[535]. По сути В. В. Осинский припечатал и руководство Совнаркома, и ленинских наркомов (не исключая певшего с ним дуэтом Л. Б. Красина) и раскритиковал самую постановку работы советского правительства. В. В. Осинский мог бы сделать вывод, что советское правительство попало к весне 1923 г. под такой же пресс партийной верхушки, под которым к весне 1919 г. оказался Президиум ВЦИК Советов. Правда, в отличие от последнего, Совнарком по-прежнему ведал сметными ассигнованиями, что не позволяло окончательно превратить его в высший государственный орган, как и ВЦИК Советов – ЦИК СССР, «не обремененный функциональной работой»[536]. В. В. Осинский в своем выводе несколько сгустил краски: «Все это (начиная с подбора состава СНК и многоголовости фактического председательства [намек на Л. Б. Каменева, А. И. Рыкова и А. Д. Цюрупу. – С.В.]), конечно, отнюдь не случайно и объясняется тем, что фактически высшим правительственным органом, в узко-советском смысле, является высший партийный орган – Политбюро. Подчиняя себе СНК не так, как нормальный партийный орган (хотя бы на местах) обычно подчиняет себе советский, а так, как высший советский орган подчиняет себе другой советский, Политбюро, естественно, должно превращать СНК в технический аппарат, дабы не получилось двоевластия»[537]. Добавим: того самого двоевластия, которое имело место в конце 1917–1918 г., ослабло в 1919–1920 гг. и было частично восстановлено В. И. Лениным в 1921–1923 гг. Закончив анализ удельного веса в политической системе Совнаркома, В. В. Осинский логично перешел к Политбюро. Вот тут он, нигде не сгустив краски, в точности описал двусмысленное положение, в котором оказался данный орган РКП(б): «В свою очередь Политбюро, состоя из семи членов, имеет в своих рядах только двух человек, непрерывно работающих в Совнаркоме и хотя бы по декретным понятиям (и ежедневным сношениям) знающих, как идет работа в центральном советском аппарате вообще. Прочие [члены Политбюро] этого текущего опыта не имеют. При этом именно только в Политбюро обсуждаются конкретные события внешнего и внутреннего характера, требующие советских мероприятий, и принимаются по ним решения. Но, понятное дело, и Политбюро за управление не берется, в результате чего настоящее координирование действий не осуществляется нигде»[538]. Именно в этом был гвоздь вопроса, именно это волновало всех большевиков, кому были небезразличны не только собственные позиции во власти, но и судьба первого в мире социалистического государства. «Сверх того, т. к. Политбюро [представляет собой] фактически высший правительственный орган, – продолжал Осинский, – сюда же плывет в последнем счете и вся советская вермишель. И должна плыть, поскольку весь аппарат построен так, что ведомственность, с одной стороны, боязнь ответственных решений даже по пустякам, с другой стороны, глубоко коренятся в нем»[539]. Дав свой глубокий анализ посланий вождя к XII съезду РКП(б), В. В. Осинский вернулся ко взаимоотношениям Политбюро и Совнаркома, задав вопрос, который в контексте становления и развития советской политической системы приобретал характер риторического: «Бывает ли и должн[о] ли неизбежно быть подобное отношение верхушек партийного и советского аппарата – крупнейшим фактором всяческого беспорядка в делах этого аппарата? / Откуда, однако, взялось такое положение и почему такие допотопные порядки сохранились в Москве (разрядкой выделил фрагмент, к которому Осинский сделал важное примечание. – С.В.), когда они давно изжиты по всей России или являются там лишь исключениями»[540].
В. В. Осинский, роль основного противника которого взял на себя в дискуссии на съезде Л. Б. Каменев, сопроводил свой текст язвительным примечанием: «“В Москве” – это значит только в центральном управлении. Ничего подобного мы не найдем во взаимоотношениях Московского комитета и Московского совета. Что если бы Московский комитет вздумал поставить Президиум Московского совета в такое положение по отношению к себе, как Политбюро – Совнарком? Воображаем, какой громовой тирадой в защиту демократического централизма разразился бы тогда московский лорд-мэр»[541] – Л. Б. Каменев. В скобках В. В. Осинский задал делегатам резонный вопрос: «Почему редакция “листка” опустила при печатании статьи настоящее примечание? Неужели она и здесь руководствовалась интересами партии в целом?»[542] (а не ее вождей в частности).
