– Побольше внимания, – обратился он к ней по-французски. – Последите за ударениями.
И он подал знак начать, но вскоре снова остановил. Ударения снова показались ему недостаточно выразительными.
Нóга наблюдала за лицом Кристин, по мере того как оно менялось под грузом замечаний дирижера. Оно становилось все бледнее и словно отяжелело, отливающие золотом светлые волосы разметались по плечам. Время от времени она закрывала лицо рукой, словно отгоняя причиняющую ей боль мысль. Она прибыла на репетицию в длинном мешковатом платье, скрывающем размеры ее тела, в котором что-то во время первого знакомства навело Нóгу на мысль о беременности, но сейчас это «что-то» отсутствовало. Снова и снова пыталась Кристин воспроизвести то, что от нее требовал дирижер, но удовлетворить его требования ей никак не удавалось. Нóга спрятала голову за арфу, боясь, что дирижер переместит ее с места первой арфы на вторую, чтобы достичь того звука, который был ему нужен. В конечном итоге он, временно покорившись судьбе, отказался от своих попыток и дал знак оркестру взять еще несколько тактов, а потом уговорил кларнетистов и фагот выдать именно тот мягкий звук, которого так жаждало его заждавшееся ухо.
– Как можете вы не чувствовать, – говорил он, объясняя свое настроение, – что в этом месте композитор вплетает мелодию мистических морских нимф, песнь меланхолических русалок, до сих пор возглашающих этот мотив из бездонных морских глубин в такие же глубины музыки? – И оркестру стал понятен честолюбивый замысел их предводителя – не жалея десятков потраченных на репетиции часов превратить свое видение во флагманский корабль, заново покоряющий еще не покоренные просторы, открытые гением Дебюсси. И на этом пути оркестру пощады ждать не приходится.
Когда репетиция закончилась, Манфред поспешил пожаловаться Нóге:
– Плетка, которую ты ему подарила, просто свела его с ума.
Она ухмыльнулась:
– Все в порядке. Того, что осталось, хватит на всех нас.
Манфред пригласил ее пообедать вместе, но она отказалась. Она успела уже достаточно насладиться обедами в гостиничных ресторанах; ничего страшного, если еще один она пропустит; к тому же у них будет достаточно времени, чтобы возместить потерю во время пребывания в Японии.
– Ты хочешь сказать, что мы должны дождаться Японии?
– Почему бы и нет, – ответствовала она и перевела разговор на Кристин – кто она такая, откуда взялась, насколько хорошо способна справиться с музыкой Моцарта и почему выглядит такой замученной.
Флейтист знал не так уж много. В двойном концерте Моцарта она играла точно, однако ноты требовали намного больше эмоций и даже страсти. Он не заметил следов огорчения, но да, она была замкнута и молчалива… потому, быть может, что ее французский беспощадно враждовал с ее же фламандским и английским, придавая ее речи забавный акцент. Равным образом, он никогда не пытался раскопать что-либо из ее жизни. Не было у него никакого интереса углубляться в подробности жизни тихой этой замужней женщины – в отличие от той, которая стояла теперь перед ним.
– Кристин замужем?
– Трудно сказать. Более или менее, вот так. Во всяком случае в ее жизни есть какой-то мужчина. Он приходил на все ее концерты, усаживался в первом ряду, делая это, похоже, не столько из любви к музыке, а для того, чтобы она его увидела. Он приезжал из Антверпена, иногда прямо в рабочей одежде… докер… возможно, иммигрант, не исключено, что беженец, ищущий убежища.
– Откуда он взялся?
– Я никогда не спрашивал… меня это не касается. В мире сейчас все перемешалось, ты согласна? И у нас тут объявилась одна экзотическая дама со Среднего Востока, где люди заводят ни в чем не повинного верблюда, которого чуть что – хлещут кожаной плеткой. Ты о ней не слыхала? Она устроилась где-то здесь, в цивилизованном оркестре. Первая арфа!
Положив свою руку ей на плечо, он закончил:
– А знаешь… ты здорово похорошела, побывав в Израиле. Приобрела какие-то новые краски. Что вы там, жители, делаете для этого?
– Пьем свежевыжатые фруктовые соки, – ответила арфистка.
47
За четыре дня до отправления в Японию во время утренней репетиции к прощальному концерту в Арнеме оркестр исполнял симфонию Гайдна. Нóга вышла на балкон, чтобы послушать ее оттуда. Прямо под ней, в одном из первых рядов, сидел мужчина в комбинезоне, предположительно тот самый работяга, о котором упоминал Манфред. Кристин рядом с ним не сидела, но ее шарф покоился на его коленях. Мужчина заинтересовал Нóгу и даже чем-то встревожил. Она перешла на другую сторону балкона, откуда лучше было видно. Мужчина был хорошо сложен, лицо его было мрачно, взгляд подозрителен. Когда Кристин вошла в зрительный зал, все в том же длинном и мешковатом одеянии, смазывавшем контуры ее тела, он поднялся и остановил ее. Выглядело это так, словно он хотел увести ее из зала, но она отказывалась и в итоге уселась в одно из кресел, скрывших ее лицо.
