лся в толпу людей, занятых своими частными делами, и нарочно проводил там время, не желая дать повода народу оставить форум для того, чтобы сопровождать его домой. Несмотря на такую проволочку, участие граждан к нему не охладело, и большая толпа сопровождала его домой. В следующую ночь консул отправился обратно к своему войску, не уведомив о том сенат, чтобы его не удерживали в городе для созыва комиций.
24. На следующий день сенат, спрошенный претором Марком Помпонием, решил написать диктатору, чтобы он вместе с начальником конницы и претором Марком Марцеллом прибыл в Рим для выбора консулов, если считает это полезным для блага государства; имелось в виду, чтобы сенаторы могли лично от них узнать, в каком положении государство, и соответственно этому принять меры. Все на зов явились, оставив легатов для командования легионами. Диктатор говорил о себе мало, и притом скромно, приписывая бóльшую часть славы начальнику конницы Тиберию Семпронию Гракху, и назначил комиции, на которых избраны были в консулы управлявший тогда провинцией Галлией Луций Постумий (заочно в третий раз) и Тиберий Семпроний Гракх, бывший тогда начальником конницы и курульным эдилом. Затем в преторы избраны были Марк Валерий Левин (во второй раз), Аппий Клавдий Пульхр, Квинт Фульвий Флакк, Квинт Муций Сцевола. После выборов диктатор возвратился на зимние квартиры в Теан к войску, оставив в Риме начальника конницы, с тем, чтобы он, так как он должен был по истечении нескольких дней вступить в должность, спросил мнение отцов о наборе и о снаряжении войск на следующий год.
В то время как римляне особенно заняты были выборами, получено было известие о новом поражении – в этот год судьба посылала одно поражение за другим – именно, будто предназначенный консул Луций Постумий[794] со всем войском погиб в Галлии. Лес – галлы его называли Литанским[795], – по которому он хотел провести войско, был велик. В этом лесу с правой и левой стороны дороги галлы так подпилили деревья, что если их не трогать, то они стояли неподвижно, при малейшем же толчке падали. У Постумия было два римских легиона и столько союзников, набранных им в областях у Адриатического моря, что он ввел в неприятельскую страну 25 000 вооруженных. Галлы расположились кругом на опушке леса и, как только войско вошло в лес, толкнули крайние из подпиленных деревьев. Эти деревья падали на другие, которые сами по себе не были устойчивы и еле-еле держались при помощи других, и они с обеих сторон повалились на людей, оружие и лошадей, так что спаслось едва только десять человек. Бóльшая часть была убита стволами деревьев и отломившимися ветвями, прочие же, напуганные этой неожиданностью, были перебиты вооруженными галлами, засевшими вокруг всего леса, причем из такого большого числа взяты были в плен немногие, которые устремились к мосту на реке, но были отрезаны, так как мост был уже занят врагами. Здесь пал Постумий, сражавшийся изо всех сил, чтобы не попасть в плен. Доспехи вождя и его отрубленную голову бóи с торжеством отнесли в свой самый священный храм. Затем голову эту очистили, а череп, по обычаю, оправили в золото и, как священный сосуд, употребляли в торжественных случаях для возлияний, а для жрецов и предстоятелей храма он служил и чашей. Добыча галлов была так же велика, как и победа: хотя бóльшая часть животных была задавлена упавшими деревьями, зато прочие вещи найдены были лежащими по всей линии павшего войска, так как ничего не было потеряно во время бегства.
25. По получении известия об этом поражении государство много дней находилось в таком страхе, что лавки были заперты и в городе царила тишина, точно ночью, вследствие чего сенат поручил эдилам обойти город и приказать открыть лавки и уничтожить в городе знаки общественного траура. После этого Тиберий Семпроний собрал сенат, успокаивал сенаторов и уговаривал их, раз они могли вынести каннское поражение, не падать духом при меньшем несчастии. Лишь бы только-де с врагами карфагенянами и Ганнибалом все обстояло благополучно, на что он надеется, а войну с галлами можно с одинаковой безопасностью и оставить без внимания, и отложить; месть за этот обман останется во власти богов и римского народа. Надо посоветоваться и принять меры относительно врагов пунийцев и того войска, при помощи которого следует вести эту войну. Прежде всего он сам изложил, сколько в войске диктатора пехотинцев, всадников, граждан и союзников; затем Марцелл представил численность своего войска, а о количестве войска в Апулии у консула Гая Теренция спросил людей, знающих его состав. Не находили только возможности набрать консулам войска, достаточно сильного для ведения такой серьезной войны; поэтому решено было в этом году отказаться от войны с Галлией, хотя и побуждал к ней основательный гнев. Войско диктатора назначено было консулу. Что касается войска Марцелла, то решено было тех воинов его, которые бежали после битвы при Каннах, переправить в Сицилию и заставить их там служить все время войны в Италии. Туда же решено было послать слабейших воинов из войска диктатора Юния, не определяя наперед срока службы сверх узаконенного числа походов. Два городских легиона были назначены другому консулу, который заместит Луция Постумия, и решено было избрать такового, как только это можно будет сделать, не нарушая ауспиций. Сверх того, решено было как можно скорее вызвать из Сицилии два легиона, из коих консул, которому достались городские легионы, должен был взять столько воинов, сколько ему понадобится; консулу Гаю Теренцию продлить власть на один год и нисколько не уменьшать войско, которое у него было для защиты Апулии.
