В октябре 1926 года, срезая в своем саду цветы на букет, Рильке уколол палец шипом розы. Через несколько дней рана загноилась. Септическая инфекция распространилась по одной руке и переползла на вторую, прежде чем охватить все тело. Наполненные черной кровью нарывы вскакивали на коже, язвы покрыли слизистую внутри рта и пищевод, вызывая у больного жажду, утолить которую было невозможно. К декабрю он уже знал, что обречен.
В последний день Рильке просил доктора держать его руку и время от времени пожимать ее. Если он будет в сознании, то ответит пожатием. Если нет, доктор должен будет приподнять его и посадить, чтобы вернуть к «границе сознания». Рильке не боялся болезни, ее пространство было знакомо ему с детства; не боялся он и смерти.
Смерть была просто результатом жизни. Мыслящее существо трансформировалось в чистую физическую материю, которая, по крайней мере, давала убедительное доказательство того, что человек действительно присутствовал в мире, – факт, не всегда самоочевидный для поэта. Для Рильке смерть была «предметом», и изучать ее следовало так же, как и любой другой предмет. В «Смерти поэта», стихотворении, написанном вскоре после кончины отца, в 1906 году, Рильке так описал лицо мертвого: «нежное и открытое, несопротивляющееся,/ как не сопротивляется шкурка плода порче из воздуха». Теперь ему предстояло стать свидетелем собственной смерти.
Рильке, который видел, что страх смерти сделал с Роденом, считал, что есть лишь один способ достойно встретить свой конец – принять его, как должное. В блокноте, который лежал у его изголовья, поэт начал записывать новое стихотворение, в котором призывал смерть, как призывают духа: «Приди, последнее, что я признаю…» В конце страницы он оставил для себя пометку: не забыть сделать различие между этим последним «самоотречением» и детскими болезнями. «Не примешивать те ранние чудеса к этому», – написал он.
До последнего своего часа Рильке отказывался от болеутоляющих. Отказывался от больниц, где люди умирают толпами. Отказывался от общества, включая жену и дочь. Отказывался узнать имя своей болезни. Он уже решил для себя, что умрет от ядовитой розы – и его смерть будет принадлежать ему одному. Когда она пришла 29 декабря 1926 года, через три недели после его пятьдесят первого дня рождения, он встретил ее с открытыми глазами.
На могильном камне Рильке высекли его последние слова: «Роза, о чистое противоречие, радость быть сном Никого под столькими веками». А когда весной почва согрелась, из-под камня проросли розы, ничуть не устрашенные его тяжестью. Они обступили его, их юные лепестки приоткрылись вокруг дремотных, покоящихся в забытьи сердцевинок, словно рты и глаза, готовые внимать.
Короткая церемония по католическому обряду состоялась в воскресенье после похорон Рильке. Скрипач и органист играли Баха в церкви, а дети снаружи обступили открытую могилу, стоя по щиколотку в снегу. Приехал Антон Киппенберг, бессменный прижизненный издатель Рильке, и еще кое-кто из швейцарских покровителей поэта. Говорят, что Бальтюс тоже посетил эту церемонию, а потом несколько дней проплакал в горах.
Двадцать лет спустя, уже почти сорокалетним, Бальтюс опубликовал серию писем, адресованных к нему Рильке в последние годы перед смертью. В первом из них, которое Бальтюс получил в возрасте двенадцати лет, Рильке рассказал ему историю, которую, в свою очередь, услышал от Родена: о том, как он читал «Подражание Христу», наставление XV века тем, кто хочет вести духовно наполненную жизнь. Роден сказал ему тогда, что всякий раз, встречая в тексте слово «Бог», он заменял его на «скульптуру». Получалось как нельзя лучше, названия глав теперь гласили: «Ходи перед скульптурой в смирении и правде», или «Презреть мир и служить скульптуре – радость».
Рильке наставлял Бальтюса делать то же с «Мицу». Каждый раз, встречая в книге имя Рильке, он должен был мысленно заменять его своим. «Твой вклад в эту книгу – труд и печаль», – писал он, в то время как его вклад был «незначителен и приятен». Своей книгой мальчик доказал, что он – художник, и теперь движется к тому, чтобы стать мастером. Увидеть себя художником – значит почувствовать себя им.
Благодарности
Благодарю Мэтта Уиланда за его доскональную, но всегда одухотворенную правку множества черновых вариантов. Спасибо Реми Коули из «Нортон», которая на всякий мой вопрос давала терпеливый и обстоятельный ответ, и моему агенту, Ларри Вайсману, за то, что он неустанно поощрял меня с первых шагов моей работы над этой книгой.
Я очень благодарна как отдельным людям, так и организациям, которые снабдили меня иллюстрациями для этого издания. Потомки Райнера Марии Рильке, и прежде всего Беттина Зибер-Рильке, любезно предоставили мне доступ к архивам семьи, чем сильно обогатили эту книгу.
Всякий, кто берется писать о Родене и Рильке сегодня, не может обойтись без опоры на достижения ученых, переводчиков и биографов, таких как Ральф Фридман, Стивен Митчелл, Эдвард Сноу, Фредерик В. Грюнфельд и Рут Батлер. Меня в особенности вдохновляли труды Джеффа Дайера, Уильяма Гасса и Льюиса Хайда, каждый из которых внес свой ощутимый вклад в освещение вопроса об отношениях Рильке и Родена.
В работе над книгой меня поддерживали друзья: Уитни Александер, Стефани Бейли, Шарлотта Беккет, Лорен Белфер, Бен Дэвис, Натали Франк, Эндрю Гольдстайн, Райан Макпартланд, Эмми Микельсон и Катрин Музилек. Моя особая признательность Райнеру Ганалу за его вдумчивый перевод и правку. И, наконец, моя большая благодарность маме, отчиму, брату Тайлеру и моим бабушкам, в особенности бабичке Ольге, за ее неизменную доброту и веру в меня все эти годы.