Но пауперизм, как благоприятный момент для развитие в средние века проституции, несомненно, далеко уступает в своем значении весьма распространенным тогда во всех странах бесчинствам так называемых «вредных людей», субъектов, которые, по меткому выражению Николая Гагена, городского писаря Аугсбурга от 1362 года, «много поглощают и ничего не приобретают, все воры и помощники воров», т. е. людей без определенных средств к жизни, существование которых было возможно только благодаря нищенству, всякого рода непозволительным уловкам, воровству и другим преступным актам, а также last not least благодаря проституции. В «Achtbnch» (проскрипционные списки) города Аугсбурга от 14-го века, в различных списках «вредных людей» мы имеем наглядную картину характера и состава этого класса, из которой очевидна также тесная органическая связь между преступлением и проституцией. Связь эта в своей средневековой форме-достаточно вспомнить образовавшийся в то время общий жаргон жуликов и проституток-продолжает существовать и до сих пор, как это доказывают фундаментальные исследование Аве-Лаллемана. Все относящиеся сюда более или менее преступные элементы имеют прямую, пли косвенную связь с проституцией. Как таких вредных людей, аугсбургский Achtbuch называет: воров и их укрывателей, карманщиков, разбойников («Abreiszer». «Abbrecher», «Pfadhucbe»), различного рода Шуллеров, («Scholdrer», «Vierkarter», «Funfler», «Коррег»), нищих, странников («Semner» ж «Giber»), мошенников («burenderratter») и других обманщиков, спекулянтов на религиозное легковерие, как прорицателей, заклинателей духов, мнимых священников и монахов, называющих себя пилигримами, сводников, сутенеров, сводниц, банщиков, массажисток и мн. др. В средневековом Лондоне они составляли большую часть «потаскух» (night-walkers), главной квартирой которых служили тайные бордели, так что Эдуард Т, чтобы положить предел бесчинствам тесно связанной с проституцией преступности, установил в конце 13-го века строгий надзор за этими проститутками и их преступными связями, а в 1282 г. велел устроить для них особую тюрьму в улице Корнгил.
Число таких антисоциальных элементов население в средневековых городах, если принять во внимание относительно небольшое число жителей, было довольно велико. Так, например, Аугсбург, при 18000 жителей насчитывал в среднем несколько сот вредных людей ежегодно. Это объясняется в особенности постоянной текучестью именно этих элементов, непрерывным притоком и оттоком их. Таким образом «вредные люди» совпадают большей частью с так называемыми «странниками» или вагантами. Громадное возрастание их числа составляет характерную черту средних веков, потому что оно находилось в прямой связи с средневековой системой наказания, с проскрипцией и изгнанием.
«Действие этой системы уже само по себе должно было все снова приводить в движение громадные массы людей и делать опасных людей еще более опасными. Если при проскрипции и изгнании слово даже бывало иной раз хуже самого дела; если многие вскоре снова могли вернуться на родину, а на возвращение других смотрели сквозь пальцы, то в первую минуту они все же всепопадали в водоворот и подвергались самому худшему соблазну. Для людей же неимущих, оторванных таким образом от своей профессии и круга знакомых, а быть может еще кроме того заклейменных или же вообще отмеченных каким-нибудь изуродованием, вырваться из этого водоворота было почти невозможно, даже при самом большом желании – не говоря уже о том, что желание это, конечно, не всегда бывало налицо. Нужда вызывала новые проступки и новые преступления, что опять-таки приводило к необходимости переменить место, и так дальше. Бесспорно, очень удобно было избавиться от преступника, просто прогнав его; в данный момент это требовало мало денег и еще меньше размышлений. Тем не менее, это была крайне близорукая политика, которая, в конце концов, сама себя наказывала, как и всякий вообще бездушный эгоизм. Таким путем создавалось многочисленное, бездомное, не связанное ни с какой профессией или занятием население, которое, беспокойно гонимое с места на место, смотря по наклонностям и встречавшимся случайностям, присоединялось к крупным или мелким разбойникам, лишавшим безопасности проезжие дороги, к нищим или бродягам. Они доставляли главнейший материал для класса преступников в городах, преимущественно больших».
Таким образом, из оседлых первоначально людей искусственно создавалась и чрезмерно увеличивалась в средние века толпа бродяг по наклонностям и призванию (игроки, пилигримы, бродячие школяры, цыгане, распутные женщины). Хотя нельзя не признать, что категория бродяг, порожденная стремлением к странствиям, присущим некоторым эпохам средних веков, также была в то время гораздо больше, чем во все другие времена (таковы пилигримы, религиозные мечтатели, бичующие себя братья). На Востоке аналогичное явление уже рано представляли пилигримы, направлявшиеся в Мекку. Удивительная любовь к странствиям не ограничивалась (как теперь) преимущественно мужчинами, но в равной мере охватывала женщин и девушек. В списках лиц, подлежавших обложению налогами, поэтому часто значится: «ушла», «убежала», «никто не знает, куда девалась». Это странное психическое состояние людей средних веков, – непреодолимое стремление вдаль – безусловно, должно учитываться при оценке социальных условий проституции того времени.
