оложения дела. И если бы кто-нибудь из вас спросил, каким образом вы, немногие и побежденные, защитили лагерь от многих и победителей, то вы, конечно, ответили бы: именно боясь, вы обезопасили все укреплениями и сами были вполне наготове. Это в порядке вещей: люди бывают менее всего осторожны против того, чего они под влиянием удачи не боятся, так как чем пренебрег, того не остерегаешься и с той стороны не бываешь защищен. В настоящее время враги менее всего боятся, что мы, которых они недавно осаждали и на которых нападали, сами станем штурмовать их лагерь. Дерзнем же на такой шаг, в возможность которого с нашей стороны нельзя верить, он будет легче по тому самому, что кажется весьма трудным. В третью ночную стражу я тихо поведу вас. Я разведал, что нет у них ни порядка в караулах, ни правильных постов. Лагерь будет взят при первом натиске, лишь только раздастся в воротах крик. Затем среди не опомнившихся от сна, дрожащих от неожиданной тревоги и застигнутых в постелях без оружия должно будет произвести избиение, от которого я отвлек вас вчерашний день к вашей досаде. Я знаю, что план мой кажется смелым; но при затруднительных обстоятельствах, когда остается мало надежды, чем отважнее план, тем он безопаснее, так как если хоть немного замешкаешься в благоприятный момент, который быстро проходит, то вскоре, упустив его, напрасно будешь искать. Одно войско находится поблизости, два – недалеко; если теперь напасть, то есть еще некоторая надежда: и силы ваши и их вы уже испробовали. Если мы просрочим день и слух о вчерашней вылазке понудит врага перестать пренебрежительно относиться к нам, то грозит опасность, что соединятся все вожди и все войска. Устоим ли мы потом против трех вождей и трех неприятельских армий, против которых не устоял Гней Сципион, хотя имел невредимое войско? Как наши вожди погибли вследствие разъединения сил, так и врагов можно уничтожить по частям, когда они будут разделены. Другого какого-либо способа вести войну нет. Поэтому будем ожидать только удобного случая, который представит ближайшая ночь. Да помогут нам боги! Идите и подкрепите свои силы, чтобы свежими и бодрыми ворваться в неприятельский лагерь с таким же мужеством, с каким вы защитили свой собственный».
С радостью выслушали они от нового вождя новый план, и тем более он нравился, чем был смелее. Остальную часть дня употребили на приготовление оружия и на подкрепление тела, а бóльшую часть ночи отдыхали. В четвертую стражу двинулись.
39. На расстоянии шести миль за ближайшим лагерем было другое войско пунийцев. Между ними лежала ложбина, густо поросшая деревьями. Почти в середине этого лесистого пространства спрятались римские когорта и конница со свойственной пунийцам хитростью. Когда захвачена была таким образом середина дороги, молча проведены были остальные войска к ближайшим врагам и так как перед воротами не было никакого караула и на валу не было стражи, то они проникли без малейшего препятствия с чьей-либо стороны, как будто в свой собственный лагерь. Затем дают сигнал трубой, и поднимается крик. Одни рубят полусонных врагов, другие подпаливают покрытые сухой соломой хижины, третьи занимают ворота, чтобы преградить путь к бегству. Одновременно пожар, крик и резня не позволяют врагам видеть и слышать, как будто они лишились чувств. Безоружные, они попадают в толпу вооруженных. Одни рвутся к воротам, другие прыгают через вал, так как путь прегражден; все ускользнувшие тотчас же бегут к другому лагерю; там когорта и всадники, выбегая из скрытого места, окружили и перерезали всех до единого; впрочем, если бы кто и убежал из этой сечи, то все-таки весть о поражении не могла прийти раньше римлян: с такой быстротой они перебежали из ближайшего взятого лагеря в другой. А там, по дальности расстояния и вследствие того, что перед рассветом некоторые разбрелись для добывания фуража и дров и для грабежа, римляне нашли во всем еще бóльшую небрежность и распущенность: на караульных постах было только положено оружие; воины без оружия или сидели и лежали на земле, или гуляли перед валом и воротами. С этими-то столь спокойными и беспечными воинами вступают в бой римляне, еще не остывшие после недавней битвы и самонадеянные, вследствие победы. Итак, в воротах не могли оказать сопротивления. Когда сбежались со всего лагеря на первый тревожный крик, началось внутри ворот жестокое сражение; и долго держался бы враг, если бы вид окровавленных римских щитов не дал знать пунийцам о другом поражении и, вследствие этого, не нагнал на них ужаса. Под влиянием этой паники все были обращены в бегство. Не уничтоженные сечей рассыпаются куда только можно было и таким образом лишаются лагеря. Итак, в одну ночь и в один день под предводительством Марция взяли штурмом два неприятельских лагеря.
