— Я знаю, — сказал я поспешно. — Я знаю. Знаю свой путь. Не надо выносить мои мозги повторно.
Вечное Безмолвие казалось немного раздражённым. Тут пришло чисто психическое ощущение, что-то вроде... что-то, действительно напомнившее мне о недовольном ворчании. Затем статуя развернулась и исчезла из виду.
— Ха, — сказал я после того, как фигура исчезла. — Что, чёрт возьми, это было?
— Представители, — едва слышно пробормотала Леанансидхе. — Всегда представители. И почёт.
— Что?
Она посмотрела на меня прямо, и у меня сложилось впечатление, что она говорит с особым значением.
— Представители, дитя. Те, кто говорят от имени другого, кто не может присутствовать. Подобно тому, как я служила представителем для своей королевы на протяжении многих лет, или она для меня.
Леа покачала головой и сказала:
— Я должна идти, дитя.
— Подожди, — сказал я, поднимаясь, чтобы коснуться рукой её ноги.
Моя плоть из эктоплазмы не прошла сквозь неё. Моя рука ничего не почувствовала, но всё же я встретил необычное сопротивление её движению. Я не вошёл в неё, как в Морта или Молли. Я был озадачен.
— Я из двух миров, — сказала она немного нетерпеливым тоном.
Как она частенько делала, она отгадала мои мысли.
— Конечно, я не ощущаю себя как смертную плоть.
— О, — сказал я. — Э-э. Послушай. Я просто хочу... Мне нужно знать, что ты позаботишься о Молли.
Она наклонила голову и изучала меня мгновение.
— Но... дитя. Забота о девушке никогда не была твоей обязанностью.
— Нет, была, — сказал я. — Она была моей ученицей.
— Действительно. Кто-то, кого ты обязался обучать, а не заботиться о нём. Дитя, ты понял суть урока?
Я открыл рот, а затем закрыл его снова.
— Может и понял. Что должно было случиться?
— Ты должен был научить её заботиться о себе, — ответила Леа бесстрастным тоном. — Твоя неспособность быть учителем... — Она нахмурилась. — Признаюсь, что у меня есть только ограниченное понимание концепции добра и зла. Разница, по-моему, в основном семантическая, когда применяется к эмпирической ситуации. Всё же мне кажется, что ты не был особо милосердным, будучи мягким.
Я на мгновение встретился с бесстрастным взглядом Сидхе, затем отвернулся.
— Возможно, ты права.
— Мне очень много лет, дитя. Это предположение верно в большинстве случаев. — Она шмыгнула носом и наклонилась, чтобы погладить меня по руке, скорее, повелительным жестом. — Сейчас, потом. Прислушайся к словам любезной статуи. И постарайся уничтожить всех, кто стремится причинить тебе вред. Смерть должна быть опытом, в конце концов, или как?
Что-то в словах моей крёстной упорядочило сумбур в действующих мозговых клетках призрака, находящихся неизвестно где, и вспышка вдохновения поразила меня.
— Вот так! — вскрикнул я. — Вот как можно управиться с Собирателем трупов.
Леа склонила голову, пристально посмотрела на меня и понимающе улыбнулась.
— Ах. Если у тебя получится.
— Да уж.
— Любопытно, — прошептала она. — Если ты сможешь ими управлять. Они — сила, несущая смерть даже тому, кто владеет ими. Взрывоопасно. Смертельно. И очень похоже на тебя. Великолепно.
Она произвела пальцами правой руки серию незаметных жестов и исчезла.
Я остался в могиле наедине со своими мыслями.
Я снова прислонился к стене, не садясь на землю. Вместо этого я думал о Молли и о том, до какого предела она опустилась.
Во многих отношениях это была моя вина.
Самое очевидное для меня: я не должен был позволить Молли идти со мной в Чичен-Ицу.
Я втянул её в свою личную битву против Красной Коллегии, чтобы спасти свою дочь. Но я не должен был подвергать Молли этому. Она была чувствительной натурой, чародеем, волшебные чувства которого были от рождения настроены на самые прекрасные, самые лёгкие, самые тонкие действия Искусства. Или, выражаясь более привычными для Гарри терминами, у неё были огромные, гудящие уши Дамбо, которые были чрезвычайно чувствительны к громким звукам.
Магия — это жизнь. Некоторые формы смерти — как убийство, резкое и насильственное завершение жизни, которая по-другому не заканчивалась — были эквивалентом огромной, визжащей отдачи по её чувствам. И я притащил её в долбаный концертный зал всего этого, в Чичен-Ицу. На фестиваль убийства. Не говоря уже о том, что взорвал самое большое, самое сильное волшебное проклятие, которое только было высвобождено в минувшем столетии — чёрт, я точно не был чувствительным парнем, магически говоря, но даже у меня было белое пятно в моей памяти в течение минуты после взрыва того заклинания.
Мне было тяжело это заблокировать. Для Молли это, должно быть, было намного труднее. Ах, да, её ещё подстрелили и чуть не убили, ко всем чертям. Я видел, как она умирала от потери крови.
Ошибка. Это было большой проклятой ошибкой. В то время я был так сосредоточен на том, чтобы вернуть Мэгги, что позволил Молли убедить меня, что она заслуживает того, чтобы быть в команде. Я бы никогда не позволил ей сделать это, если бы рассуждал здраво. Я велел бы ей остаться дома, держать оборону, или возможно, остаться в машине. Это было то, что я всегда делал, когда я был на пути к сражению. Такое негативное воздействие вполне могло разрушить её здравомыслие.
