Так любила Сафо, с жгучей чувственностью, но бессознательно охраняемая чистым чувством женщины; так любил Сократ – муж разума, который знает, хочет и может то, что он должен. В такой любви к Диону со страстной печалью признался Платон. Что принесло такие плоды, то нельзя проклинать, хотя бы Номос и изнасиловал здесь человеческую природу».[716]
Тем не менее, на основании фундаментальных исследований Бете, невозможно сомневаться, что физический элемент, по сравнению с идеальным, составлял в античной педерастии первичный момент. Даже идеализирующие ее авторы, как Hossei,[717] Mahaffi[718] и Симондс[719] не могут отрицать в ней грубо чувственной стороны, но они признают последнюю вторичным явлением, последствием «вырождения», чисто идеальной будто бы вначале любви к мальчикам. Напротив, выдающиеся знатоки греческой культуры, как В. Ваксмут[720] и Октав Делепиерр,[721] еще до Бете подчеркивали безусловно чувственную основу античной любви к мальчикам и мужчинам. Идеальная сторона дорийской любви к мальчикам развивалась, в особенности, в связи с дорийской гимнастикой и потому это своеобразное социальное учреждение уже очень рано проникло и в Афины, как привилегия свободных мужчин. Закон Солона (Плутарх, Солон I, и Эсхин против Тимарха стр. 147, 128) признавал любовь к мальчикам приличной и заслуживающей уважения склонностью,[722] но не разрешал ее рабам.
Период расцвета любви к. мальчикам, как политически-педагогического учреждения, относится к 6 и 5 веку до Р. X., до наступления персидских войн. С ослаблением описанных отношений между юношами и взрослыми мужчинами в эллинскую эпоху – быть может в причинной связи с выступившими в то время на сцену гетерами – индивидуальный, душевный и социальный момент в гомосексуальной любви мужчин все более и более отходил на задний план, уступая место чисто физическому влечению. Римляне уже переняли от греков единственно только эту сторону любви к мальчикам, как показывает сообщение Ливия (39, 13) о гомосексуальных оргиях на введенных в то время в Риме ночных вакханалиях.
Если принять во внимание всеобщее распространение любви к мальчикам в классической древности и полную ее публичность, то нетрудно понять, что мужская проституция пользовалась тогда почти равными правами с женской и достигла таких размеров, о которых в настоящее время невозможно себе составить истинного представления. Еще вопрос, встречаются ли чаще в литературе эллинской эпохи и времен империи проституированные мальчики и кинеды или проститутки.
Гомосексуализм женщин в древности далеко не играл такой роли в общественной жизни, как гомосексуализм мужчин,[723] тем не менее, он был известен древним и применялся на практике. Замечательно, что трибадия, как и любовь к мальчикам, достигла более широких размеров, прежде всего, у дорийцев. Плутарх сообщает (Ликург 18), что однополая любовь до такой степени одобрялась в Спарте, что и порядочные женщины любили девушек. Платон говорит в «Symposion» (стр. 191) о любви женщин к женщинам, как о вещи, всем известной. Там сказано: «Многие представляют только как бы сколок с женщины – они мало направляют свою чувственность на мужчин и обращаются больше к женщинам. К такого рода женщинам принадлежать все те, которые развратничают с женщинами.[724] Оба автора, очевидно, имели здесь в виду чувственную любовь – я допускаю это вместе с Ваксмутом,[725] против Велькера[726] и Карла Отфрида Мюллера,[727] потому что одно упоминание о странном факте чисто гомосексуальных любовных отношений между женщинами для антрополога уже заключает подчеркивание физического элемента, хотя можно, разумеется, не отрицать при этом и идеальной основы этих отношений. В этом же смысле нужно понимать любовь и знаменитой лесбической поэтессы Сафо, как я уже указывал на это в другом месте.[728]
Наряду со Спартой наиболее старым местом лесбической любви считался Лесбос, как это видно из пятой беседы гетер у Лукиана: «Говорят, что женщины на Лесбосе в такой степени трибады, что избегают объятий мужчин, а, напротив, сами наслаждаются женщинами, как мужчины». Атеней (XIII, 90 стр. 610а, в) приводит в связь эти гомосексуальные половые отношения с состязаниями женской красоты, которые имели место в Лесбосе и Тенедосе. Центром трибадии считался также развратный Милет, где, по словам Аристофана (Лисистрата, 108–110), даже изготовлялись для сношений женщин с женщинами известные искусственные члены (см. Суидас). Об этом же предмете трактует и шестой мимиамбус Герона, озаглавленный «Две приятельницы, или доверчивая беседа»,[729] из которого видно, что пользовавшиеся этими olisbos женщины составляли нечто вроде тайного союза, из которого исключены были все «не имевшие к нему отношения». Плавт (Persa. II, 2, 45), Гораций (Epod. V, 41) и Сенека старший (Controversiar 2, ed. Bipontina 1783, стр. 92) упоминают о существовании гомосексуальных женщин в Риме, а Ювенал и Марциал знакомят нас с громадным распространением трибадии во времена империи. Как велико было число трибад, видно из эпитета «Tribadum tribas», которым Марциал (VИ, 70) начинает свою речь к Филене. Об их организации в тайные клубы говорит в своем описании Ювенал (VI, 306–322). Из описания этого видно, что трибады справляли свои оргии у алтаря богини Pudicitia и во время праздника Bom Dea. Сенека младший (Epist. 95) упоминает о половых сношениях между женщинами, как о давно известном факте. Наконец Тертуллиан (De pallio 4, De resurrectione carnis 16) упоминает о трибадах («frictrices») наряду с проститутками, причем из слов его можно заключить, что они представляли в то время очень частое явление. А потому нет ничего удивительного, что к услугам таких женщин существовала гомосексуальная женская проституция, – о чем мы еще будем говорить ниже, – хотя она естественно не была так обширна, как проституция мужская.
