2) заведующий отделом поручает заведующему соответствующим сектором или руководителю группы представить ему к определенному сроку подготовленный проект;
3) заведующий сектором также «сам писать не будет: он, правда, больше визирует, чем подписывает, и больше разъясняет устно, чем пишет резолюции, но сочинять текст решения тоже ниже его достоинства». Причем «если он просто одобрил, то в случае неудачи всегда можно отговориться спешкой или самокритично признать недосмотр, а если бы он писал, то ответственный – только он. Поэтому заведующий сектором вызовет того из своих сотрудников, к компетенции которого относится подлежащий решению вопрос, и – уже подробно – изложит ему свои соображения насчет проекта решения»;
4) сотрудник, осознавая, что он и есть ответственный: а) тщательно старается разделить ответственность с другими лицами, для чего вступает в переговоры с коллегами из тех отделов, компетенцию которых в какой-либо степени затрагивает порученный ему вопрос, а также с руководителями заинтересованных ведомств (не с юристом, поскольку в штатах партийных органов, в отличие от советско-хозяйственных, юрисконсульты не предусмотрены); б) составит черновик проекта, в случае, если имеется представленный ведомством проект, опираясь на его текст этого проекта.
Тексты решений в большинстве случаев короткие. Если же речь пойдет «о длинной резолюции, то готовить ее будет целая группа людей. Впрочем, такие резолюции пишут лишь для пленумов, конференций и съездов, т. е. для постановки на сцене, бюро и секретариаты ограничиваются краткими – в пару строк – решениями»;
5) сотрудник докладывает проект заведующему сектором. Согласованный с последним вариант направляется с визой заведующего сектором заведующему отделом (или его заместителю);
6) текст согласовывается с заведующим отделом (его заместителем), отпечатывается в необходимом количестве экземпляров, подписывается заведующим (или заместителем заведующего) отделом и заведующим сектором и направляется секретарю партийного комитета;
7) под руководством секретаря парткома текст, что называется, «доводится до кондиции» и вносится на рассмотрение и голосование в бюро или секретариат комитета[1592].
В последнем случае возможны два варианта: 1) «если вопрос сложный и считается нужным его» настоящее «обсуждение, он будет вынесен на заседание бюро или секретариата. На обсуждение этого вопроса вызывают обычно руководителей заинтересованных ведомств. Приглашаются они к определенному часу и допускаются в зал заседаний только на обсуждение данного вопроса; если руководитель ведомства вызван, например, на рассмотрение вопросов 19-й и 21-й повестки дня, то на время обсуждения 20-го вопроса он должен выйти и ждать в приемной. Многолетняя практика приучила к довольно точному соблюдению графика проведения заседаний, так что ждать приходится обычно недолго»[1593]; 2) если вопрос не считается сложным, проект решения по нему «рассылается членам бюро или секретариата на т. н. «голосование опросом». Принятое вторым способом решение «включается под порядковым номером в протокол заседания бюро или секретариата парткомитета и фельдъегерской связью [органов государственной безопасности] направляется с грифом «секретно» или «строго секретно» в заинтересованное ведомство. Все члены и кандидаты в члены партийного комитета будут ознакомлены с протоколом, но не [с] могут оставить его у себя. Таков был порядок принятия политических решений в СССР на любом уровне – от района (райкома КПСС) до всей страны в целом (ЦК КПСС)»[1594]. Принятые в партийных органах решения являлись «обязательными для исполнения любым ведомством – и колхозом, и Советом министров, и Президиумом Верховного Совета СССР (в позднесоветский период высший государственный орган власти рассматривался в качестве одного из ведомств и наряду с рядовым «колхозом». – С.В.). Ни один закон, ни одно постановление государственных органов не выходили в Советском Союзе без решения соответствующих партийных инстанций»[1595].
В годы развитого социализма, как четко следует из книги М. С. Восленского, уже никто не мог и помыслить, что подобный порядок сложился лишь в 1930-е гг., после окончательной ликвидации «правительственной» альтернативы советского политического развития.
Соответствовал системе в целом и механизм назначения на высшие государственные должности: «министр и посол – номенклатура Политбюро ЦК КПСС, заместитель министра и директор института – номенклатура Секретариата ЦК КПСС. Без их соответствующего решения не будет ни голосования в Верховном Совете, ни указа его Президиума, ни постановления Совета министров, ни выборов в почтенном общем собрании Академии наук. Номенклатура в СССР, как и в других социалистических странах, – это номенклатура не формально назначающих государственных или общественных органов, а фактически назначающих бюро и секретариатов руководящих партийных комитетов»[1596]. Исключения не допускались.
