[1276]. В Оргбюро помимо членов сталинского Секретариата вошли А. С. Бубнов, Н. М. Шверник, И. М. Москвин, Я. Б. Гамарник, С. С. Лобов, И. А. Акулов, кандидатами в члены – А. И. Смирнов, А. М. Цихон, А. В. Косарев, А. И. Догадов[1277]. Сталинскому диктату персональный состав «исполнительных» органов ЦК ничем не угрожал (в худшем случае оппозицию в Политбюро могли составить трое бывших Правых: А. И. Рыков, К. Е. Ворошилов и М. И. Калинин, однако шансов на подобное развитие событий было мало – после расширения ПБ до 10 членов реальная власть еще больше сосредоточилась в сталинской фракционной группе), ни малейших намеков на оппозицию в рядах расширенного за счет сталинских выдвиженцев Политбюро не наблюдалось, однако к осени 1930 г. генсек решился на снятие А. И. Рыкова с поста руководителя советского правительства – именно потому, что в СНК СССР ему мерещился призрак угрозы власти партийного аппарата.
13 сентября 1930 г. началось генеральное наступление генерального секретаря на позиции А. И. Рыкова: И. В. Сталин заявил в письме В. М. Молотову, что Совет народных комиссаров «парализован водянистыми и по сути антипартийными речами Рыкова»[1278]. Генсек запланировать разделаться и с Совещанием замов, поскольку, если Я. Э. Рудзутак и В. В. Куйбышев проводили в нем генеральную линию партии, то А. И. Рыков вначале вместе с Г. Я. Сокольниковым и А. Л. Шейнманом, затем с Г. Л. Пятаковым, Э. И. Квирингом и М. И. Боголеповым, по выражению И. В. Сталина, последовательно превращали Совещание замов в «штаб […], противопоставляющий себя Центральному комитету»[1279]. Последние дефиниции – о создании альтернативы Центральному комитету – И. В. Сталин активно использовал еще в ходе ликвидации Новой оппозиции: в частности, снимая 18 марта 1926 г. Г. Е. Зиновьева с поста председателя Ленинградского совета[1280].
13 сентября И. В. Сталин в письме В. М. Молотову из Сочи впервые намекнул на готовность к снятию А. И. Рыкова, заявив, что «… центральная советская верхушка (СТО, СНК, Совещание замов) больна смертельной болезнью»[1281], и дав конкретные указания по организации травли специалистов в печати и атаке председателя Совнаркома на Совещании замов. Оговорка генсека о том, что подробности о «коренных мерах»[1282] в отношении советско-хозяйственного руководства он поведает по возвращении в Москву, свидетельствует о том, что И. В. Сталин предпринял разведку боем. К А. И. Рыкову в партии все еще относились с большим уважением, и И. В. Сталин хотел убедиться, что против такой комбинации не выступят те члены Политбюро ЦК ВКП(б), которые далеко не сразу поддержали его в схватке с Правыми. Наибольшие опасения вызывал К. Е. Ворошилов, который, однако, уже давно из прямолинейного луганского рабочего и лихого рубаки, под угрозой расстрела готового бросить вызов могущественному председателю Реввоенсовета Республики Л. Д. Троцкому, превратился в тонкого политика и, как мы бы сейчас сказали, холеного гражданского министра обороны. Не во всем покорного главе партийного аппарата, но слишком умного и интеллигентного (не удивляйтесь!), чтобы вовремя не отойти от проигравшего во внутриполитической борьбе А. И. Рыкова. Вопреки опасениям генсека, соратники, не исключая и К. Е. Ворошилова, выказали служебное рвение, предприняв сразу по получении сталинского письма – 15 сентября 1930 г. – «атаку» на оказавшегося в полной изоляции А. И. Рыкова и его специалистов в Политбюро ЦК ВКП(б). Результат зондажа превзошел все ожидания, и генсек тут же направил В. М. Молотову более решительное послание, в котором, похвалив товарищей за проявленную инициативу, настаивал на еще более широкой травле ответственных руководителей-хозяйственников, а также стоявших за ними А. И. Рыкова «и его компании»[1283] в СНК СССР. И. В. Сталин был рад дистанцироваться от травли оппонента и более не считал необходимым откладывать решительные действия до окончания очередного лечения на юге. «Нельзя больше терпеть эту гниль на советско-хозяйств[енной] верхушке[1284], – поучал В. М. Молотова генсек. – Если опять попытаются высунуться Рыков и Ко – бей их по лбу. […] Теперь щадить их – значит совершать преступление»[1285].
