15. С самнитами еще до сражения соединились бы апулийцы, если бы консул Публий Деций [296 г.] не расположился против них лагерем при Малевенте, а потом, заставив выйти на сражение, не разбил их. Здесь также больше было бежавших, чем убитых. Убито было 2000 апулийцев. Пренебрегши этими врагами, Деций повел легионы в Самний. Здесь два консульских войска, переходя в разных направлениях с места на место, в течение пяти месяцев совершенно опустошили все. В Самнии было сорок мест, на которых стоял лагерем Деций, а где стоял другой консул – восемьдесят шесть, и остались не только следы вала и рвов, но памятники гораздо более приметные: запустелые и разоренные окрестности. Фабий взял также город Циметру; здесь было захвачено в плен 2900 вооруженных и убито в сражении приблизительно 930.
Отправившись отсюда в Рим для созыва комиций, Фабий поспешил окончить это дело. В то время как все центурии одна за другой избирали консулом Квинта Фабия, Аппий Клавдий, бывший консул, человек горячий и честолюбивый, выступив кандидатом и воспользовавшись как своим собственным влиянием, так и влиянием всей знати, стал добиваться избрания своего в консулы вместе с Квинтом Фабием не столько ради собственной чести, сколько для того, чтобы патриции снова получили в свои руки оба консульских места. Сначала Фабий отказывался, говоря относительно себя почти то же, что и в предыдущем году. Вся знать обступила его кресло и просила вырвать консульское достоинство из плебейской грязи и возвратить прежнее величие как этой почетной должности, так и патрицианским родам. Водворив молчание, Фабий речью, носившей нейтральный характер, успокоил волнение патрицианской партии: он-де допустил бы кандидатуру двух патрициев, если бы видел, что консулом избирают не его, а другого, теперь же он не допустит в комициях своей собственной кандидатуры, так как это было бы противозаконно, и не подает тем самого дурного примера! Таким образом, консулом вместе с Аппием Клавдием был избран из плебеев Луций Волумний; они были товарищами также и по первому консульству[643]. Знать укоряла Фабия в том, что он уклонился быть товарищем Аппия Клавдия по должности, так как тот, без сомнения, превосходил его даром слова и опытностью в делах государственных.
16. По окончании комиций прежние консулы получили приказание вести войну в Самнии с продлением главного начальства над войском на шесть месяцев[644]. Таким образом, и в следующем году, в консульство Луция Волумния и Аппия Клавдия, Публий Деций, оставленный своим товарищем в Самнии, еще будучи консулом, не переставал и сделавшись проконсулом опустошать поля до тех пор, пока окончательно не выгнал из страны так нигде и не вступившее в битву войско самнитов. Беглецы направились в Этрурию и потребовали собрания этрусских старейшин в расчете на то, что при помощи такой толпы вооруженных, присоединив к просьбам угрозы, они вернее добьются успеха, чем частыми безуспешными посольствами. Когда оно собралось, самниты поставили ему на вид, в течение скольких лет ведут они войну с римлянами за свободу. «Мы испробовали, – говорили они, – все средства, чтобы своими собственными силами вынести тяжесть такой войны; обращались также к слабым вспомогательным войскам соседних народов; не будучи в состоянии выносить войны, просили мира у римского народа и снова восстали, так как мир под условием рабства тяжелее, чем война для людей свободных. Одна, последняя надежда остается нам – на этрусков: мы знаем, что вы самый сильный народ Италии оружием, людьми и деньгами, что вы имеете соседями галлов, рожденных среди железа и оружия и отважных, как по собственной своей природе, так в особенности против римского народа, о котором хвастливо, и не без причины, говорят, что он был в их руках и откупился золотом[645]. Если есть у этрусков такое мужество, какое было некогда у Порсены[646] и их предков, то вы, без сомнения, прогоните римлян из всех стран по сю сторону Тибра[647] и заставите их сражаться не за тяжелое для Италии владычество над ней, а за собственную безопасность. К вашим услугам здесь самнитское войско, готовое, снабженное оружием и жалованьем: оно тотчас последует за вами, даже если вы поведете его осаждать сам город Рим!»
17. В то время как самниты произносили в Этрурии эти хвастливые речи и так интриговали, отечество их страдало от войны с римлянами, которая велась в их стране. Дело в том, что Публий Деций, узнав через лазутчиков о выступлении самнитского войска, созвал военный совет и сказал: «Зачем блуждаем мы по полям, распространяя военные действия с одного селения на другое? Почему не напасть нам на город и укрепления? Никакое войско не защищает уже Самния: оно удалилось из своих пределов и само себя обрекло на изгнание?» С всеобщего одобрения он повел войско на атаку сильно укрепленного города Мурганции. Вследствие любви к вождю и надежды на бóльшую добычу, чем та, которая получалась при разграблении полей, воодушевление в воинах было так велико, что в течение одного дня они взяли этот город силою оружия. Там 2100 самнитов было окружено во время сражения и взято в плен; кроме того, было захвачено и множество другой добычи. Чтобы эта последняя не затрудняла своею громоздкостью движения армии, Деций приказал созвать воинов и сказать им: «Неужели вы хотите удовольствоваться одною этой победой и этой добычей? Хотите, чтобы надежды ваши соответствовали вашей доблести? Все города самнитов и имущество, оставленное в городах, принадлежат вам, так как вы наконец выгнали из страны легионы их, столько раз разбитые в сражениях! Продайте это и заинтересуйте купцов барышом, чтобы они следовали за войском, а я тотчас же еще предоставлю вам, что продать! Пойдем отсюда к городу Ромулее, где вас ожидает труд не больший, а добыча еще бóльшая!»
