Наконец мы прибыли в Байю и высадили наш груз на берег. Во время рейса умерла почти треть рабов. После Баии мы зашли за грузом в Рио и далее отправились в Африку с теми же офицерами и командой.
На этот раз мы бросили якорь в небольшой реке, неподалеку от американской колонии Либерия. Капитан взял меня на берег со своим первым помощником и десятком матросов. Все были хорошо вооружены и трезвы. Взяли с собой несколько бочонков рома в качестве подарка негритянскому вождю Боцману, полухристианину. День провели пиршествуя в его деревне. Когда наступила ночь, вождь созвал несколько сот воинов, и мы сделали вылазку во владения черного племени, называвшегося квеахами. На них напали, когда они спали. Их бамбуковые хижины были сожжены, состоялась обычная бойня. Мужчин и женщин поубивали, юношей и девушек погнали к реке, откуда их переправили в трюмы «Глории».
На следующий день капитан Руис пригласил вождя Боцмана на большой банкет на борту брига. Старик болел, но пришел его сын с более чем двумя сотнями знатных туземцев. Выпили много рома и выкурили немало табака. Ром, благодаря моему врачебному искусству, был разбавлен настойкой опия. До ночи мы поместили всех негров под крышки люков и отчалили с бом-кливером. Весь наш груз обошелся не дороже подарка вождю дикарей.
Последний рейс «Глории» стал настоящим кошмаром. Мы держались от островов Зеленого Мыса южнее, без полезного груза, когда догнали португальскую шхуну и пошли рядом. Шхуна была заполнена рабами, и капитан Руис предложил атаковать ее. Команда под воздействием рома согласилась и вскоре захватила шхуну. Капитан прикончил единственного белого пассажира на борту, у которого, как мы обнаружили, было большое количество золотого песка. Португальца забили топориками по голове, а рабы и золотой песок перешли в собственность «Глории». Вскоре мы бросили шхуну и продолжили свой путь со ста девяноста больными рабами в трюме, а на следующий день попали в шторм, который чуть не опрокинул бриг и привел негров в неистовство. Они попытались прорваться сквозь решетки. Руис, как обычно, был наполовину пьян и, подозревая мятеж, приказал матросам стрелять из мушкетов сквозь решетки, пока негры не утихомирятся. В результате этого нелепого приказа убили и ранили сорок туземцев, которых следовало выбросить за борт. Мы шли в Аккоа и сделали остановку в Папо, поселении дагомейского вождя, где обнаружили шестьсот черных, ожидавших испанского невольничьего корабля. Четыреста из них были куплены за золотой песок, отобранный у покойного португальского пассажира.
Едва мы пробыли в море двухнедельный период, как обнаружилось, что наша разгульная команда позабыла заменить морскую воду в небольших бочках, служивших балластом, которые следовало заполнить в Африке свежей водой. Мы брали воду из последних бочек, когда сделали это открытие, и ужас положения отрезвил капитана Руиса. Он приказал хранить ценный остаток воды за основной решеткой на корме и потребовал от меня выяснить, сколько нужно воды для команды и рабов. По моим подсчетам, восьмая часть пинты в день позволила бы нам продержаться до испанского Мэна. Решили, что для спасения живого товара в день нам следует давать рабам восьмую часть пинты, а команде – четвертую часть.
Затем для черных начались испытания хуже, чем смерть. Их страдания не прекращались. Вместо того чтобы опускать в трюм бочки с водой, по обыкновению, возникла необходимость выделять им воду дозами в полпинты. Самые дальние рабы от решетки не получали и капли воды и сходили с ума от жажды. Вскоре к их страданиям добавились лихорадка и оспа, за которыми смерть следовала так быстро, что за короткий срок по меньшей мере сто негров оказались прикованными к трупам. Капитан, а также команда и я пили много, но жажда и болезни сдерживали нашу распущенность. Обстановка ежедневно усугублялась, и наконец капитан Руис приказал задраить люки и поклялся обеспечивать нас обычным рационом и рискнуть запасом воды. В ту ночь мы кутили и утоляли свою жажду, пока негры внизу задыхались. На следующее утро разразился шторм, который погнал нас нашим курсом со скоростью сто узлов, и через два дня Руис и четыре члена команды внезапно заболели. Их языки распухли и почернели, тела пожелтели, а через шесть часов они умерли. Следующим стал первый помощник, затем еще три члена команды и черный надсмотрщик, чья кожа покрылась желтыми пятнами. Я стал замечать странный, зловонный запах, распространявшийся на судне, и низкий черный туман на палубе, похожий на пар. Затем открылась страшная правда. Мор вызвали негры, гниющие под крышками люков. Я наблюдал, как поднимается дымка смерти.
Тем временем болезнь поразила всех членов команды, кроме трех матросов и меня. Мы покинули «Глорию», сев в баркас, загруженный остатками воды, мешком крекеров, бочонком рома, золотым песком и другими ценностями, которые смогли в спешке захватить с собой. Девять наших последних товарищей лежали мертвыми на палубе «Глории», и еще пятеро умирали. Через два дня блуждания по морю мы попали в течение и еще через три дня достигли Тортолы, одного из Подветренных островов. Мы высадились на рифы и были подобраны рыбаками.
Заболев на Тортоле, я расстался с сослуживцами на «Глории». Мы поделили золотой песок, добытый нечестным путем. Моя доля составила сто тридцать фунтов стерлингов, с которыми после выздоровления я сел на борт судна, идущего в Рио-де-Жанейро, и снова получил должность врача. Вел трезвую жизнь почти восемнадцать месяцев, в течение которых заработал три тысячи долларов частным порядком. Но неудачи снова обрушились на меня, когда я шел на борту испанской шхуны из Пуэрто-Рико и столкнулся с новыми несчастьями.