От индивидуальных отношений между обоими полами, благоприятствовавших развитию проституции, мы перейдем теперь к собственно социальным факторам древнего мира, из которых произошла специальная организация и дифференцировка античной проституции и то особое отношение между предложением и спросом в этой области, которое осталось и сохранило свою силу еще и в наше время.
Как мы уже упоминали, неистощимым источником для проституции служили в древности рабы, из которых, главным образом, рекрутировалась как женская, так и мужская проституция.
Благодаря войнам, похищению и покупке людей, благодаря рассматриваемой нами ниже обширной торговле рабами и чрезвычайно частому подкидыванию детей (которое играет, например, большую роль в аттической комедии и у Плавта), тысячи мальчиков и девочек попадали в рабство, так что число их в отдельных городах в несколько раз превосходило число свободных обывателей.
По Гелльвальду, Греция имела около 4–5 миллионов свободных жителей и около 12 миллионов рабов, почти исключительно не греческого происхождения. По Курциусу, Аттика имела вчетверо больше рабов, чем свободных людей, т. е. около 400.000. По Деметрию из Фалерона (Атеней VI, 272с) в Коринфе было 460.000 рабов, в Эгине – 470.000,[730] меньшинство которых было занято в домашнем услужении и для частных целей, а большинство – на полевых работах, в мастерских, фабриках, в горном деле, на судах и т. д. Согласно господствовавшим взглядам, которые разделялись даже такими людьми, как Длатоп и Аристотель, рабы считались, по сравнению с свободными людьми, низшими существами, порочными от рождения.[731] За исключением лишения жизни, которое могло быть произведено только по решению суда, рабы находились в полном распоряжении своих господ, которым разрешено было какое угодно дурное обращение с ними. Еще печальнее было положение рабов у римлян.[732] Значительная часть рабов и рабынь употреблялась их владельцами для целей проституции или даже эксплуатировалась с этой целью экономически. Ритор Дион из Друзы в резких словах бичует злоупотребление властью, когда несвободных людей против их воли заставляли заниматься таким позорным промыслом. «Это постыдный и бесстыдный промысел, – говорит он, – когда пленных женщин и детей или купленных людей позорно выставляют везде в грязных лавках, на рынке, в местах, где проходят знатные, поблизости от присутственных мест и храмов, посреди всего того, что должно бы быть особенно дорого людям. Ни на варваров, ни на Эллинов, прежде свободных, а теперь живущих в жалком рабстве, не следовало бы налагать насильно такой позор. Поступать так, значит заниматься гораздо более недостойным и грязным делом, чем пастухи лошадей и ослов: те сводят скотину, не имеющую стыда, без насилия и принуждения, а здесь дают возможность похотливым и грязным развратникам бесцельно и бесплодно соединяться с людьми, в которых живет стыд, против их желания… Необходимо хоть сколько-нибудь позаботиться об этом и не смотреть так спокойно и равнодушно на злоупотребления, которым подвергается тело презираемых и порабощенных людей»…[733]
В древности бесправными и лишенными всякой свободы были не только лица, жившие в борделях; большинство свободных проституток также были в рабстве у сводника или владельца, который отдавал их своднику в наймы для целей проституции. Сводники обыкновенно скупали, похищенных во время войны или пиратами, мальчиков и девочек и проституировали их. (Сенека controvers. I, 2). Для этой же цели воспитывались и продавались подкидыши (Теренций Heautontimorumenos 4, I, 26). Из комедий и из найденных недавно папирусов мы знаем, как часто подкидывали в то время собственных детей, особенно девочек.