Здесь не место подробнее исследовать в высшей степени интересный и своеобразный состав бродячих людей. Мы рассматриваем их только в их отношениях к проституции, существенную основу которой они составляют и для которой они служат неистощимым резервуаром. Последнее видно из того факта, что в отдельных городах профессиональной проституцией занимались почти исключительно не местные жительницы. С другой стороны, и мужской элемент среди бродячих людей всюду составляет значительную часть либо клиентели, либо эксплуататоров проституции. На ряду с проститутками, они заклеймены были печатью общественного презрения, бесчестие и позора. То были парии общества, но самого разнообразного происхождения, разношерстная толпа из всевозможных элементов; тут были нищие, игроки, паяцы, фокусники, певцы, танцовщицы, лирницы и арфистки, цыгане, евреи, прокаженные, искатели приключений, бродячие школяры, учителя и клерики, наемные солдаты, чужие подмастерья и слуги. Со времен Меровингов и Каролингов их называли: «бродяги», ваганты, vagati, vagerer, бергарды, лоларды, мендиканты, несчастные, т. е. чужие школяры, авантюристы, Alchbrüder, Heiltumsführer, Stirnstosser, Stationirer, Partierer, Spanfelder, Stromer, Figanten и т. д. Они странствовали по Европе и массами появлялись всюду, где бывало большое стечение народа, следовательно, на мессах и ярмарках, освящениях церквей и других общественных и частных праздниках, турнирах, на церковных мессах, духовных соборах, паломничествах, крестовых и других военных походах, в курортах и при всяких других случаях большого скопление людей.
В раннюю, эпоху средних веков значение ярмарок и месс было очень велико, потому что они заменяли в западных странах отсутствовавшие еще там города, подобно тому, как это уже издавна бывает на востоке, где существуют места, в которых раз в год бывают ярмарки и мессы и где собираются тысячи людей, но не возникают города. В большинстве случаев ярмарки бывали поблизости от церквей и монастырей, и притом большею частью в связи с празднествами в память мучеников, что для Египта можно доказать уже в ИV-м веке после Р. X. Здесь уже можно было встретить всевозможные формы проституции. «Многие христиане», говорит строгий аскет, монах Шенуте, «как мужчины, так и женщины, только затем являются на празднества в память мучеников, чтобы заниматься развратом, сходясь в какой-нибудь гробнице или каком-нибудь другом укромном уголке». После праздника, как сообщает св. Хризостом, все устремлялись в увеселительные кабачки и бордели. Бродячая публика бывала здесь обильно представлена. Танцовщицы и танцоры всю ночь напролет веселили толп. Годичные ярмарки всюду бывали связаны с праздниками главнейших мучеников и впоследствии, в день именин этих святых совершались паломничества к их чудотворным иконам. Скопление большого количества людей часто в совсем маленьких местечках или даже поблизости от расположенных совершенно уединенно монастырей и церквей, в особенности на несколько дней, было возможно лишь в том случае, если не прекращался подвоз жизненных средств. А потому сюда, прежде всего, являлись продавцы съестных припасов, за ними следовали другие купцы и, наконец, неизбежная бродячая публика для всякого рода представлений и увеселений. Ярмарки высшего стиля назывались «мессами», потому что они открывались по окончании богослужение (Ecdesia missa est!). Для Германии существование их можно доказать уже в ИХ-ом веке, например, в 829 году в Вормсе. Начало лейпцигской мессы можно проследить до 1170 года; в 1268 г. она уже принадлежала к всемирно-знаменитым ярмаркам, высшего своего развитие достигла в XV-ом веке и сохранила его до последней четверти XIX-го столетия. Франкфуртская месса упоминается впервые в 1240году период расцвета ее совпадает с XVI веком. Она была «мировым местом обмена, имевшем универсальное значение для значительной части центральной Европы», и оказывала особенно притягательное действие на бродячих проституток, так как не только отдельные девушки, но и содержательницы борделей приезжали туда из Майнца и Вормса со всеми своими девушками, чтобы использовать там «свободу мессы», т. е. свободное занятие всяким торговым промыслом во время мессы. Они жили на Фишерфельде и Фишергассе и по окончании мессы их с трудом удавалось опять удалить из города. Развитию проституции благоприятствовали и менее значительные германские мессы. Так, например в Нёрдлишн е, вследствие большой посещаемости его месс, учрежден был бордель и хозяин его, согласно решению совета, освобожден был от налогов под условием, чтобы он «feine und saubere Weibsbilder, so viel er will, halten soli» («содержал в нем сколько угодно красивых и опрятных девушек»). Аналогичные отношения между мессами и борделем можно доказать также для франкского городка Геролщофена. Во Франции знаменита была, начиная с 1443 года, месса в Лионе, на которую приезжало из дальних стран громадное количество иностранцев; в особенности проститутки совершали туда паломничество в таком большом числе, что, по свидетельству современной хроники, они после отъезда своих богатых клиентов впадали в величайшую нищету. В таком же изобилии, начиная с XV века, посещалась приезжими, как с востока так и с запада, месса в Бокере.