26. Таковы были мероприятия и приготовления в Италии; в то же время римляне не с меньшей энергией вели войну в Испании, но пока более счастливо. Между тем как Публий и Гней Сципионы разделили между собою войско так, что Гней вел войну на суше, а Публий на море. Пунийский главнокомандующий Газдрубал, не доверявший особенно ни тому ни другому роду своего войска, держался вдали от врага, уверенный в своей безопасности только благодаря расстоянию и природе местности, пока на многократные и продолжительные просьбы его ему не выслали из Африки подкрепления, в 4000 пехотинцев и 500 всадников. Затем, когда наконец надежды его оживились, он подошел ближе к неприятелю и со своей стороны приказал флоту снарядиться и приготовиться к защите островов и приморского побережъя. В самый разгар новых приготовлений к войне его напугала измена начальников союзного флота, которые никогда не были верны ни вождю, ни интересам карфагенян после сурового упрека, сделанного им за то, что они вследствие трусости покинули флот у Ибера. Эти перебежчики произвели бунт среди тартесиев[796]: под их влиянием отпало несколько городов, а один даже был взят ими штурмом.
Против этого народа вместо римлян начата была война. Газдрубал двинулся с готовым к бою войском в неприятельскую страну и решил напасть на знатного вождя тартесиев – Халба, который с сильным войском держался лагерем перед стенами города, взятого несколько дней тому назад. И вот он послал вперед легковооруженных, чтобы выманить неприятеля на бой, а часть конницы разослал в разные стороны для опустошения страны и для того, чтобы ловить рассеявшихся врагов. Одновременно произошло замешательство в лагере Халба и в полях бегство и избиение; затем, когда враги со всех сторон вернулись разными путями в лагерь, то они быстро оправились от страха, и у них хватило мужества не только защищать укрепления, но и вызывать врага на бой. И вот они, по обычаю, с пляской выскочили из лагеря и своею неожиданной смелостью внушили страх неприятелю, который недавно сам вызывал их на бой. Поэтому Газдрубал тоже отвел войско на довольно крутой холм, защищенный сверх того протекающей перед ним рекой, и стянул туда же посланных вперед легковооруженных и рассеявшихся всадников; кроме того, не полагаясь вполне ни на реку, ни на холм, он укрепил лагерь палисадом. При таком обоюдном страхе дано было несколько сражений; но нумидийские всадники уступали испанским, а маврские метатели – воинам, вооруженным легкими щитами; последние, обладая одинаковой с ними ловкостью, значительно превосходили их мужеством и силою.
27. Простояв перед лагерем пунийцев и не будучи в состоянии вызвать их на бой, испанцы, ввиду трудности штурма лагеря, взяли приступом город Аскую, куда Газдрубал, при вступлении в неприятельскую страну, свез хлеб и прочие запасы, и завладели окрестным пространством. С этого времени никакая власть не могла сдержать их ни во время похода, ни в лагере. Как только Газдрубал заметил со стороны врагов беспечность, которая обыкновенно бывает результатом удачи, он уговорил воинов напасть на врагов, рассеявшихся в беспорядке, сошел с холма и повел войско в боевом порядке к лагерю. Когда вестники и воины, сбежавшие с наблюдательных пунктов и сторожевых постов, в тревоге дали знать о прибытии Газдрубала, было приказано готовиться к бою. Каждый, как только схватил оружие, без команды, без сигнала, без строя и в беспорядке бросался в сражение. Передовые уже вступили в бой, между тем как другие только бежали толпами, а иные и не выступили еще из лагеря. Несмотря на это, они в начале одной своей храбростью напугали врага, затем, когда небольшим отрядом они устремились на сомкнутую массу врагов и вследствие своей малочисленности оказались в опасном положении, то они стали искать взорами один другого и, гонимые со всех сторон, сбились в кучу. Теснясь друг к другу и соединяя оружие с оружием, они так были скучены, что им негде было действовать оружием. Тут карфагеняне окружили их кольцом, и большую часть дня происходило избиение. Небольшой отряд пробился и устремился в лес и горы. Под влиянием того же страха покинут был лагерь, и весь народ на следующий день сдался карфагенянам.
Но недолго продолжался мир. Вскоре пришел из Карфагена приказ, чтобы Газдрубал как можно скорее вел войско в Италию. Только что распространился слух об этом по Испании, как почти все стали склоняться на сторону римлян. Поэтому Газдрубал тотчас же отправил в Карфаген письмо с уведомлением, какой вред причинил слух об его отправлении; он сообщал, что если действительно тронется оттуда, то Испания еще до перехода его через Ибер окажется в руках римлян: не говоря уже о том, что у него нет ни гарнизона, ни вождя, которого он мог бы оставить вместо себя, – римские главнокомандующие так хороши, что, даже при равенстве сил, им едва можно оказывать сопротивление. Поэтому он просил карфагенян, если им Испания хоть сколько-нибудь дорога, прислать ему заместителя с сильным войском, прибавляя, что если даже все будет обстоять благополучно, то провинция доставит ему все-таки немало хлопот.