вами служит не последней причиной тайного и скрываемого греха с женщинами и мальчиками из уважаемых семейств; на такие вещи нахально и слишком легко решаются, если стыд публично попирается ногами, а вовсе это не охраняет и не удерживает людей от таких поступков, как думают некоторые. Здесь уместно было бы сказать, быть может, даже слишком простое слово, а именно: «О, вы, мудрые законодатели и начальники, вы, допустившие такие вещи с самого начала, как если бы вы нашли чудодейственное средство размножение для ваших городов. Смотрите же, чтобы эти открытые и никогда не запирающиеся дома не раскрыли бы вам также дверей запертых жилищ и их внутренних покоев, и не сделались бы причиной того, что люди, которые теперь открыто предаются своему разврату там, на улице, с небольшими затратами, не проникли бы за большие деньги и богатые подарки и к свободнорожденным и знатным женщинам, не довольствуясь больше тем, что легко купить и что разрешено, а стремясь, несмотря на опасности и большие расходы, к запрещенному… Не будет ли здесь часто происходить, как в древних сагах– если не считать гнева отцов – когда люди подражают прославленным любовным похождениям богов, когда золото обильным дождем льется через крыши, и притом с легкостью, так как дома не были сделаны ни из металла, ни из камня, и когда серебро сыплется в изобилии не только девушкам, но и матерям, кормилицам и дворецким, а прекрасные подарки в большом количестве проходят частью тайно через крышу, частью же открыто на самое ложе?»
Неотразимая логика этих рассуждений об этической и социальной опасности регламентации и государственной легализации проституции, вытекающих из наблюдений над самой жизнью, тем более должна удивлять нас, что в таком систематическом изложении они представляют нечто единственное в своем роде из всего, что нам сохранилось из древних времен., прежде всего, замечательно здесь признание, что государственное урегулирование проституции не только не защищает честных женщин от посягательств мужчин, но что оно, напротив, постепенно унижает и понижает нравственный уровень и этих женщин; что открытая проституция отнюдь не препятствует существованию тайной, а напротив, чрезвычайно способствует ее развитию и благоприятствует даже проникновению ее в знатные, лучшие круги общества. Дио Хризостом первый высказал это вполне ясно и тем самым заслуживает неувядаемой славы.
Так как большинство законодателей и мыслителей древности не поняли ядра полового вопроса, именно значение половой жизни для индивидуальности и для индивидуального развитие обоих полов, а их внимание направлено было главным образом на потомство, при полном неуважении к женщине, то вопрос, который мы называем теперь «половым», имел для древних в высшей степени одностороннее значение, именно только для мужчин. Таким образом проституция должна была сделаться необходимой составной частью античной половой морали; она считалась неизбежной и над ней не ломали больше головы. Все, что сделано в древности для половой реформы в теории и на практике, заключено в тесные пределы тех взглядов на половые отношения, которые вытекают из односторонней патриархальной точки зрения. Тем не менее в заключение не мешает сделать краткий обзор тех идей и той точки зрения, которые создала древняя эпоха в отношении к половым реформам, а также указать на известные практические меры в этой области. То были плодотворные семена, которые не могли развиться при господстве строгого принципа двойственной морали, но не утерявшая, однако, своего значение даже и в наше время, когда борьба против двойственной половой морали в полном ходу. Многое древний мир уже предчувствовал и. предрешал, что осуществилось в новой и прочной форме лишь в более или менее близком для него будущем.
Как мы уже упоминали, центральный пункт полового вопроса составлял в древности вопрос о потомстве, о так называемом теперь евгенизме, т. е. о рождении красивых и здоровых детей. Брак всецело был построен на этом фундаменте, а потому его индивидуальный, нравственный характер, безусловно, подчинялся правовой норме его. В некоторых греческих государствах старались даже покровительствовать рождению на свет детей путем законодательных мер против холостяков, на что указывает, между прочим, и Платон в своем «Пире». Всего строже проводились эти меры в Спарте и на Крите, где государство вообще без стеснений вмешивалось в половые отношение отдельных лиц и всецело подчиняло их требованиям произведение на свет хорошего потомства. Так, спартанский законодатель Ликург считал необходимым, чтобы у достойных мужчин существовала общность детей и общность произведение их на свет. «Пожилому мужчине, имевшему молодую жену, разрешалось привести к своей жене бодрого, молодого мужчину, который ему нравился и которого он считал дельным, и считать затем рожденного из его благородного семени ребенка своим. С другой стороны честный мужчина имел право, если он ценил жену другого за ее плодовитость и добродетель, просить разрешение у мужа иметь сношение с его женой и родить на свет хороших детей, которые были бы в братском родстве с другими хорошими детьми. Дело в том, что Ликург, во-первых, придерживался того мнении, что дети составляют собственность не отцов, а государства, и в виду этого он желал, чтобы они рождались не от всех без различия, а только от лучших граждан. Затем он нашел также среди предписаний других законодателей по этому вопросу много трусливого и нецелесообразного: сук и кобыл случают только с лучшими псами и жеребцами и стараются добыть на то разрешение владельцев деньгами и хорошими словами; женщин же, напротив, охраняют в запертых помещениях и предлагают им, чтобы они рожали детей от своих мужей, как бы те ни были глупы, стары и хворы. Как будто плохие дети не составляют, прежде всего, мучение для тех, кому они принадлежат и кто их воспитывает, а хорошие дети, напротив, не составляют радости и счастья своих родителей». Среди специальных законов, изданных Ликургом в интересах рождение здоровых и красивых детей, существуют, между прочим, и законы относительно времени вступление в брак для молодых людей и молодых девушек, причем принималась во внимание физическая и духовная зрелость их; затем запрещалось также давать приданое (даже богатым девушкам), чтобы на них женились только ради их «личных преимуществ, и, наконец, изданы были предписания относительно времени и частоты половых сношений». Аналогичные постановление существовали и на Крите (Страбон X, 482; Аристотель Политика, И, 10). Позднейшие дискуссии о половой реформе, начавшиеся в исходе пятого столетия, также вращаются почти исключительно, вокруг вопроса о создании расы, хотя такой мыслитель, как Демокрит, уже в то время высказался против этой точки зрения, имеющей в виду лишь потомство, и совершенно не по-гречески, чересчур даже подчеркнул благополучие и интересы индивидуума.
