. Пробить ленинских сотрудников оказалось нелегко, но сталинские партаппаратчики, в условиях, когда вождю мировой революции не суждено было оправиться, сумели выломать руки своим оппонентам.
По мнению Центральной ревизионной комиссии, секретариатская инициатива была «очень полезной и необходимой», но одновременно таила в себе «некоторую опасность» в том плане, что «партийный аппарат постепенно сможет перейти на работу, которую должен выполнять […] советский аппарат»[501]. Правда, корень зла Центральная ревизионная комиссия усмотрела в ином: «Когда мы […] присмотрелись к работе всех шести помощников заведующего, каждому из которых поручено соответствующее дело, то увидели […] в каждом наркомате, который они обслуживают, […] большой пробел в смысле правильной постановки организационной работы», полное отсутствие «соответствующих аппаратов в целом ряде учреждений» и как следствие «подмену партийным аппаратом советского»[502]. Как видим, Центральную ревизионную комиссию озаботили вовсе не взаимоотношения партийного и советско-хозяйственного аппаратов, и, в частности, грубое вмешательство Сталина в дела Рыкова, Каменева, Цюрупы и пока еще живого, хотя и безнадежно больного Ленина, а всего лишь необходимость усиления работы ряда подразделений центрального аппарата управления СССР.
Взаимоотношения Политбюро ЦК РКП(б) и СНК СССР Л. Д. Троцкий с большим сарказмом охарактеризовал 23 марта 1923 г.: «Руководит ли Политбюро работой СНК? – Нет. Руководит ли Политбюро работой отдельных комиссариатов? – Нет. Программы работ отдельных комиссариатов, коренные изменения программы на […] длительный период, фактические достижения комиссариатов, их внутренняя организация, способы их действия, подбор в них работников – все это остается целиком вне обсуждения Политбюро, и в огромной части – вне его ведения. / Зато зачастую мелкие второстепенные конфликты между ведомствами сплошь и рядом поступают в Политбюро. Этому последнему приходится решать вопросы – выдать ли тому или другому ведомству в текущем месяце 17 триллионов или 23. Такого рода решение всегда похоже на лотерею, ибо самый вопрос, вырванный из своей связи с другими вопросами и поставленный на 10-минутное обсуждение, не допускает какого бы то ни было планового решения»[503].
На XII съезде РКП(б) в апреле 1923 г. И. В. Сталин с гордостью подытожил годовой опыт деятельности вверенного ему Секретариата ЦК: «За короткий срок удалось учесть наш промышленный комсостав, охватывающий около 1300 директоров, из них […] 29 % партийных […] руководят самыми крупными предприятиями, объединяющими более 300 тыс. рабочих, а 70 % беспартийных директоров руководят предприятиями, охватывающими не более 250 тыс. промышленных рабочих. Мелкими предприятиями руководят беспартийные (учет которых на ответственных должностях, как мы уже знаем, в аппарате ЦК предполагалось вести наряду с партийными. – С.В.), а крупными – партийные. [С]реди директоров-партийцев рабочих втрое больше, чем нерабочих […] – внизу по промышленному строительству, в основных ячейках, не в пример верхам, ВСНХ и его отделам, где коммунистов мало, уже началось овладение предприятий силами коммунистов и прежде всего рабочими. Интересно (и неубедительно. – С.В.), что по качеству своему, по пригодности среди коммунистов директоров оказалось годных больше, чем среди беспартийных […] – партия, распределяя коммунистов по предприятиям, руководствуется не только чисто партийными соображениями, не только тем, чтобы усилить влияние партии в предприятии, но и деловыми соображениями»[504]. Сталин был, видимо, искренне убежден, что «…от этого выигрывает не только партия […], но и строительство всего хозяйства, ибо годных директоров оказывается среди коммунистов гораздо больше, чем среди беспартийных»[505].
Правда, не в меру оптимистичное сталинское выступление серьезно подкорректировало сообщение Центральной ревизионной комиссии РКП(б) о том, что в ряде случаев Учетно-распределительный отдел ЦК, направляя своих работников в наркоматы, лишь вносил элемент дезорганизации в работу государственного аппарата: «Товарищи, решающие судьбу не только председателей и членов правления трестов, но даже директоров фабрик, фактически распоряжаются, ни разу не побывав в той отрасли промышленности, которой они практически руководят, будучи совершенно неориентированными в тех вопросах, которые определяют работу той или иной отрасли промышленности»[506]. Уточнение, что такое положение «легко можно устранить»[507], в корне ничего не меняло.
