Капитан со своим испанским приятелем вышел на палубу и, увидев фантастическое обличье туземцев-крумен, дал выход своему буйному гневу. К трапу подтянули лодку и забавно выглядевшей команде велели сесть в нее. Крепко обняв нашего шкипера еще раз, испанец отбыл. Грот-парус снова наполнился ветром, и мы удалились от берега, против резкого ветра.
К этому времени наш харч стал улучшаться. Теперь к солонине добавили маринованный лук, мясные консервы и другие деликатесы. Между тем «затычка», корабельный бондарь, занимался изготовлением небольших ящиков, и, как только он делал их много, мы приделывали к ним веревочные ручки. Далее, со многими вещами, свалившимися на нас помимо этого, прошло некоторое время, прежде чем мы обнаружили около сорока одинаково подозрительно выглядевших ящиков. Позднее стало ясно, для чего они предназначались.
Отойдя в море от африканского побережья, мы курсировали вдоль него около двух недель, и в течение этого времени капитан не произнес ни одного слова. Это заставило нас сделать вывод, что судно пребывало там с целью принятия на борт груза негров. В этом не могло быть никакого сомнения. Но по какой причине он воздерживался от того, чтобы поделиться с нами информацией о состоянии дел, оставалось для нас тайной. Даже если бы матросы пожелали выразить протест, они были бы бессильны что-либо сделать. На борту находился еще один человек, который имел достаточные знания в навигации, чтобы управлять кораблем. И капитан знал это. Помощник капитана торгового судна, видимо, был опытным штурманом, но в данном случае это не шло на пользу. Наш помощник знал судовождение хуже меня, поскольку я умел счислять путь, чего он не мог.
Уловка с китобойным промыслом теперь утратила силу. Сообщения о «фонтанах» продолжались, но лодки в связи с этим больше не спускались. В течение целых двух недель сомневаюсь, чтобы мы были когда-либо дальше чем девяносто – сто миль от побережья, поскольку дистанция большая, чем эта, в общем, сокращалась через каждые двое суток посредством изменения курса.
Бондарь завершил изготовление своих ящиков, и вместе с тем, что мы обнаружили в трюме, их оказалось около шестидесяти. Вся наша провизия и вода были пристроены, но трюм загромождало большое количество досок и шестов. Все это в конце концов вынесли на палубу и уложили вдоль фальшборта.
Однажды ночью, вскоре после окончания работ, реи обрасопили и курс изменили. Рулевому велели быть предельно внимательным, а капитан оставался на палубе всю ночь. Сон на полубаке исключался, а свободное от вахты время мы проводили на своих морских сундуках. Те, кто не утратил способности думать, без сомнения, гадали, что нам принесет следующий день. Ведь, сколь бы они ни были невежественны в навигации, у них было достаточно ума, чтобы сообразить, что при благоприятном ветре корабль мог не более чем через несколько часов достичь побережья. По моим наблюдениям, люди были встревожены и, возможно, слегка напуганы, поскольку знали, что экипаж ждет мрачная перспектива, если корабль захватят с грузом негров на борту. Возникали неприятные мысли о том, как бы на несколько дней не попасть в тюрьму на этом побережье с нездоровым климатом.
Наконец долгая безотрадная ночь закончилась, и, как я и ожидал, на рассвете сверху раздался крик: «Земля!» В ответ на этот крик капитан явно занервничал или стал трусить. Позвав дрожавшим голосом помощника, он приказал ему взять подзорную трубу, скорее взобраться на грот-бом-брам-рей и обозреть прибрежные воды. Если заметит что-либо напоминающее судно, то должен немедленно доложить об этом капитану. Затем он велел второму помощнику проследить, чтобы вся команда была на палубе и приготовилась к быстрым действиям. Как оказалось, мы были уже у берега, не менее, чем он, встревоженные, потому что предстоящие несколько часов должны были решить нашу судьбу.
Дул слабый ветерок, корабль двигался медленно, и лишь через два часа земля открылась настолько, чтобы можно было сказать определенно, как она выглядит. Участок побережья, к которому мы приближались, казался необитаемым. В двух-трех сотнях ярдов от берега располагалась густая роща. Когда мы подошли ближе, я заметил длинный низкий навес со стороны рощи, обращенной к морю. Все это время капитан нервно ходил взад-вперед, окликая каждые пять – десять минут помощника, чтобы справиться, видит ли он что-нибудь. Получив отрицательный ответ, он бормотал довольно громко: «Странно, он там должен быть».
После пребывания наверху около трех часов помощник вдруг закричал:
– Парус!
– Где? – спросил капитан.
– Прямо по курсу и рядом с берегом, сэр, – ответил помощник.
Теперь второй помощник получил приказ приготовить оба якоря к спуску на глубине двадцати фатомов каждый. Этим занялась вся команда, и вскоре дело было сделано.
– Можешь разобрать его оснастку, флаг или какой-нибудь сигнал? – крикнул капитан помощнику.
– Это шхуна, у нее что-то развевается на грот-мачте, но не могу разобрать, – ответил тот.
