Съезд одобряет постановление Октябрьского пленума ЦК[1050], направленное к созданию более гибких форм связи хозяйственных организаций с заграничным рынком при твердом условии сохранения монополии внешней торговли.
Задача (разместить на заграничном рынке желательное для нас количество хлеба, удержать на известном уровне цены, обеспечить ввоз промышленного сырья и оборудования, без которого не осуществим необходимый темп роста промышленности, и устранение товарного голода) потребует от соответствующих органов усиленного внимания, и гибкого маневрирования, и умения ориентироваться в усложняющейся обстановке, а также твердого руководства заготовителями и устранения нездоровых форм конкуренции между ними»[1051].
По-настоящему значимой, хотя далеко не последней, была одна-единственная вставка: «Разворачивая промышленность как основную базу социалистического строительства и основное орудие преодоления всех противоборствующих тенденций, необходимо признать, что ее задачи смогут быть в каждый данный момент тем лучше выполнены, чем больше будут ее материальные резервы, без которых задачи планирования и регулирования рынка необычайно затруднены. Того факта, что сама эта связь в известном смысле облегчает для враждебного нам капиталистического окружения возможность попыток наносить удар нашему строительству. При построении наших планов, как и при осуществлении ввоза и вывоза, это должно быть принято во внимание в смысле создания известных резервов, активный расчетный и торговый баланс и пр.»[1052] Примечательно, что выделенный нами в этой цитате курсивом фрагмент вписан Л. Д. Троцким – действительным автором идеи индустриализации в Советском государстве.
В начале работы XIV съезда РКП(б) – ВКП(б) 1925 г. заклятые враги старались вести себя друг с другом достаточно корректно. Так, А. И. Рыков и Г. Е. Зиновьев обменялись вполне дружелюбными записками:
«Я тебе вчера звонил вечером два раза: телефон был занят, а потом я был занят. Тебе доклад делать завтра утром.
Рыков
Я не могу ни в коем случае. Четыре папки материала, к которым я еще не прикасался. Не могу же я выступить с пустыми руками. Абсолютно не могу.
Завтра ведь прения по Куйбышеву.
Предлагаю – завтра Куйбыш[ев]. Воскресенье – пропуск. Понедельник – Каменев (он согласен), затем уже я – когда захотите.
Г[ригорий] З[иновьев]
Съезд не поймет такой перестановки. В порядке дня третьим вопросом значится ИККИ. Твой доклад можно отложить до воскресенья утром (в воскресенье будем работать), но не позже.
Рыков
Не могу. Придется мне просить об этом съезд. Он должен будет внять моей просьбе. Всякий поймет, что тут не моя вина, а общая беда. В понедельник вечером (или максимум утром) я бы мог. Но – не раньше. Делайте со мной что хотите.
Г[ригорий] З[иновьев]»[1053].
Однако сразу после конфликта с содокладом по отчету Центрального комитета стиль посланий стал более официальным:
«Тов. Рыкову (для президиума съезда)
Ввиду сложившейся обстановки (борьба на съезде, [дипломатическая] болезнь и пр.) я не в состоянии читать доклад об ИККИ ранее понедельника.
Убедительно прошу перенести этот мой доклад [ближе к] концу съезда – во всяком случае, не раньше понедельника вечером.
Я сознаю, что это связано с некоторыми неудобствами для съезда. Но я очень прошу не делать из этого инцидента. Я не могу, не в состоянии читать раньше.
Г. Зиновьев
Это я пишу официально – на случай, если будет поставлено на президиум. Но я оченьпрошу не делать этого, и вообще не делать из этого инцидента. Ведь каждому докладчику это сделали бы.
(Написано Зиновьевым.)
Я не согласен.
Нужно сначала исчерпать отчетные доклады (значит и вопрос об ИККИ), как это бывало раньше, а потом обсудить вопросы положительные [так в тексте. – С.В.].
Ст[алин]
Как это делать?
(Написано Рыковым.)
А так, что после Куйбышева докладывает Зиновьев, а потом пойдут другие вопросы
(написано т. Сталиным)»[1054].
Обратите внимание: «Рыковым», «Зиновьевым», но «т. Сталиным».