Естественно, грубое сталинское вмешательство, выразившееся в насаждении на ответственные хозяйственные посты дилетантов, не могло устроить большинство ленинских наркомов, которые привыкли видеть себя во главе пролетарской революции и с возмущением наблюдали, как значительную часть их более молодых, с точки зрения стажа в партии, товарищей партийный диктат довел до боязни апеллировать ко Всероссийскому съезду РКП(б) как верховному партийному органу[508]. В. И. Ленин еще доживал свои дни в Горках, когда старые большевики из Совнаркома во главе с Л. Б. Красиным вынесли дискуссию о первородстве СНК и Секретариата ЦК РКП(б) на Двенадцатый партийный форум.
Глава 2. «Верхи нашей партии до сих пор построены так, как это было два десятка лет назад…» Ленинские наркомы против диктата
В начале 1920-х гг. В. И. Ленин вполне допускал принятие ключевых решений в Политбюро ЦК РКП(б) и их простое проведение через СНК и СТО РСФСР «в советском порядке»[509]. Будучи в силе, вождь мировой революции определял в Советской России все, в частности, персонально координировал деятельность Политбюро и рабоче-крестьянского правительства[510], поэтому четкая схема взаимодействия Политбюро и высших правительственных органов отсутствовала. Руководство правительством со стороны ЦК и его органов не носило систематического характера.
10 февраля 1922 г. председатель СНК РСФСР выслушал жалобу Г. М. Кржижановского на бестактность высшего партийного руководства и заступился за одного из своих старейших соратников, направив на следующий день секретарю и члену ЦК В. М. Молотову для согласования по телефону товарищам по Политбюро ЦК РКП(б) следующее послание: «Кржижановский… мне горько плакался», что у Госплана РСФСР «большая работа» по расчету «единого хлебного налога» и «что-де оборвали ее», даже не соизволив выслушать председателя этого органа. Ленин просил предоставить Кржижановскому 3—4-дневный срок и до этого времени постановление о цифре налога «не печатать»[511]. Однако в материалах Политбюро составителям полного собрания сочинений Ленина никакой реакции на просьбу вождя выявить не удалось. Судя по перечню повесток дня заседаний Политбюро, проблему опросом по телефону так и не решили[512].
27 марта 1922 г., вполне в русле составленного В. И. Лениным Политического отчета ЦК, В. В. Осинский констатировал на пленарном заседании XI съезда РКП(б), что Совнарком – «безответственный пасынок» Политбюро «по отношению к самым даже отдельным конкретным (в смысле – второстепенным. – С.В.) вопросам. Если имеется директива Политбюро решить вопрос так, то […] комиссары смолкают. Если надо пересмотреть по существу […] наши наркомы спасуют, потому что имеются особые директивы»[513] из партийного центра.
На ленинских наркомов, прекрасно помнивших то время, когда политический курс определяли они сами, шло двойное давление – с одной стороны, по партийной (на заседаниях Политбюро), с другой стороны, по советской (на заседаниях СТО СССР) линиям. К примеру, нарком внутренней и внешней торговли СССР Л. Б. Красин, которого товарищи по партии еще на III съезде РСДРП 1905 г. (на данном форуме Красина избрали, между прочим, одним из двух вице-председателей бюро[514], причем он был единственным делегатом, у которого было сразу три голоса: два от ЦК, и один от Совета партии, при том, что председатель бюро Ленин имел один голос – от Одесского комитета РСДРП[515]) обвиняли в том, что он за вопросы «технические» превращал «из средства почти […] в цель»[516], сетовал 2 ноября 1925 г. на заседании Политбюро: «…все закупки и продажи НКВТ производил под давлением высших органов – […] СТО и Политбюро…»[517] К тому же Оргбюро и Секретариат ЦК РКП(б) в рамках, по Е. А. Преображенскому, «коммунизирования государственного аппарата»[518], зачастую направляли в советско-хозяйственный аппарат партийцев, не пригодных к сложным функциям государственного управления. Если диктат со стороны руководства Совета труда и обороны ленинские наркомы вынужденно терпели, то вмешательство некомпетентных в хозяйственных вопросах членов Политбюро и Оргбюро/Секретариата в организацию деятельности правительственного аппарата вызывало у них откровенное раздражение. Накапливалось это раздражение медленно, но верно. Первым не выдержал Л. Б. Красин, которого многие завистливые товарищи по партии всегда недолюбливали за принципиальность и профессионализм.
24 марта в преддверии XII съезда РКП(б) дискуссию в печати открыл статьей «Контроль или производство? (По поводу статьи тов. Ленина “Лучше меньше, да лучше”)»