Теперь я взобрался наверх, на фор-марс, вглядываясь в берег. Заметил судно, о котором докладывал помощник. Оно стояло на якоре. Пока я был наверху, мимо прошел мой приятель с белым сигнальным флагом, переброшенным через плечо, и, когда он взялся за стень-ванты, я спросил, что он собирается делать.
– Привязать его к сигнальным фалам и встать рядом, чтобы поднять его вверх.
Сигнальные фалы были натянуты чуть раньше, а концы закреплены на салингах.
– Думаю, сигнал чисто-белый, сэр, с берега гребет лодка, – крикнул помощник.
– Хорошо, – ответил капитан, – подавай сигнал.
– Да, да, сэр, – сказал Фрэнк, и через мгновение белый сигнал развевался с верхушки мачты.
Земля открылась очень быстро, и теперь очень ясно: я увидел длинный, низкий навес. Он выглядел так, словно был сооружен из торчащих из земли столбов с использованием для крыши кустарника из соседней чащи. Такой навес, как я узнал позже, назывался загоном.
Когда лодка, о которой сообщил помощник, находилась примерно в четырех-пяти сотнях ярдов от берега, ее команда прекратила грести и стала ожидать нашего подхода. Капитан окликнул помощника и приказал ему спускаться вниз. После того как тот оказался на палубе, мы начали убирать верхние летучие паруса, готовясь стать на якорь.
Вскоре мы подошли к небольшой лодке, и наш друг, «торговец пальмовым маслом», поднялся на борт и снова запечатлел на нашем капитане эмоциональный поцелуй. Он был сильно возбужден, и я сделал вывод из его поведения, что он желает, чтобы мы немедленно остановились. Капитан, видимо, думал иначе, поскольку продолжал вести корабль дальше и не бросал якорь, пока мы не оказались в опасной близости от бурунов. Парусам позволялось висеть на бык-горденях, не натянутых даже наполовину, и даже бом-брам-стеньги не имели сезеней для уборки парусов. Удивительно, что корабль не протаскивал якорь по грунту при таком воздействии ветра на паруса. Судно круто сдало назад и туго натянуло якорную цепь, как струну арфы.
– Пусть все висит так, как есть, – крикнул капитан помощнику, – и пошли всю команду в трюм стелить полы. Не сторонись, помогай сам.
Мы спустились вниз и стали выполнять приказ. «Торговец пальмовым маслом» плясал на палубе, как безумец, и каждую минуту-две совал свою голову в люк трюма и подгонял нас: «Поспешите!» В этом, однако, не было необходимости, поскольку у нас было достаточно здравого смысла для понимания того, что якорь спущен в опасном месте, и мы работали с большим рвением. Вскоре пол уложили, правда, он был не очень гладким, но вполне пригодным для поставленной цели.
– Садитесь в лодки, ребята! Быстрее, парни! – последовал клич.
Мы разместились в лодках и отгребли от корабля. Отошли на небольшое расстояние, когда мимо нас прошла большая прибойная шлюпка, полная голых негров – мужчин, женщин и детей. В лодке находились туземцы-крумен, они правили веслами. Все разом тараторили на своем обезьяньем языке, и каждые несколько минут можно было наблюдать, как поднималось весло и обрушивалось на голову какого-нибудь неудачливого негра.
Когда они достигли корабля, я глянул вперед, чтобы определить, куда мы движемся. Обнаружил, что мы приблизились на пятьдесят – шестьдесят ярдов к берегу. Еще пять-шесть гребков вынесли бы нас на буруны, но последовала команда сушить весла. Глядя в сторону загона, я увидел длинную шеренгу туземцев, идущих гуськом к берегу, откуда была готова отойти прибойная шлюпка. Когда у лодки собралось некоторое количество негров, ее оттащили к месту отхода, команда гребцов стояла по пояс в воде, крепко ухватившись за фальшборт с обоих бортов, чтобы держать лодку носом к бурунам. Затем негров хватали по одному и без разбора толкали в лодку, пока полностью не загрузили ее. Гребцы прыгнули в лодку и взялись за весла.
Всю операцию следовало выполнить быстро, и для этого требовались опытные руки. Малейшее виляние отдало бы нос лодки во власть бурунов, тогда возникла бы опасность удара их в борт. В таком случае ничто не спасло бы лодку от мощной волны прибоя, а туземцев от падения за борт, и тогда, вероятно, более половины их погибло бы. Однако лодка, благополучно избежав прибоя, взяла курс к нашей лодке. Теперь помощник приказал нам принимать негров и везти их на корабль. Он предупредил, когда прибойная лодка к нам приблизилась, чтобы мы взяли весла в руки и стояли в готовности бить черных по головам, если они попытаются лезть в нашу лодку скопом.
Предупреждение оказалось своевременным, ибо едва прибойная лодка достигла нашего борта, как началось столпотворение. Мы делали все возможное, чтобы сдерживать негров, используя единственный аргумент, который они воспринимали, – сильные удары по голове. Тем не менее нас чуть не затопило, когда большое число туземцев навалилось на один из бортов лодки. Когда погрузка закончилась, мы взялись за весла и начали грести к нашему судну. Прибойная лодка вернулась к берегу за новым грузом. Мы продвигались медленно. Лодка была столь перегружена, что невозможно было сделать полный мах веслом, не задевая рукоятками спины или не ударяя ими в лица негров.