Сделав серьезный экскурс во взаимоотношения Политбюро и Совета труда и обороны в 1919–1923 гг., В. В. Осинский набросился с критикой на Л. Б. Каменева, которого он, по всей видимости, расценивал в качестве основного препятствия к радикальному решению вопроса о Политбюро и Совнаркоме: «Все мы по опыту работы в партии и Советах узнали тот “глупый”, но неустранимый закон, который выражается так: 1) каждый человек всегда проникается интересами того звена аппарата, в котором он сидит и необыкновенно цепко держится за сохранение этого звена в привычном виде; 2) каждый человек всегда старается сохранить ту порцию и тот характер командных функций, который он получил, и крайне неохотно идет на какое-либо размежевание и ограничение (причем дело тут не во властолюбии, а в инерции аппарата и положения в аппарате). / Вспомним, с какими великими трудами, усилиями, идущими с мест, производилась реорганизация периферийной структуры нашего аппарата. Руководящие круги упорно всему этому сопротивлялись, но, когда дело доходило до организационного упорядочения Политбюро и Совнаркома, тут сопротивление достигло апогея. Всякое заявление в этом смысле рассматривалось как потрясение самых священных основ. Руководимые патриотизмом Политбюро (есть […] и такой патриотизм, как есть патриотизм наркомпродовский, профсоюзный, патриотизм Московского совета; увы, не только есть, но и очень сильно действует) члены его обрушивались на несчастного “оппозиционера”, который позволил себе подобную дерзость. И все организационные резолюции принимались только для мест (губкомов и губисполкомов. – С.В.) и только в формальных рамках, дабы потом от них отступить»[543]. Уставший от травли со стороны высшего руководства РКП(б), В. В. Осинский не удержался от перехода на личности: «Естественно, человечески естественно, когда т. Каменев столь усиленно защищает учреждение, членом которого он состоит, а наши предложения называет и “либерально-чиновничьими формулами”, и “самолюбованием юридическими формулами”, и “левым радикализмом”, бог весть как еще. / Да нет же, т. Каменев, ничего этого нет и ни на какую “левизну” мы не претендуем. Не ослепленные “патриотизмом Политбюро”, мы просто в состоянии ясно видеть положение во всей его непривлекательной наготе. И, подобно мальчику из Андерсоновской сказки, который один решился сказать, что “король ходит голый”, доводим до вашего сведения простейш[ую] истин[у]. / Просим всех товарищей еще раз перечитать наши предложения в первой статье, трезво и объективно обсудить их, не смущаясь криками о “ревизии” и “оппозиции”, не смущаясь открытой и резкой постановкой вопросов в настоящей статье, и решить: так ли уж эти предложения ужасны и опасны или предлагают…[544] простейшую ликвидацию безграмотности»[545].
Тезисы В. В. Осинского, которые не подлежали публикации, но с которыми все равно предстояло ознакомить делегатов, оказались настолько неудобными, что большевика сочли за благо допустить на съезд – естественно, с совещательным голосом: умение ставить ключевые политические вопросы до определенного момента позволяло Осинскому отстаивать свои убеждения – даже в условиях резолюции Х съезда РКП(б) 1921 г. «О единстве партии» и многочисленных препятствий к предсъездовским дискуссиям, которые, между прочим, Х съезд никак не отменял.
В. В. Осинского атаковали сразу. Л. Б. Каменев в напечатанной в «Правде» статье «Ревизия ленинизма» попытался инкриминировать децисту сочувствие к анонимной платформе Рабочей группы, к которой В. В. Осинский не имел никакого отношения, и раскритиковал «кабинетные мысли» своего оппонента. Подробный анализ статьи заместителя председателя Совета труда и обороны излишен: все сказано в заголовке. На следующий день Л. Б. Каменева поддержал в критике В. В. Осинского Н. И. Бухарин, который договорился до тезиса о «сменовеховстве чистейшей марки»[546]. Г. Е. Зиновьев, который уже вот-вот должен был закончить ответ Л. Б. Красину, на всякий случай прошелся помимо В. В. Осинского и по этому наркому, и заодно по Л. Д. Троцкому (последний от сражения предпочел уклониться)[547].
28 марта Г. Е. Зиновьев опубликовал статью «Государство и партия» с критикой Л. Б. Красина, признав идею о разделении партийных и государственных органов «бациллой» – «крайне опасной»[548]. Вскоре зиновьевскую атаку поддержали меньшевик А. С. Мартынов, через две недели торжественно принятый XII съездом в лоно РКП(б), и Л. Д. Троцкий. Из дипломатических соображений Л. Б. Красин адресовал (формально) свой ответ А. С. Мартынову, однако нападки двух большевистских лидеров заставили выдающегося советского инженера и управленца, замаравшего себя после провала Первой русской революции в «ликвидаторстве»[549], заострить критику в адрес высшего руководства РКП(б): «Строго выдержанная политическая линия партии и государственной власти не должна мешать восстановлению производства, а чтобы этого не было, надо, чтобы в самом государственном и руководящем партийном аппарате производственникам и хозяйственникам (конечно, партийным) была отведена по меньшей мере такая же доля влияния, как газетчикам, литераторам и чистым политикам… Верхи нашей партии до сих пор построены так, как это было два десятка лет назад…»