Это была «Пончекта», быстроходная шхуна, которая предназначалась для морских переходов и контрабанды живого товара на побережье Бразилии, позволявших избегать импортного налога в десять долларов за голову. У нас были бразильские документы, и нашей задачей стало доставлять грузы в различные реки и затем двигаться в Байю и являться «без полезного груза» или для «каботажного плавания». «Пончекта» оценивалась по имперской лицензии как судно водоизмещением сто тонн, но на самом деле оно исчислялось лишь в восемьдесят тонн. Это делалось в предвидении чрезвычайных обстоятельств, закон позволял лишь пять рабов на каждые две тонны. Воспользовавшись фальшивой мерой, мы могли запихнуть на 25 процентов больше груза, не нарушая закона.
«Пончектой» командовал испанец из Пуэрто-Рико по имени Антонио Мендес, старый моряк, занимавшийся контрабандой рабов. Мы взяли курс на поселение Бадагри в Бенинском заливе, в котором в то время (1828–1829 годы) процветала работорговля. Этот рынок снабжался, как правило, караванами, прибывавшими через территорию Дагомеи. От реки Вольты, на юг к реке Нигер и на север к реке Гамбии страна тогда увязла в войнах за рабов самого свирепого свойства. Дагомейцы, ашанти, фула, мандинго, шерброс, феллата и бамбарра охотились друг на друга, как дикие звери, и постоянно снабжали рынок рабами. Вскоре наше судно водоизмещением восемьдесят тонн имело семьсот рабов. Пока продолжалась загрузка, я посетил один из загонов, где из-за отсутствия покупателей были заключены восемьсот больных или старых рабов. Они считались бесполезными неграми Бадагри, и, прежде чем мы отбыли, их посадили в каноэ, ударили дубинами по голове и выбросили за борт.
Наша шхуна была загружена сверх вместимости. Палубу пришлось оборудовать временными платформами или полками на высоте гакаборта, поверх которого туго натянули сетку, чтобы предотвратить выпрыгивание закованных рабов через борт. Идя по палубе, мы часто наступали на руку или ногу, торчавшие из-под нижнего яруса.
Около недели мы испытывали жестокий шторм, а во вторую ночь после этого я проснулся от грохота, словно обрушивался небесный свод. Спрыгнув с койки близ кормового трапа, я побежал к капитану Мендесу. «Спасайтесь, доктор! – крикнул он. – Бриг тонет. В нас врезались». Негры верещали с обоих бортов, матросы бегали взад-вперед, как полоумные. Не помню, как я влез в кормовую лодку, но оказался в ней вместе с капитаном и почти половиной команды. Шел сильный ливень, и мы гребли до рассвета. Штормовой ветер затих, но дождь лил, как из водосточной трубы. Все это время мы слышали визг рабов.
Когда забрезжил утренний свет, мы увидели с подветренной стороны «Пончекту». Ее палубы были почти вровень с поверхностью моря. Мы задержались рядом, пока через час корабль, полный рабов в наручниках, не скрылся под водой. С ним столкнулся по траверзу «Мерси», военный корабль из Ост-Индии, направлявшийся на Занзибар. После столкновения он задержался рядом, постепенно подобрал нас и высадил в Кахенде на побережье Гвинейского залива.
Гибель «Пончекты» вновь оставила меня без единого пенни, ибо таким я взошел на ее борт. В Кахенде мы застали несколько невольничьих кораблей под бразильским флагом, и капитан Мендес нашел место для себя и меня на борту брига, направлявшегося в Анголу, к португальскому поселению, губернатора которого знал Мендес. Там ему посчастливилось набрать команду на невольничью шхуну, которую губернатор посылал в Бразилию. Я занял на ней свое место врача и совершил рейс туда и обратно без каких-либо инцидентов.
В марте 1830 года мы прибыли на реку Галлинас, расположенную неподалеку от моей бывшей фактории в Рио-Бассо, и по высадке обнаружил, что местные процветающие фактории контролирует мой старый знакомый дон Педро Бланко. Он очень сожалел о смерти моего дяди. Педро ничего не знал ни о Диего Рамосе, ни о моем побеге с донной Амелией. Изменение моего имени скрыло все наши следы. Я был рад принять его предложение поселиться на берегу Галлинаса и занял должность полуклерка-полудоктора при доне Педро Бланко. Во время своего прежнего знакомства с ним на Гамбии я был влиятелен и богат, а он – искатель приключений и пристанища. С тех пор я промотал состояние, а он накопил его.
Галлинас являлся местом содержания и рынком для торговли рабами, собранными со всех пунктов, которые распространились по гвинейскому побережью, а также на территории далеко на юг. Мое знание туземных диалектов представляло большую ценность для моего работодателя. Реку, по названию которой получило имя поселение, усеивало множество мелких островов. На некоторых из них возле моря, а также на берегах реки располагались фактории, загоны, жилые дома и склады. Успехи Бланко привлекли десяток других работорговцев и агентов, поселившихся здесь. Дон был для них чем-то вроде князя. В африканской манере он содержал гарем и свиту из домашних слуг, охранников и т. д., помимо клерков и надсмотрщиков при загонах для рабов. Я служил при нем шесть лет и за все это время совершил один рейс клерком, а другой – капитаном невольничьего судна.