«Я телесно и душевно изранен», – говорил он Бере. Но не показывал это в страстных письмах, которые в свою защиту писал в газеты. Он умолял экспертов взглянуть на фотографии натурщика, где отчетливо видно, что тот крупнее скульптуры, следовательно, обвинения в создании «слепка» беспочвенны. Он обратился к группе ведущих скульпторов современности, в том числе Александру Фальгьеру и бывшему своему работодателю Каррье-Беллёзу, чтобы те письменно опровергли обвинения. Они пошли дальше и стали восхвалять статую, как пример «редкой способности создавать с натуры, и даже больше – характера».
Наконец, три года спустя, такое свидетельство мастеров убедило недавно назначенного заместителя министра искусства Эдмона Турке. В 1880 году он повторил государственный заказ на бронзовую статую. В том же году, вдобавок к этому жесту доброй воли, Турке рискованно сделал второй заказ малоизвестному скульптору. Город планировал построить Музей декоративного искусства и искал оформителя для входа.
С помощью этого заказа Роден собирался доказать, что он не только декоратор. Требовалось всего лишь создать двери с узорчатыми украшениями, но скульптор задумал сотворить самые величественные двери в истории Парижа: бронзовые врата высотой двадцать футов, усыпанные более чем двумя сотнями крошечных обнаженных фигурок, на которые художника вдохновила «Божественная комедия» Данте. Задумка зрела в голове Родена с тех пор, как он увидел в Италии «Райские врата», бронзовые двери баптистерия работы Лоренцо Гиберти, а также цикл не до конца высеченных скульптур Микеланджело, где рабы отчаянно вырываются из мраморных пут. Уже дома Роден вдруг полюбил «Божественную комедию» и так часто ее перечитывал, что всегда держал томик в заднем кармане.
Город одобрил задумку и выделил скульптору восемь тысяч франков и бесплатную мастерскую в Мраморном депо, принадлежавшему государству. Однако это не освободило Родена от работы на Севрской фарфоровой мануфактуре, где он десять лет изготавливал вазы.
Так зародились «Врата ада», которые завладели скульптором на всю оставшуюся жизнь.
Во дворе Мраморного депо на траве всюду валялись ненужные мраморные плиты – законченные и полуготовые. Мастерские находились между Университетской улицей и Сеной, на крошечном отрезке земли, который раньше именовался Лебединым островом. Сюда город ссылал «останки» свергнутых королей или отправлял для восстановления монументы, которые пострадали во время военных действий. Некоторые проводили в забвении годы, и скульпторы в конце концов растаскивали их на части.
Мастерские рядами тянулись по периметру двора, и в них работали исключительно над государственными заказами. В 1880 году Роден перебрался в мастерскую «М», которую делил с молодым художником Жозефом Обахом. С годами «Врата» все больше разрастались, и Роден занял также мастерские «H» и «J».
Мастерскую заполняли куски мокрой глины, и потому в ней всегда было сыро и холодно. Тепло давала только чугунная печурка. Но по сравнению с прежней мастерской в конюшне эта казалась Родену верхом совершенства, и он неистово принялся за работу. Задумка билась в голове и готовилась вот-вот проклюнуться, «как птенец из яйца». Город дал ему долото, чтобы вызволить из скорлупы все мысли, и Роден сперва оживил Уголино, который на самом последнем круге ада вечно вгрызается от голода в тела собственных сыновей, а также Франческу и Паоло, виновных в прелюбодеянии. Сначала Роден хотел усадить на камень перед любовниками Данте, но потом отказался от столь явной отсылки к тексту, ведь он создавал не подробные иллюстрации к произведению.
В итоге для статуи Роден выбрал неизвестного человека. Наверху «Врат» устроилась фигура, что «поджимает ноги и подпирает кулаком подбородок». Она не совершает подвиг, а просто размышляет. «Обильными всходами неспешно прорастает мысль в его уме. Он уже не мечтатель, а создатель», – говорил Роден.
Скульптор начал работать с туловища, а не с ног, как это принято. Сначала он сделал эскиз: вылепил из глины изогнутый позвоночник, чтобы найти мышечные пропорции. Правое плечо опущено к приподнятому бедру, в точности как у «Бельведерского торса» Аполлония, – этот изумительный мраморный этюд художники повторяют с эпохи Возрождения. С каждым последующим повторением статуя обрастала деталями и в конце концов выросла до шестидесяти сантиметров. В последующие годы подмастерья скульптора, работавшие с бронзой и гипсом, увеличили ее размер втрое – до двух метров.
Изначально статуя называлась «Поэт», вероятно, в честь Данте или Бодлера (ранние наброски скульптуры появились на полях поэмы «Цветы зла», которая рассказывала историю одного писателя: сидя на камне, он предавался размышлениям, а нагая женщина в одних лишь драгоценностях отвлекала его своими прелестями). Возможно, что Роден подразумевал древнегреческое слово poïesis, которое превращает поэта из простого создателя стихов в некоего волшебника, философа, скульптора или творца иного рода.
