В теперешних дискуссиях и предложениях реформ для новой организации половых отношений значительную роль играют болезни и обширное распространение их путем проституции, что для древней эпохи совершенно исключается. Этим объясняется значительная непринужденность и наивность, с которой рассматривали в то время половые сношения – неомраченная страхом заражения наивная радость от половых наслаждений, для которых свободный мужчина имел также в древности больше досуга. Такое отношение к половым наслаждениям, которые считались столь же необходимыми, как еда и питье, сказалось, например, в знаменитой надгробной надписи Сарданапала: «Пока я видел солнечный свет, я ел, пил и предавался половым наслаждениям».
Этот естественный взгляд на вещи разделяло и большинство врачей. Уже последователи Гиппократа подчеркивали необходимость половых сношений по наступлении половой зрелости и вред от продолжительного воздержания в это время. В сочинении «О девственницах» очень наглядно описано неблагоприятное влияние полового воздержания на душевное состояние и, как целебное средство, рекомендуются половые сношения в браке. Необходимость сношений для здоровья доказывается также в сочинении Гиппократа «О семени» (гл.4).
Во время империи вопрос о пользе и вреде половых сношений горячо дебатировался в медицинской литературе; выдающиеся врачи, как Руф из Эфеса и Гален, писали особые сочинения о половых сношениях. Любопытно, что Руф начинает свою статью категорическим заявлением, что половое сношение представляет естественный акт и, как таковой, само по себе безвредно. Отсюда можно заключить, что в медицине, очевидно, существовала партия, которая считала половые сношения «неестественными» и заслуживающими осуждения.
Совершенно так же высказывается Гален в начале статьи, направленной против взгляда философа Эпикура (342-271 до н.э.), что половые сношения оказывают вредное влияние на здоровье. Оба врача сходятся в оценке половых сношений как естественного и безусловно нравственного явления и отвергают только эксцессы. Гален особенно предостерегает против преждевременных половых сношений в период полового созревания, а с другой стороны – и против дурных последствий слишком долгого воздержания.
Таким образом, осуждали только неумеренное удовлетворение полового инстинкта, умеренное же считали необходимым для здоровья и предохранительным средством против чрезмерной духовной любовной страсти, которая признавалась в то время чем-то болезненным. Лукреций писал:
Но убегать надо нам этих призраков, искореняя
Все, что питает любовь, и свой ум направлять на другое,
Влаги запас извергать накопившийся в тело любое,
А не хранить для любви единственной, нас охватившей,
Тем обрекая себя на заботу и верную муку.
Ведь не способна зажить застарелая язва, питаясь;
День ото дня все растет и безумье и тяжкое горе,
Ежели новыми ты не уймешь свои прежние раны.
Если их, свежих еще, не доверишь Венере доступной,
Иль не сумеешь уму иное придать направленье
Вовсе Венеры плодов не лишен, кто любви избегает:
Он наслаждается тем, что дается без всяких страданий.
Чище услада для тех, кто здоров и владеет собою,
Чем для сходящих с ума.
(О природе вещей. Кн. IV. Пер. Ф.Петровского)
В то же время, в народной жизни греков можно проследить аскетическое движение, направленное против проституции. Сначала оно носило религиозный характер, затем испытало более глубокое философское обоснование и, в конце концов, нашло отклик и практическое осуществление в широких кругах представителей светской науки (например, в медицине).
Как мы уже отмечали, половая жизнь в древности, с одной стороны, имеет религиозную окраску: она посвящена божеству и считается священной, что сказалось в религиозной проституции, в фаллических культах и символах. С другой стороны, существует и противоположное воззрение, по которому половая жизнь считается чем-то нечистым, недостойным божества, поэтому его официальные представители на земле, жрецы и жрицы, обязаны соблюдать целомудрие. Идея воздержания от половой жизни по религиозным мотивам распространена по всему земному шару. Мы находим ее у американских индейцев, на Канарских островах (девственные жрицы), в Персии (жрицы солнца), в Индии, во Фракии, в Галлии…
Из этого первобытного взгляда о нечистоте половой жизни и святости целомудрия произошло у греков и римлян требование полного полового воздержания жрецов и жриц. У греков, например, жрицы Диониса должны были произносить следующую клятву: «Я соблюдаю священные обычаи, я чиста, целомудренна, не запятнана тем, что оскверняет, и прикосновением мужчины». У римлян существовала знаменитая коллегия жриц из шести весталок, «священных девственниц». (Правда, как в Греции, так и в Риме практическое осуществление аскетического идеала ограничилось лишь указанными религиозными учреждениями, в широких кругах эта идея не нашла такого отклика, как впоследствии в христианстве.)