Распродав добычу и сами ободряя полководца, воины идут к Ромулее. Здесь также, не прибегая ни к осадным работам, ни к метательным орудиям, воины, лишь только знамена приблизились к стенам, быстро придвинули лестницы и, где каждому было всего ближе, забрались на стены: не удержала их никакая сила. Город был взят и разграблен. До 2300 было убито, 6000 взято в плен. Овладев огромной добычей, воины вынуждены были продать ее, как и прежнюю. Отсюда войско с чрезвычайною бодростью, хотя ему не было дано никакого отдыха, двинулось к Ферентину. Впрочем, здесь пришлось более потрудиться и подвергнуться большей опасности, так как и стены были защищаемы с величайшими усилиями, и местность была обеспечена укреплениями и своими природными свойствами. Но воины, привыкшие получать добычу, превозмогли все. До 3000 врагов было убито вокруг стен, а добыча отдана воинам.
Бóльшая доля славы взятия этих городов приписывается в некоторых летописях Максиму: передают, что Деций взял Мурганцию, а Фабий – Ферентин и Ромулею. Некоторые приписывают эту славу новым консулам, а иные – не им обоим, а одному Луцию Волумнию: ему-де досталось вести войну в Самнии.
18. Между тем как в Самнии совершались, под чьим бы то ни было личным предводительством и главным начальством, эти события, в Этрурии готовилась римлянам грозная война, в которой принимали участие многие народы. Зачинщиком ее был самнит Геллий Эгнаций. Этруски почти все решились воевать; их заразительный пример увлек за собою ближайшие к ним народы Умбрии; предложение платы подняло и галльские вспомогательные войска. Вся эта громада стекалась к лагерю самнитов. Когда в Рим дошла весть об этом неожиданном восстании, то, ввиду того что консул Луций Волумний со вторым и третьим легионами и 15 000 союзников уже отправился в Самний, решено было, чтобы в Этрурию шел, как можно скорее, Аппий Клавдий. За ним последовали два римских легиона, первый и четвертый, и 12 000 союзников; лагерь был разбит неподалеку от неприятелей. Впрочем, больше пользы принесло своевременное прибытие, чем какие-либо подвиги, достаточно умело или удачно совершенные там под руководством консула, так что страх перед римским именем остановил некоторые народы Этрурии, уже собиравшиеся было взяться за оружие. Много битв произошло на невыгодных позициях и в неблагоприятное время, и подаваемые ими надежды делали врагов опаснее день ото дня, воины уже почти потеряли веру в своего вождя, а вождь – в воинов.
В трех летописях я нахожу известие о том, что Аппий послал письмо к своему товарищу с целью призвать его из Самния. Но я не решаюсь выдавать это за верное, так как именно это обстоятельство и послужило предметом спора между консулами римского народа, уже вторично занимавшими одну и ту же почетную должность: Аппий говорил, что он не посылал письма, а Волумний уверял, что был вызван письмом Аппия. Уже Волумний овладел в Самнии тремя крепостями, где было убито до 3000 неприятелей и почти половина этого числа взята в плен, и, к величайшему удовольствию оптиматов, подавил внутренние волнения луканцев, вожаками и зачинщиками которых были плебеи и бедняки, отправив туда в качестве проконсула Квинта Фабия со старым войском. Предоставив Децию опустошение неприятельских полей, сам он со своими войсками отправился к товарищу в Этрурию. Прибытие его всеми было встречено с радостью; настроения же Аппия, по моему мнению, обусловливалось состоянием его совести: если он ничего не писал, то гнев его имел полное основание, если же он нуждался в помощи, то его притворство было делом низкой неблагодарной души. Дело в том, что, выйдя на встречу Волумнию и едва ответив на его приветствие, он спросил: «Все ли благополучно, Луций Волумний? В каком положении дела в Самнии? Какая причина заставила тебя удалиться с назначенного тебе театра военных действий?» Волумний отвечал, что дела в Самнии идут счастливо, а что пришел он, будучи вызван его письмом; если оно было подложно и в Этрурии нет надобности в нем, то он тотчас же, повернув знамена, уйдет назад. «Так уходи, – отвечал Аппий, – тебя никто не удерживает; совсем не к лицу тебе хвастаться тем, что ты пришел сюда подать помощь другим в то время, как тебя, может статься, едва хватает для войны, тебе порученной!» «Да обратит это Геркулес к доброму концу, – сказал Волумний, – пусть лучше пропадут даром труды мои, чем случится что-нибудь такое, почему бы для Этрурии недостаточно было одного консульского войска».