Впоследствии Роден назвал статую «Мыслитель» и отчасти отразил в ней собственные поиски того, что значит быть художником. Он видел в художнике просто рабочего и своей статуей выразил почтение той борьбе, что происходит в нем. «Мыслитель» настолько погружен в свои размышления, что это отражается на всей его фигуре – между бровей залегла глубокая складка, голова склонилась. Плечи согнулись, как у Атласа, но давит на них не тяжесть всего мира, а его собственной головы. Кулак подпирает подбородок, рот молчит, а взгляд, уткнувшись в землю, не видит страданий вокруг. Как правило, скульптуры восхваляли военных героев и аристократов, Роден же создал памятник простому человеку. Поза «Мыслителя» – это поза мольбы современных художников.
Пару лет спустя фотограф Эдвард Стейхен сделал снимок (теперь он висит в Метрополитен-музее), который укрепил мифическое убеждение, будто скульптура есть автопортрет Родена. На этом снимке Роден стоит возле своего «Мыслителя» и таким же жестом попирает кулаком подбородок. Темная экспозиция фотографии стирает границы между человеком живым и неживым, превращает художника и его творение в личность и ее альтер эго. Тела обоих от шеи до пят укутывают тени, и кажется, будто тела эти лишь подпирают тяжелые головы. Позднее Рильке написал про «Мыслителя», что «все его тело – это голова, а вся его кровь – это разум».
Один из вариантов «Мыслителя» Роден усадил на деревянную рамку высотой в четыре метра, которая позже станет «Вратами ада». Он пробовал. Когда посетители спрашивали о грудах дерева, которые заполняли всю мастерскую, скульптор отвечал: «Это моя дверь». Сначала, и часто уже при свете свечей, Роден лепил рельеф и фигуры из глины, а затем крепил на опоры портала. Размер скульптур, с одной стороны, отвергал сомнения, что они могли быть отлиты по живому, с другой же – хорошо показывал мастерство создателя. Благодаря знаниям готической архитектуры Роден собрал страдающие потерянные души в скульптурные группы так, чтобы тенями добиться большего драматизма. Тела вытягивались и изгибались, будто из них вынимали внутренности.
«Врата» часто считают вершиной творчества Родена, но на самом деле эта композиция так и не была закончена. Она все обрастала деталями и увеличивалась в размере и, наконец, выросла до шести метров в высоту и девяти метров в ширину. Роден работал над «Вратами» тридцать семь лет и лишь однажды показывал ее полностью в глине, а вот в бронзе, вопреки планам, она была отлита уже после смерти Мастера. Более доходные заказы отодвигали работу, к тому же Родену всегда не хватало помощников. Они долго не задерживались – прочь их гнал или избыток таланта, или его отсутствие.
На самом деле Мастер был беспощадным самоучкой. Хоть у него и были руки гения, но его ум был «мешаниной Данте, Микеланджело, Гюго, Делакруа», как писал Эдмон де Гонкур после визита в ателье Родена, через два года после начала работы над «Вратами». Гонкуру гигантская беспорядочная груда напомнила коралловый риф, а Роден показался «творцом задумок, набросков, фрагментов в тысячи изображений, тысячи мечтаний, который ничего не доводит до конца».
Работе Родена в то время постоянно мешало еще одно обстоятельство: юная скульпторша Камилла Клодель. В 1882 году Альфред Буше взял творческий отпуск и отправился исследовать Флоренцию, а Родена попросил о дружеской любезности – вести днем по пятницам уроки искусства у маленького класса.
Нетрудно понять, чем скульптору приглянулась талантливая студентка со светло-каштановыми волосами и льдисто-голубыми глазами. По природе она была прямолинейна, где-то даже груба: громко вздыхала от скуки, бормотала под нос замечания и говорила с отчетливо деревенским произношением. Многих в ней поражала резкость, но Родена девушка просто пленила. Дерзкое очарование Клодель хорошо передает один шутливый опросник того времени:
Каким должен быть мужчина?
Послушным жене.
Какой должна быть женщина?
Лишать мужа покоя.
Назови свою главную добродетель
У меня их нет: они все скучные.
Также ясно почему девушка в восемнадцать лет не ответила немедленной взаимностью сорокалетнему мужчине. По совету учителя она только что вместе с семьей перебралась из французской деревеньки в самое сердце Монпарнаса, чтобы изучать искусство в Париже. Художники здесь были повсюду, почти в каждой квартире и в каждом доме, и впервые в жизни Камилла не чувствовала себя изгоем. Среди всех этих восторгов немолодой учитель фурора, конечно, не произвел. Судя по шутливым вопросникам того времени, брак Камилла едва ли воспринимала серьезно.
Через год Роден уже любил Клодель отчаянно и безмерно. Иногда она отказывала скульптору в свиданиях, и тогда он выискивал любой предлог, чтобы наведаться к ее другу, где рассчитывал ее найти.
«Сжалься же надо мной, жестокая девчонка! Прекрати эти мучения! Ни дня больше не выдержу я без тебя!» – писал скульптор Камилле в 1883 году.
Роден и Клодель отличались разительно, но все же их связывало бесспорное сходство. Огюст искренне верил в талант Камиллы и при всякой возможности хвалил ее перед другими. А Камилла же постепенно проникалась его «бойкими и блестящими» творческими советами. Оба они пылко отдавались работе и признавали ее главенство прежде всего остального.