Противопоставление чистого и нечистого, души и тела, замечается уже в греческой мифологии. Весьма поучительно в этом отношении понятие о небесной и земной богине любви, об Афродите Урании и Пандемос. По Сократу, любовь к телу происходит от обыкновенной Афродиты, а любовь к душе и к добродетели – от небесной. Это противопоставление можно найти и между богом света Аполлоном и богом чувственной природы Дионисом; с одной стороны – чистое мировоззрение, с другой – упоение жизнью, «аполлоновское» и «дионисьевское» начала, по Ницше.
К этим религиозным представлениям примыкали исследования философов, которые оказали величайшее влияние на развитие дуализма между «плотью» и «духом». Душевное все более и более отделялось от телесного, которое считалось менее ценным низшим началом; тем самым, накладывали известное клеймо и на половую жизнь как на телесную функцию, телесное явление.
Ксенофан (ок.570 – после 478 до н.э.) относит душу, как воздух, к небесному началу, а тело возвращает земле. Платон перенес это представление на половую жизнь и развил учение о небесном и земном эросе, которое в конце концов завершается настоящей эротической мистикой. Он является первым представителем учения о превращении, сублимировании половых процессов в духовные явления, которое затем развивали Ницше и Фрейд (выражение «сублимирование» принадлежит Ницше). По Платону, всякое истинное творчество связано с чувственностью. Как для половой, так и для умственной деятельности он употребляет одно и то же определение – «творчество в области прекрасного»; и та, и другая коренятся в таинственной глубине человеческого организма. Однако чисто физическое проявление полового инстинкта Платон считает менее ценным, чем духовное начало. Это связано, вероятно, с отвращением, которое питали греки ко всякой победе чувственного над разумным, ко всякому порабощению разума, которое в половом акте особенно очевидно. Демокрит (ок.470 – ок. 380 до н.э.) боялся половых наслаждений, потому что они подобны временному апоплексическому припадку и вместе с тем вызывают чувство, сравнимое с тем, что испытывает человек, когда чешет зудящее место. Гиппократ называет половое сношение «малой эпилепсией», чтобы подчеркнуть временное отсутствие сознания при этом.
Сказанное объясняет, почему Платон («Тимей») называет мужские половые органы «непокорными и своевластными, как зверь, который не слушается разума». Они «стремятся все покорить своим бешеным вожделением; по тем же причинам и совершенно то же самое бывает у женщин с влагалищем и маткой».
Исследования Сократа и Платона о любви и высших и низших видах ее дали толчок к развитию богатой философской литературы на эту тему. Особенно большое влияние на последующее время оказали взгляды на половую жизнь, которых придерживалась основанная Антисфеном (ок. 450 – ок.360 до н.э.) школа киников.
Кинизм возводит в идеал отсутствие потребностей; киники выступили как моралисты, проповедники нравственности, особенно в половом вопросе. Сам Антисфен весьма враждебно высказывается о любви: она представляет, по его мнению, ошибку природы, и только подверженные ей несчастные люди сделали из Эрота бога.
Уничижению любви у киников соответствует презрение к женщине, с которым связан их взгляд на проституцию и онанизм, как на простейшее средство полового удовлетворения. Только грубый физический акт остался для них необходимой вещью, от которой желательно было, однако, по возможности быстро и равнодушно отделаться. Антисфен сам хвастал, что ему удобно вступать в сношения лишь с такими проститутками, с которыми никто уже не имеет дела. Диоген открыто мастурбировал на улице и жалел при этом, что не может так же просто утолить голод. О нем передают, будто он публично предавался разврату с проститутками. О кинике Кратесе говорят, будто он публично совершил половой акт со своей молодой супругой Гиппархией и назвал это «собачьей свадьбой».
Стоики во всех этих вопросах были верными последователями киников. Хрисипп (ок.280 – 208 или 205 до н.э.) защищал бесстыдство Диогена, многие другие стоики защищали проституцию и сутенерство. В конечном счете, все эти воззрения вытекают из дуализма между телом и душой, который со времени Платона все резче выражался в философских системах. Прекрасно понял эту связь Эдуард Целлер. «Мораль, – говорит он, – которая так резко разграничивает внутреннее и внешнее, лишь первое считая существенным, а второе рассматривая как нечто совершенно безразличное; для которой ничто не имеет цены, кроме добродетельного образа мыслей, и которая видит высшую цель именно в независимости от всего прочего – такая мораль неизбежно должна была обнаружить шаткость там, где нравственная задача заключается в том, чтобы сделать чувственность орудием и явлением духа. И если преобладающей чертой морали оказалось стремление предоставить чувственности мень