. Позднее, в 1925 г., характеризуя одного из проштрафившихся товарищей по партии, Зиновьев словно описал себя самого: «Самое печальное зрелище являют некоторые литераторы, у которых язык без костей и перо безо всякого упора»[566]. В 1923 г., оппонируя Красину, Зиновьев без особого такта заметил, что «…не всегда Политбюро из-за всяческого чихания того или другого ведомственного работника (намек на Красина. – С.В.) бросает все свои дела и дает ему директивы. Политбюро говорит: “каждому овощу свое время”»[567]. Со ссылкой на вождя Зиновьев как большой мастак по части высадки моркови[568] обратил внимание на необходимость организации расстановки партийных кадров в государственном аппарате[569], как и вождь, не понимая, что льет воду на мельницу сталинского Секретариата. Зиновьев резко осудил Красина за претензии наркомов на независимость от Политбюро, указав: «Мы, старые большевики-ленинцы […] настаиваем, чтобы партия вмешивалась в область, занимающую 9/10 всей работы, – в область хозяйственную»[570]. Каменев, отвечая на острую критику назвавшего вещи своими именами Осинского, и вовсе договорился до обвинения этого большевистского организатора во фракционной деятельности, что в условиях постановления «О единстве партии» могло иметь для обвиняемого организационные выводы: «Тов. Осинский говорит: “Политбюро боится сажать в Совнарком ответственных людей, чтобы они не съели Политбюро”. Позвольте, товарищи, это есть обвинение, к сожалению, не только […] политическое обвинение, а то самое обвинение, которое прописано всеми буквами в анонимной платформе»[571] – платформе Рабочей группы, начавшей подпольную, по сути своей подрывную, работу в РКП(б). Это серьезное обвинение доказывает, что в лучших съездовских традициях вожди планировали обвинить Красина с Осинским в том, к чему они никакого отношения мало того, что не имели – иметь не могли. Столь грязный политический ход вождей – лучшее доказательство правоты Красина и Осинского со товарищи.
Л. Б. Красин был готов идти до конца: «Что же, вы думаете вести успешно политику, мешая восстановлению производства? […] У меня [в тезисах] сказано, что избежать этого можно», если «в руководящих аппаратах партии будут не только политики, но и организаторы, администраторы, хозяйственники. Несколько резко, может быть, сказано о литераторах и политиках. Может быть, это выражение коробит некоторых товарищей, приобретших на высоких постах изрядную сановитость (ответная любезность – намек на Зиновьева, который в дореволюционный период был соавтором Ленина, а Красин задолго до этого организовывал финансовое обеспечение партии. – С.В.). Но мне как старому (в сравнении и с Зиновьевым. – С.В.) большевику некоторая резкость извинительна. И наконец, по сути дела, когда техника, финансы и пр. и пр. изо дня в день приобретают все более и более важное значение […] я на основании опыта десятилетия говорю вам: “учтите это обстоятельство в построении партийного аппарата (курсив наш. – С.В.) ”»[572]. Красин, чувствуя правоту своих аргументов, предложил Зиновьеву устроить «диспут перед рабочими любой фабрики Петрограда и Москвы», будучи уверен, что «рабочие присоединятся»[573] к его тезисам.
Л. Б. Красина поддержал Ю. Х. Лутовинов: «Если Политбюро, где находятся лишь два человека, активно принимающих участие в хозяйственной жизни страны, практически разрешает от мала до велика все вопросы хозяйственной жизни, то, конечно, если бы Политбюро было и десяти пядей во лбу, безусловно, оно не смогло бы […] безошибочно разрешать эти вопросы. Конечно, это было бы совершенно ненормально. И здесь кое-какие права (здесь и далее в цитате курсив наш. – С.В.), конечно, необходимо дать хозяйственникам»[574].