Фактически союзные министры представляли собой марионеток в руках своих «кураторов», т. е. заведующих профильными отделами ЦК правящей партии: «На протяжении десятилетий каждому министру СССР или по крайней мере смежных министерств соответствовал отдел ЦК КПСС. По официальной табели о рангах заведующий отделом ЦК считается стоящим выше министра СССР, соответственно, первый заместитель заведующего отделом – выше первого заместителя министра, а заместители заведующего отделом ЦК – выше заместителей министра. Вся деятельность министерства контролировалась и направлялась» тем отделом, который осуществлял «партийное руководство»[1597] конкретным ведомством.
В Советском Союзе на работу в министерства ссылали проштрафившихся партаппаратных руководителей. Приведем пару наиболее известных примеров – всемогущих секретарей ЦК КПСС. Первый – Екатерина Алексеевна Фурцева, которую Н. С. Хрущев в «благодарность» за поддержку на едва не закончившемся для него отставкой Июньском 1957 г. пленуме ЦК КПСС не включил в октябре 1961 г. в проект списка очередного состава Президиума ЦК КПСС. Второй – ее преемник на посту министра культуры. Когда после бегства очередного представителя нашей творческой интеллигенции за границу Е. А. Фурцева все же свела счеты с жизнью, на «ответственный» пост «спустили» некогда входившего в узкую группу вождей Петра Ниловича Демичева (он, правда, был оставлен в Политбюро до 30 сентября 1988 года[1598]). Как прокомментировала в своих воспоминаниях министерскую смену наша великая балерина М. М. Плисецкая, «…теперь Петр Нилович – министр культуры. Фурцева самовольно ушла из жизни, а Демичева за какие-то партийные провинности разжаловали из секретарей ЦК в министры. Да еще культуры! Самое последнее дело»[1599]. Ни убавить, ни прибавить.
Министр в нашей стране лишь осуществлял «общее руководство», нечто среднее между «партийным руководством» и «почетным председательством»[1600]. Едва ли не основной деловой функцией руководителя ведомства было поддержание систематического контакта (по мере возможности и эксплуатируя личное дружественное знакомство) с соответствующим заведующим отделом ЦК и его первым заместителем, а также с заместителем председателя Кабинета министров (только номинальным преемником А. И. Рыкова, А. Д. Цюрупы и Л. Б. Каменева), который, что называется, «курировал» министерство[1601].
При этом «курировать» – это еще один глагол, получивший распространение в 1950-е гг. «Курирование» считалось третьей (после «партийного руководства» и «общего руководства») ступенькой в административно-партийной иерархии. Курирование осуществляли «не заведующие отделами и их первые заместители, не председатель Кабинета министров и его первый заместитель, не министры и их первые заместители, а просто заместители. Заместителей этих […] много, и между ними распределяются объекты “курирования”. Министерства “курируют” заместители председателя Кабинета министров, главки – заместители министров, управления – заместители начальников главков, предприятия министерства – заместители начальников управления»[1602]. Причем разница между первым заместителем и заместителем в СССР была, как между генералом и полковником. По меткому замечанию М. М. Плисецкой, «в Стране Советов дистанция между Первым и Вторым» заместителями была такой же, «как между Первым и Сороковым в Англиях…»[1603] Не случайно «первого заместителя» руководители более низкого уровня именовали между собой по прилагательному: «первым», который «видит все насквозь, да иначе и не стал бы первым замом»[1604]. Добавим от себя, что подобное положение восходит к кадровой политике Я. М. Свердлова и В. И. Ленина, «подводивших» под не самых надежных, но влиятельных руководителей ведомств «заместителей» и «членов коллегий», которые по сути в самом прямом смысле подменяли своих руководителей.
М. С. Восленский с горькой иронией предложил читателю своей книги о Номенклатуре влезть в шкуру председателя Госплана СССР, которому на стол положили план развития народного хозяйства на определенный период: итак, «к вам поступают надлежащим образом оформленные, подписанные министрами объемистые секретные папки с планами. Вы знаете, что ни один министр не подписал планов по своему министерству без согласия соответствующего отдела ЦК партии. Проверяли в отделе весь этот поток цифр или просто министр на охоте за пузатой бутылкой импортного коньяка «Наполеон» договорился с заведующим отделом, вас не интересует: заведующий отделом ЦК принял на себя ответственность, вам он не подчинен, он вхож в Секретариат ЦК, из-за каких-то дурацких цифр вызывать неудовольствие этого влиятельного человека вы не собираетесь. К тому же ваш аппарат докладывает, что цифры в порядке – есть небольшой рост по сравнению с прошлым планом. И вы, напыжившись, подпишете объемистый том плана, заполненный морем цифр, которые ни один человек на свете и, конечно, никакой член Политбюро уже не сможет обозреть.