В «Списке наркомов и членов коллегий», представители которых попали на XIV съезд, было более чем достаточно членов ЦК и ЦКК РКП(б) – чего стоит только упоминание последним в перечне членов Президиума ВСНХ Л. Д. Троцкого[1055]. Список интересен и тем, что в нем указан вначале Наркомат внешней и внутренней торговли и потом каждый из вошедших в него наркоматов в отдельности. Из раздела «Союзные наркоматы»: «3. Народный комиссариат внешней и внутр[енней] торговли: нарком Цюрупа (чл[ен] ЦК), зам. наркома Красин (чл[ен] ЦК), зам. наркома Шейнман. 3. НКВТ: зам. наркома Фрумкин М. И., Стомоняков В. С., Аванесов В.А.; чл[ены] коллегии: Ганецкий Я. С., Бегге К. Н., Янсон Я. Д., Шумяцкий Б.З., Трояновский А.А., Иванян А. И., Хлоплянкин М.И., Туров В. З., Шведчиков Н.М., Золотарев А. И. 4. НКВнуторг СССР: зам. наркома Лобачев И.С., члены коллегии: Вейцер И. Я., Кактынь А.М. (чл[ен] ЦКК), Злобин А. Н.»[1056]
18 декабря 1925 г., открывая XIV съезд, на котором Г. Е. Зиновьев и Л. Б. Каменев как его постоянный товарищ в ЦК и его Политбюро пошли в заведомо провальное наступление на сталинско-бухаринское «большинство ЦК», А. И. Рыков, имевший склонность пытаться смягчить принципиальные разногласия в самый неподходящий момент, охарактеризовал скандал с Советом труда и обороны СССР максимально кратко: «При оценке работы партии и ее [ЦК] не нужно ни переоценивать достигнутых успехов и ни в коем случае не преуменьшать тех трудностей, которые стояли, стоят и еще встанут перед партией и ее руководящими органами. Эта трудность выразилась хотя бы в том, что за отсутствием достаточного опыта и навыка в области планового руководства, отсутствия некоторых элементов, необходимых для планового маневрирования (например, резервов), нам пришлось незадолго до съезда пересматривать целый ряд хозяйственных планов, составленных осенью. Я говорю о пересмотре наших хлебозаготовительных экспортно-импортных планов (курсив наш. – С.В.), а также плана развития промышленности. Те просчеты и промахи, которые были [якобы. – С.В.] допущены [Каменевым. – С.В.] за истекшее время, ни в коем случае не меняют общей картины восстановительного процесса. Поправки, которые мы теперь вносим в первоначальные планы, в общем и целом сводятся к тому, что нам не удастся шагнуть так далеко, как хотелось бы и как мы думали это сделать осенью настоящего года: темп развития будет немного медленнее»[1057]. В колею, проторенную председателем Совнаркома, уверенно въехал генеральный секретарь ЦК. Выступая с Политическим отчетом ЦК, И. В. Сталин решил растрогать товарищей по Политбюро и ЦК РКП(б) признанием коллективной ответственности высшего большевистского руководства за всю ситуацию, которую он представил ни больше ни меньше как срывом решений XIII съезда РКП(б) 1924 г.: «У нас была директива XIII съезда партии о том, чтобы партия добивалась во что бы то ни стало активного торгового баланса. Я должен признаться, что мы все, и советские органы, и Центральный комитет, допустили тут грубейшую ошибку, не выполнив данной нам директивы. Трудно было ее выполнить, но все-таки можно было бы, по крайней мере, некоторое активное сальдо получить при известном нажиме. Мы эту грубую ошибку допустили, и съезд должен ее исправить. Впрочем, Центральный комитет сам постарался ее исправить в ноябре этого года на специальном заседании, где, просмотрев цифры нашего ввоза и вывоза, принял решение о том, чтобы к будущему году – а мы набрасывали там основные элементы нашего внешнеторгового оборота на будущий год – чтобы к будущему году внешняя торговля была заключена с активным сальдо, по крайней мере, в 100 млн»[1058]. Впрочем, вскоре после этого проявления высочайшей «скромности» следовал и традиционный для генсека намек из серии «мы не позволим»: «Я не останавливаюсь на некоторых вопросах, касающихся государственного аппарата, который растет и старается вырваться из-под руководства партии, что ему не удастся»[1059]. Многие их собравшихся понимали, что речь шла вовсе не о борьбе с бюрократизмом государственного аппарата, поскольку этот вопрос действительно не был для партии «чем-то новым»[1060]. Сталинско-бухаринское большинство ЦК РКП(б) во всем поддержала Центральная контрольная комиссия – в частности, – и в вопросе о председателе Совета труда и обороны[1061].
Как победитель, еще не успевший уничтожить наиболее выдающихся товарищей по Политбюро ЦК РКП(б), И. В. Сталин дал трактовку взаимодействия партии и правительства как двух ключевых политических институтов с учетом интересов А. И. Рыкова, смертный час которого как ленинского соратника и главы правительства еще не настал: «Я вовсе не хочу сказать, что партия наша тождественна с государством. Нисколько. Партия есть руководящая сила в нашем государстве. Глупо было бы говорить на этом основании, как говорят некоторые товарищи, что Политбюро есть высший орган в государстве. Это неверно. Это путаница, льющая воду на мельницу наших врагов (и преждевременно способная рассорить со Сталиным будущих лидеров Правой оппозиции. – С.В.). Политбюро есть высший орган не государства, а партии (генсек позабыл, что высшим органом партии, по Уставу, был Центральный комитет; что характерно, съезд как верховный орган партии на сталинскую неточность никакого внимания не обратил. –