«Может ли поразить человека большее зло», говорит Сократ, «чем рождение на свет дурных детей? А потому в действительности недостаточно, чтобы люди, рождающие детей, были хорошими людьми, они должны также находиться в расцвете молодых сил». (Ксенофонт Memorab. IV, 4, 23). Только во внимание к тому, чтобы достигнуть возможно крепкого и благородного потомства, Платон развил в своем «Государстве» идею общности, жен, которая нам так чужда в настоящее время, но которая для древних, с их точки зрения, не имела ничего отталкивающего. Идею эту до Платона защищали еще, по-видимому, и другие авторы, потому что Аристофан выводит их всех в смешном виде в своих «Ekklesiazusae». Идея общности жен коренилась в упомянутом уже выше социальном движении пятого века, к которому примыкает и Платон, чтобы научно обосновать свое предложение. Мы приведем здесь дословно изложение знаменитой половой реформы Платона, потому что оно наглядно показывает нам полное неуважение Платона и недостаточное признание им важного значение половой жизни для индивидуума, а также веру его в право государства вмешиваться в эти дела. Платон желал бы, чтобы государство всецело руководило произведением на свет граждан. Это типично для образа мыслей античного человека и в этом коренится различие его от человека современного, для которого решающим моментом является, наоборот, индивидуальное значение половой жизни, как она проявляется в индивидуальной любви.
Платон в своем «Государстве» влагает в уста Сократа (ч. III, кн. V, 457 с., стр. 567 и дал.) следующее рассуждение: «За этим и другими прежними законами идет, думаю, следующий. Все эти женщины должны быть общими всем этим мужчинам, ни одна не должна жить честно ни с одним; тоже опять общими-и дети, так чтобы и дитя не знало своею родителя, и родитель-своею дитяти… Ты в качестве законодателя, как избрал мужчин, так изберешь и женщин, и раздашь их, сколько можно будет, по способностям: а они, имея общие жилища и общий стол, и не владея честно никакою собственностью, будут вместе и, смешиваясь между собой, как в гимназиях, так и в других условиях воспитания, самою, врожденною им думаю, необходимостью повлекутся к взаимному совокуплению… Надобно, чтобы отличные (мужчины). соединялись большей частью с отличными (женщинами), а худшие, напротив, с худшими, и чтобы первые из них воспитывали детей, а последние – нет, если стадо имеет быть самым превосходным…
Должны быть учреждены празднества, на которые мы соберем невест да женихов, и на которых будут совершаемы жертвоприношения, а наши поэты постараются воспевать приличные тогдашним бракам гимны. Количество же браков нужно возложить на правителей, чтобы они, имея в виду войны, болезни и все такое, позаботились припасти нужное число мужчин, и чтобы таким образом государство у нас было, по возможности, и не велико, и не мало… (А тем молодым людям, которые на войне или вообще отличились чем бы то ни было, наряду с другими наградами, следует также разрешить более частые сношение с женщинами, чтобы, под этим предлогом, дать возможность родиться от них как можно большему числу детей. Рождающихся детей должны брать поставленные над этим власти, состоящие либо из мужчин, либо из женщин, либо из тех и других. Взяв детей от добрых, они будут относить их, думаю, в огражденное место, к некоторым кормилицам, живущим отдельно, в известной части города; а детей от худых и вообще всех, родившихся с телесными недостатками, станут скрывать, как следует, в тайном и неизвестном месте. Они позаботятся также и о пище, приводя в огражденное место матерей, когда набрякнут у них груди (причем употребят все искусство, чтобы я и одна из них не узнала своею дитяти), и, доставляя других, имеющих молоко, если матери будут недостаточны. Пусть пекутся и о самых этих питательницах, чтобы они раздавали детей умеренно, вовремя… Не назначат ли они также мамкам и кормилицам часы бдение и другого труда?… Но пойдем далее к своей цели. Ведь мы уже сказали, что дети должны рождаться от людей цветущего возраста? – Правда. – Но не кажется ли тебе, что умеренное время цветучести для женщины есть двадцать лет, а для мужчины тридцать? – Сколькими же годами оно ограничивается? спросил он (Сократа).-Женщине можно рождать для города, начиная от двадцатого до сорокового года; а мужчине, протекши порывистую цвету честь возраста, можно рождать для города от этого времен