22 сентября генсек не преминул напомнить В. М. Молотову о необходимости «окончательного» решения «вопроса о советской верхушке» и одновременно «о руководстве вообще», поскольку «партийное и советское переплетены, неотделимы друг от друга». Конкретные предложения: освободить А. И. Рыкова и В. В. Шмидта (оба были поставлены в свое время на ответственные посты в Совнарком В. И. Лениным) и «разогнать весь их бюрократически-консультантский аппарат»; поставить на пост председателя СНК и СТО СССР самого В. М. Молотова для установления «полного единства советской и партийной верхушек»; превратить СТО СССР «из органа болтающего», коим он стал после событий конца 1925 г., «в боевой и дееспособный орган по хоз[яйственному] руководству», сократив число его членов до 10–11 (председатель, два заместителя, председатели Госплана, ВСНХ и Реввоенсовета СССР, наркомы финансов, труда, путей сообщения, торговли и земледелия) [1286]; образовать при СНК «Комиссию исполнения» с «исключительной целью систематической проверки исполнения решений центра с правом быстрого и прямого привлечения к ответственности как партийных, так и беспартийных за бюрократизм, неисполнение или обход решений центра, нераспорядительность, бесхозяйственность и т. п.»[1287]; упразднить Совещание замов с предоставлением прав председателю СНК и СТО СССР совещаться со своими заместителями или иными работниками «по своему усмотрению».
Предложения были настолько масштабными, что И. В. Сталин назвал целесообразным «пока» обсудить «это дело в тесном кругу друзей» и «сообщить возражения»[1288]. Он небезосновательно[1289] предвидел возражения темпераментного Г. К. Орджоникидзе против создания «Комиссии исполнения» как инструмента по «оздоровлению [советских] аппаратов и борьбе с бюрократизмом»[1290] (в соответствии с духом поздних работ В. И. Ленина), а следовательно, структуры, параллельной возглавляемому старым товарищем и земляком И. В. Сталина Наркомату РКИ СССР. Соратники, по всей видимости, расценили полученное от генерального секретаря ЦК ВКП(б) предложение об обсуждении иначе, уловив в нем несуществующий намек на готовность генсека лично возглавить советско-хозяйственный аппарат.
А. И. Рыкова в этот период уже лишили полноценного информирования о происходящем в стране: он был фактически ограничен в возможностях анализа секретной корреспонденции, при том, что именно таковой по итогом длительной, целенаправленной деятельности генсека в 1920-е гг., которая виртуозно проанализирована в монографии Г. А. Куренкова[1291], передавалось все самое важное в стране. 6 октября 1930 г. председатель СНК СССР писал в «ЦК ВКП(б) т. Кагановичу»: «После снятия с работы в моем секретариате тт. Нестерова, Радина и Гольдмана я работаю в сущности без нормальной помощи секретариата. У меня в частности до сих пор нет товарища для приема секретной почты по линии Секретариата ЦК и Политбюро. Почту часто сдают мне лично где попало, и мне приходится ее носить в карманах. Тов. Петросян, которой я временно, наряду с массой других дел, поручил получение для меня секретной почты ЦК, – с делом не справляется даже технически, не говоря уже о том, что никаких данных у нее для того, чтобы разобраться в получаемом материале, отличать важное от второстепенного, следить за исполнением поручаемых мне ЦК дел – [у нее нет]. При той нагрузке работой, которую я имею в настоящее время, быстрейшая организация секретариата для меня совершенно необходима. Немедленно я должен получить товарища в качестве доверенного по получению материалов ЦК. Через краткий промежуток времени мне в такой же мере необходимо прислать двух квалифицированных научно-политических работников. Сейчас освободился от работы т. Короткий, бывший секретарь коллегии НКИД. Прошу откомандировать его в мое распоряжение в качестве доверенного по получению материалов ЦК, а также для наблюдения за иностранной печатью»[1292]. А. И. Рыков назвал конкретные кандидатуры, против которых не возражало ОГПУ СССР, однако, что характерно, «сведения о назначении нового доверенного Рыкова для получения секретных документов ЦК не обнаружены»[1293].
7 октября на неофициальном совещании К. Е. Ворошилов, А. И. Микоян, В. М. Молотов, Л. М. Каганович и «отчасти» В. В. Куйбышев (Г. К. Орджоникидзе припомнил возражения И. В. Сталина о «нецелесообразности» своего назначения главой советского правительства и к общему мнению не присоединился) признали «лучшим выходом из положения унифицирование руководства», уполномочив К. Е. Ворошилова как старейшего соратника генсека предложить И. В. Сталину самому «сесть […] в СНК и по-настоящему», как умел только он, «взяться за руководство всей страной»[1294]. Такая рокировка, следуя сталинской терминологии, уж точно «окончательно» сняла бы с повестки дня вопрос «о руководстве вообще». Фраза о том, что у руля правительства должен был стоять штурман, «облада[вш] ий даром стратега», была в послании отнюдь не пустым славословием, поскольку А. И. Рыков никогда «даром стратега» не обладал и этим невыгодно отличался от И. В. Сталина. Помнивший последние ленинские заветы «тесный круг близких друзей» генсека вывел рукой К. Е. Ворошилова: «Ленин и в нынешней обстановке сидел бы в СНК и управлял бы партией и Коминтерном»