не против человека, который научил меня всему, что я знал. Я не мог позвать копов и сообщить им, что Джастин был сумасшедшим чародеем — они записали бы меня в психи или шутники, не думая дважды. И не похоже было, что я мог бежать в страну Оз и попросить более сильных чародеев о помощи.
Он никогда не рассказывал мне о Белом Совете или остальном сверхъестественном мире. Насильники любят изолировать своих жертв. Люди, которые чувствуют, что они в полном одиночестве, как правило, не сопротивляются.
— Мальчишка! — голос Джастина гремел, теперь открыто наполненный яростью. — Мальчишка!
Ему больше не нужно было ничего говорить. Эта ярость сказала всё. Человек, давший мне кров, собирался убить меня.
Это ранило так сильно, что я удивился, как это он ещё не добился своего.
Я опустил голову и побежал быстрее, мои слёзы делали мир размытым, только одна мысль горела в моей голове: «Это ещё не конец».
Я знал, что Джастин может найти меня, неважно, куда бы я убежал, неважно, как хорошо бы спрятался. Я не смогу избежать смирительной рубашки. Всего лишь отсрочу ненадолго.
У меня не было выбора.
Я должен был дать отпор.
— Что было дальше? — спросил зачарованный голос.
Я покачал головой и резко вышел из задумчивости, глядя вверх на залитое солнцем небо. Хватка зимы явно ослабла. Небо было серо облачным с вкраплением летней голубизны. Было много воды, стекающей по краям моей могилы, хотя снег на дне ещё не растаял.
Леанансидхе сидела на краю моей могилы, покачивая босыми, грязными ногами. Её ярко-рыжие волосы были собраны сзади в длинный хвост, она была одета в лохмотья пяти или шести нарядов. Её голова была закутана в шарф, связанный из пряжи, повторяющей различные оттенки грязного снега, его рваные концы свисали по обе стороны головы. Это придавало ей своего рода очарование кокетливого сумасшествия, особенно учитывая веснушки, похожие на кровь, на бледной коже её лица. Она выглядела счастливой, словно ребёнок рождественским утром.
Я просто посмотрел на неё, а затем слегка качнул головой.
— Ты видела это? То, о чём я думал?
— Я вижу тебя, — сказала она, как будто это что-то объясняло. — Не то, о чём ты думал. То, что ты вспоминал.
— Любопытно, — сказал я. Действительно был определённый смысл в том, что Леа могла различать мир духов лучше меня. Она была созданием, которое было, по крайней мере частично, родственно Небывальщине. Возможно, в её глазах я выглядел бледной, блеклой, призрачной версией себя, пока воспоминания, которые были моей плотью, прорывались наружу.
Я вспомнил о привидениях и лемурах, которых сэр Стюарт поверг в мою первую ночь пребывания призраком, и как они, казалось, истекали воспоминаниями, пока исчезали.
— Да, — сказала она довольным тоном. — Именно так. Ух ты, Рыцарь Колоний повлиял на тебя.
— Ты знала сэра Стюарта?
— Я видела его в бою, несколько раз, — сказала Леа, её глаза были немного мечтательными. — Он достойный джентльмен, на свой лад. Очень опасен.
— Не опаснее, чем Собиратель Трупов, — сказал я. — Она погубила его.
Леа выпятила нижнюю губу, и её брови нахмурились от досады.
— Это она? Что за бессмысленная трата замечательного отважного духа. — Она закатила глаза. — По крайней мере, мой крестник, ты распознал своего личного врага — и её любимца.
Я вздрогнул.
— Её и Злого Боба.
Она махнула рукой.
— Злой — это в основном дело вкуса. Только сила духа имеет значение для твоих целей.
— Неправда, — мягко сказал я. — Хотя я знаю, что ты не согласна.
Выражение её лица стало задумчивым, прежде чем она сказала:
— Знаешь, а у тебя Зрение, как у твоей матери.
— Но не её глаза?
— Я всегда думала, что ты любимчик Малькольма. — Серьезное выражение исчезло, и она снова топнула ногой. — Итак, юная тень. Что произошло дальше?
— Ты же знаешь. Ты была там.
— Как в таких случаях выражаются смертные? — пробормотала она. — Я пропустила этот эпизод.
Я чуть не поперхнулся от удивления.
Она выглядела слегка обиженной.
— Я не знаю, что произошло с того момента, как ты покинул Джастина, и до того, как пришёл ко мне.
— Ясно. — Я улыбнулся ей. — Ты думаешь, я просто расскажу всё за бесплатно? Одной из Сидхе?
Она откинула голову назад и рассмеялась, и её глаза блеснули. В них, буквально, были маленькие вспышки света.
— Ты многому научился. Я уже начала впадать в отчаяние, но, кажется, ты приобрёл достаточно здравого смысла, и вовремя.
— Как раз вовремя для покойника, — сказал я. — Но, ага. Я решал задачу, почему Сидхе не дают ничего даром. И ничего не берут бесплатно. И после довольно долгих размышлений я понял, почему бы это могло быть: потому что вы не можете.
— В самом деле, — сказала она, взглянув на меня. — Здесь должен быть баланс, милый крестник. Всегда баланс. Никогда не берите вещь, не давая чего-то равноценного взамен, никогда не оказывайте одолжения без ответной услуги. Вся реальность зависит от равновесия.
Я искоса взглянул на неё.
— Так вот почему ты отдала Бьянке Амморакиус несколько лет назад. Чтобы затем принять нож из её рук. Тот, что забрала Мэб.
Она склонилась ко мне; её глаза ярко пылали, а зубы оскалились во внезапной плотоядной улыбке.
— Именно. И насколько предательский дар это был, дитя. О, но если бы это лживое создание пережило тебя, то о мести, которой я дала волю, весь мир говорил бы шепотом ещё несколько тысячелетий.
Я снова взглянул на неё.
— Но... Я уничтожил Бьянку до того, как ты уравновесила чаши весов.
— Именно, простачок. Почему тогда, поразмысли, я одарила тебя самыми могущественными силами Феерии, чтобы защитить тебя и твоих приятелей, когда мы сражались с последними прародителями Бьянки?
— Я думаю, что ты так поступила по повелению Мэб.
— Цыц. Из всех подданных Зимы я вторая по силе и уступаю лишь Мэб, — ибо она позволяет это, поскольку я связана теми же обязательствами, что и она. Она мой самый дорогой враг, но даже я не настолько обязана Мэб.