17 апреля 1923 г. возомнивший себя новым вождем мировой революции Г. Е. Зиновьев, которого взбесила самая постановка вопроса о «литераторах», провозгласил в Политическом отчете ЦК: «Мы должны сейчас добиться того, чтобы и на нынешнем новом этапе революции руководящая роль партии или диктатура партии была закреплена»[575]. В ответе Л. Б. Красину Г. Е. Зиновьева горячо поддержал будущий видный деятель Новой оппозиции, а покамест сторонник партийного большинства Г. Е. Евдокимов, с раздражением заявивший: «Тов. Красин […] уже сейчас [стал] героем определенной группы хозяйственников. Что у хозяйственников есть настроение отодвинуть немного партию от хозаппаратов, – это не подлежит никакому сомнению»[576]. И. В. Сталин в Организационном отчете эту идею развил, признав государственный механизм «основным массовым аппаратом, соединяющим рабочий класс, стоящий у власти, в лице его партии, с крестьянством, и дающим возможность рабочему классу, в лице его партии, руководить крестьянством»[577]. Отвечая на критику со стороны бывшего вождя Рабочей оппозиции А. Г. Шляпникова, И. В. Сталин обозначил суть проблемы: «Политика верна, шофер (Ленин. – С.В.) великолепен, тип самой машины хорош, он советский, а вот составные части машины плохи, не наши. Поэтому в целом, машина фальшивит, и получается в целом искажение правильной политической линии»[578]. Наименее грамотным делегатам генсек пояснил: составные части государственного аппарата по-прежнему «царско-буржуазные»[579]. В революционном Царицыне 1918 г. Сталин проникся «спецеедством» на всю оставшуюся жизнь.
В дискуссии на XII съезде РКП(б) Л. Б. Каменев, который сам был заместителем В. И. Ленина в Совете труда и обороны и Совете народных комиссаров, тем не менее, предпочел поддержать Политбюро, членом которого он также являлся. Признал охватившее Л. Б. Красина и ряд наркомов «паническое настроение» вещью «чрезвычайно опасно[й]», основанной на непонимании нэпа как одного «из обходных движений коммунизма»[580]. В отличие от Зиновьева со Сталиным, Каменев признал правоту отдельных красинских тезисов: «… чего мы никогда не делали, – это того разделения, которое требуется действительно линией нэпа: разделения между советским аппаратом и партией»[581]. Таким образом, один из большевистских вождей констатировал, что в условиях новой экономической политики претензии наркомов были абсолютно оправданы. Однако попытаться изменить сложившееся положение Каменев счел опасным: «Советский аппарат […] больше, чем партия, подчинен всякого рода перерождениям, подчинен мелкобуржуазной стихии. […] У нас есть умные враги»[582], вполне способные «создать группу идеологов-политиков, которые скажут: бороться с Коммунистической партией невозможно, но нужно попытаться сдвинуть чуточку Коммунистическую партию в сторону от советского аппарата, дать возможность советскому аппарату самостоятельно похозяйничать, чтобы не так влияла партия, чтобы направление и контроль коммунизма не были так близки к советскому аппарату»[583]. Вывод был вполне предсказуем: «Тот […] кто требует разделения функций советского аппарата и партии, хочет нам навязать такое же разделение властей, какое есть и в других государствах. “У нас теперь, слава богу, есть советский купец, есть советская биржа, и теперь нам предлагают советское разделение властей. Пускай-де советский государственный аппарат государствует, а партия пускай занимается агитацией, пропагандой, углублением коммунистического сознания” и пр. Нет, товарищи, это было бы слишком большой радостью для наших врагов»[584]. Каменев призвал к периодической «прочистке» советского аппарата партийными органами и тотальному пересмотру персонального состава «директоров и управляющих […] трестов»[585].
Отвечая на критику С. В. Косиору, а по сути – В. В. Осинскому, Н. И. Бухарин констатировал: «Под […] оргвопросами разумеется соотношение между Совнаркомом и Политбюро ЦК, т. е. основной вопрос соотношения между государственным аппаратом в целом и той партийной машиной, которая этим аппаратом управляет. [О] дна из крупнейших опасностей заключается в том, что наш советский аппарат может оторваться от партийного руководства и пойти по совершенно другим рельсам»[586]. Охарактеризовав конфликт как защиту «профессиональной чести и профессиональных добродетелей корпорации литераторов против корпорации хозяйственников»[587], Бухарин обвинил наркомов в стремлении превратить «централизованную партию в федерацию различных группировок, […] которые в общем и целом будут представлять [собой] решительно все, что угодно, но только не большевистскую партию»[588].
Наиболее интересным, с точки зрения риторики, стал ответ Л. Б. Красину со стороны К. Б. Радека, который в этот период и позднее активно поддерживал Л. Д. Троцкого: постановка вопроса о «литераторах» некорректна постольку, поскольку Г. Е. Зиновьев как председатель Петросовета сам является хозяйственником[589]