Возможно, именно это и случилось.
Даже если её психика по-прежнему стояла на крепком фундаменте, вам не нужны монстры или магия, чтобы получить ущерб от столкновения со смертью. Солдаты, приходящие домой с войны, знали это в течение многих столетий. Посттравматическое стрессовое расстройство от опасных для жизни травм испортило жизни многих людей, людей, которые не имели сверхъестественных способностей для возможности выхода их гнева, страха, горя или чувства вины.
И кто был там, чтобы поддержать её? Чёртова Леанансидхе, представляющая Её Величество Безнравственность, по сравнению с которой Ницше и Дарвин имели Сентиментальный Женоподобный взгляд на жизнь.
Звёзды и камни. Когда Молли настаивала на том, чтобы пойти с нами, почему я не мог просто сказать ей: «Конечно, ты можешь пойти, кузнечик. Я всегда хотел создать своего собственного психически искалеченного монстра».
Чёрт. Это не было наследием, которое я хотел бы оставить после себя. Я хочу сказать, я никогда не задумывался о том, что останется после меня, но ученица с искалеченным сердцем и умом, которую выслеживали её собственные друзья, уж точно никогда не была в моих планах.
— Ох, малышка, — выдохнул я в никуда. — Молли. Я так сожалею.
Оказывается, призраки могут плакать.
— Сюда, — сказал знакомый голос. Это было позже, но не намного. После полудня, может быть? Трудно было сказать из могилы.
— Ты даже не был здесь прежде, — ответил другой. — Я был на похоронах. Как, чёрт возьми, ты знаешь, где его могила?
Я слышал, как Фитц драматично вздохнул так глубоко, что только подростку удалось бы сделать это без вреда для себя.
— Разве это не зияющая дыра в земле, вон там, с большой пентаграммой на надгробии?
Последовала короткая обиженная пауза, затем Баттерс ответил:
— Хорошо. Возможно, это она и есть.
Шаги хрустели на мокром, тающем снегу. Фитц и Баттерс появились на краю моей могилы и заглянули вниз.
— Ну? — спросил Баттерс. — Он там?
— Откуда, чёрт побери, я могу знать? — ответил Фитц. — Я не вижу мертвых. Я слышу их. А сейчас я не слышу ничего.
— Привет, Фитц, — сказал я.
Малыш подпрыгнул. Он был одет в свежевыстиранную одежду и одно из старых пальто Фортхилла в довершение всего.
— Иисусе. Да, он здесь.
— О, фантастика, — сказал Баттерс. — Привет, Гарри. Сюда, парень. Помоги мне спуститься.
— Помочь спуститься? Здесь около пяти футов до дна, если что. Просто прыгай вниз.
— Прыгнуть в открытую могилу? Что же ты за идиот? — ответил Баттерс. — С тем же успехом я мог бы натянуть красную рубашку и пойти добровольцем в команду высадки. Там внизу снег, лёд и скользкая грязь. Это как в шутку предложить сломать себе шею.
— Все доктора такие же плаксивые девчонки, как ты? — спросил Фитц.
— Эй. Эта плаксивая девчонка до сих пор жива, потому что не делает глупого дерьма.
Фитц фыркнул.
— Итак, я буду помогать тебе спускаться вниз, моя нога соскользнет, и мы оба упадём и умрём.
Баттерс поднял бровь и хмыкнул.
— Ха. Верно.
Я ущипнул себя за переносицу.
— О, адские колокола, ребята. Либо идите в комнату и уединитесь, либо перестаньте заигрывать и спускайтесь сюда, вниз.
— Ха-ха, — сердито сказал мне Фитц. — Он только что назвал нас геями.
Баттерс моргнул.
— Если мы не будем прыгать в яму — нам не нужно будет выбираться из неё. Это несколько бесчувственно.
— Не для этого, для... — Фитц издал вздох классического подросткового нетерпения. — Господи, просто дайте мне руку, хорошо? Я буду опускать вас вниз.
Баттерс замешкался на секунду, удостоверяясь, что Фитц твёрдо стоит на ногах, а затем спустился вниз в мою могилу. Он снова был одет в свою зимнюю куртку и нёс спортивную сумку. Как только он опустился, он удостоверился, что был вдали от прямых солнечных лучей и начал открывать сумку.
— Что стряслось? — спросил я Фитца.
— Проблема, — сказал Фитц.
— Нам нужна твоя помощь, Гарри, — сказал Баттерс.
— Эй, погоди, — сказал я, нахмурившись. — Как Баттерс нашёл тебя, Фитц?
— Он спросил, — сказал Фитц Баттерсу.
Маленький медэксперт кивнул.
— Гарри, я узнал от Мёрфи, что ты, по-видимому, решил заняться социальной работой. Было нетрудно вычислить, к кому бы ты обратился за помощью, так что я направился в церковь, поговорить с Фортхиллом о сложившейся ситуации — только его там не оказалось.
Фитц прикусил губу.
— Слушай, Дрезден. Святой отец и я поговорили. И он решил, что пойдёт поговорить с Аристедесом от моего имени.
Я моргнул и оттолкнулся от стенки могилы.
— Что?
— Я пытался поговорить с ним, — сказал Фитц. — Но он не стал слушать. Он был... я думаю, он был зол. Но он сказал, что собирается разобраться с этим до того, как это приведёт к какому-либо кровопролитию.