Позже, когда они начали исполнять Дебюсси, Нóга ощутила резкий запах одеколона, который, как ей показалось, призван был заглушить другой запах, очень похожий на запах рвоты. И пока другие музыканты настраивали свои инструменты, она участливо спросила Кристин, как та себя чувствует.
– Со мной все в порядке, – отвечала Кристин с вымученной улыбкой. – У меня закружилась голова… и чуть-чуть подташнивает. – Она явно пыталась найти нужные слова, чтобы говорить по-английски… а потом добавила: – Но сейчас этого следовало ожидать. – И ясно было, что она сожалеет о произошедшем и очень им смущена, тем более что из-за грохота барабанов она пропустила важное указание дирижера – вступление ее первой ноты.
«Итак, кроме всего прочего, она еще и беременна, – решила первая арфа, снова заметившая небольшую округлую припухлость, прикрытую просторной одеждой. – Но почему она скрывает свою беременность? Неужели из страха перед тем, что медицинская страховая компания может отказаться оплачивать ее путешествие в Японию».
А репетиция тем временем шла из рук вон плохо. Музыка прерывалась все время после первых же тактов. Палочка дирижера билась в ярости. Прекрасное звучание, с таким трудом достигнутое во время предыдущих репетиций, куда-то исчезло, плавные переходы звучали грубо.
– Что происходит? – хотел знать ван Цволь. – Какого черта? Это не «Море» Дебюсси, это какая-то грязная лужа, способная лишь вызвать омерзение у японцев. И помните – люди, живущие на Дальнем Востоке, понимают музыку ничуть ни меньше нас, платя при этом огромные деньги скромному нашему городскому оркестру приглашением в такой престижный тур. А потому, пожалуйста, проснитесь и соберитесь с силами. Если же вы не прислушаетесь к моим словам, мне не останется никакого другого выхода, как сменить эту плетку на пулемет.
Время от времени какой-то из инструментов прорезал фальшивым звуком стройное звучание оркестра. Подобная погрешность повергала ван Цволя в ужас, поскольку он не всегда был в состоянии определить источник подобного бесчинства. Но его знала Нóга. «Вторая арфа» в должное время не нажимала педаль, и ошибка повторялась струнами, терявшими точность звучания. Нóга, как могла, пыталась обратить внимание соседки на погрешность, но несобранность Кристин вместе с ее слабостью только усугубляли ошибку. В конце концов, дирижер установил источник проблемы и остановил исполнение, вернув его к самому началу, восстановив свое и оркестра достоинство и честь.
Когда репетиция закончилась, Нóга, поинтересовавшись, прошли ли головокружение и тошнота, прямо спросила о беременности.
Она была у Кристин в начале четвертого месяца.
– Твоя первая беременность?
– Почти… Если не считать случайности, много лет назад закончившейся абортом, никак не связанным с моим теперешним партнером.
И тогда со смесью удивления и тревоги Нóга спросила в упор:
– А этот… Он что, твой муж?
– Почти, – снова отвечала Кристин. – Не вполне официально. Чтобы сочетаться браком, нам надо дождаться родов и заодно оформить получение гражданства.
– Так у него этого гражданства нет? – продолжала допытываться израильтянка.
– У него оно почти получено. Не паспорт, а разрешение на работу в качестве припортового контролера. На всей территории порта.
– И он поедет с тобой в Японию?
– В Японию? Нет… Совсем наоборот. Он хочет помешать мне в этом.
– Помешать?
– Это – из-за беременности. Он очень озабочен, как бы путешествие не отразилось на нашем ребенке каким-либо гибельным путем. Ведь оно продлится долго.
– Объясни ему, насколько ты нужна оркестру и что не может состояться исполнения «Моря» без диалога двух арф.
– Он это знает, я объяснила ему, но его это не волнует. И здесь он сейчас как раз для того, чтобы сорвать это мероприятие.
– А ты… ты уведомила уже Денниса или Германа о подобном затруднении?
– Еще нет. Если я им скажу, они найдут другую арфистку… даже для завтрашнего прощального концерта. Вот почему я жду…
– Кристин… – сказала Нóга, стараясь подавить поднимающиеся в ней страх и ярость, – если ты собираешься завести этот разговор только после окончания концерта, то может быть уже поздно для того, чтобы начать искать замену тебе для японского турне. Это не шутки, поверь. Это может быть уже поздно. И это просто нечестно скрывать от оркестра, что твой муж решительно не хочет, чтобы ты уезжала.
– Но он мне не муж.
– Это к делу не относится. Кем бы он тебе не был. Если ты промолчишь, у них не будет возможности найти новую арфистку для столь продолжительного и трудного путешествия. Ты обязана поставить их в известность немедленно. Ты подвергаешь опасности весь репертуар. Без второй арфы исполнить это сочинение невозможно.
– Да… это так.
– Вот почему ты должна поступить правильно.
– Возможно… возможно… быть может, в Японии… – подавленно проговорила Кристин, – ты смогла бы играть Шуберта или кого-то еще вместо Дебюсси. В репертуаре достаточно превосходных вещей, в которых не требуется наличия вторых… или даже первых арф.