По свидетельству Клавдия, переведшего Ацилиеву летопись[881] с греческого языка на латинский, изрублено было до 37 000 врагов, взято в плен 1830 и приобретена огромная добыча, в том числе серебряный щит с изображением Газдрубала Баркидского, весом в 137 фунтов. По словам Валерия Антианта, взят был только один лагерь Магона и изрублено 7000 врагов; в другом же сражении устроили против Газдрубала вылазку, убили 10 000, а взяли в плен 4330. По описанию Пизона, когда Магон врассыпную преследовал отступавших римлян, из засады они изрубили 5000. У всех прославляется имя вождя Марция. И к истинной славе его прибавляют чудесные рассказы, будто бы в то время когда он говорил речь на военной сходке, из головы его распространилось пламя незаметно для него самого, к великому ужасу стоявших вокруг воинов. Памятником одержанной им победы над пунийцами вплоть до капитолийского пожара был в храме щит с изображением Газдрубала, названный Марциевым.
Затем на некоторое время дела в Испании стихли, так как, после таких страшных взаимных поражений, обе воюющие стороны медлили предпринять последний рискованный шаг.
40. Во время этих событий в Испании Марцелл, по взятии Сиракуз, с такой безупречной добросовестностью уладил остальные дела Сицилии, что не только увеличил славу своего имени, но и обаяние римского народа. Он отвез в Рим служившие украшением город статуи и картины, которыми изобиловали Сиракузы и которые составляли трофеи, приобретенные от врагов по праву войны. А отсюда возникло первое начало восхищения произведениями греческого искусства и того произвола вообще в расхищении всякого рода священных и несвященных предметов, который перешел в конце концов на римских богов, прежде всего на тот самый храм, который отменно разукрасил Марцелл. Ведь чужестранцы посещали устроенные Марцеллом храмы у Капенских ворот по причине превосходных подобного рода украшений, из которых уцелела весьма незначительная часть.
К Марцеллу стали сходиться посольства почти от всех сицилийских общин. Они были поставлены в различные условия соответственно их вине. Не отпадавших или возвратившихся в дружеские отношения до взятия Сиракуз он принял как верных союзников; сдавшиеся же вследствие страха после взятия Сиракуз получили законы от победителя на правах побежденных. Однако у римлян все еще оставалась важная война около Агригента: война с остававшимися вождями предшествовавшей войны – Эпикидом и Ганноном и третьим новым гражданином Гиппакры, присланным Ганнибалом на место Гиппократа (земляки называли его Муттином), ливифиникийского происхождения, мужем энергичным и под руководством Ганнибала всесторонне изучившим военное искусство. Эпикид и Ганнон дали ему нумидийские вспомогательные войска. С ними он исходил вдоль и поперек поля врагов и, для поддержания в союзниках духа верности, сблизился с ними, подавая каждому из них своевременную помощь. Поэтому в короткое время он наполнил всю Сицилию славой своего имени, и сочувствовавшие делу карфагенян ни на кого не возлагали больших надежд. Итак, вожди пунийский и сиракузский, запертые до того времени в стенах Агригента, решили выйти за стены и расположились лагерем при реке Гимера, не столько по совету Муттина, сколько вследствие уверенности в нем. Как только об этом довели до сведения Марцелла, он сразу двинул войска и расположился от врага на расстоянии приблизительно четырех миль, с целью выждать, каковы будут действия и приготовления его. Но Муттин не дал ни места, ни времени медлить или обдумывать планы: он перешел реку и напал на сторожевые неприятельские посты, наводя сильный страх и производя сумятицу. На следующий день он почти в правильном бою загнал врагов внутрь укреплений. Затем его отвлек происшедший в лагере мятеж нумидийцев: почти 300 из них ушли в Гераклею Миносову. Он отправился для усмирения и возвращения их обратно и, по рассказам, сильно убеждал вождей не вступать в бой с врагом в его отсутствие. Это огорчило обоих вождей, особенно Ганнона, которого уже прежде тревожила его слава: ему-де, карфагенскому главнокомандующему, присланному самим сенатом и народом, ставит границы Муттин, африканский выродок! Он склонил медлившего Эпикида перейти реку и выступить в бой: если-де они будут ожидать Муттина и результат сражения выйдет благоприятный, то, без сомнения, слава будет принадлежать Муттину.
41. А Марцелл считал унизительным, чтобы он, который отбил от Нолы опиравшегося на каннскую победу Ганнибала, отступил перед этими, побежденными на суше и на море, врагами; поэтому он приказал воинам поспешно взять оружие и вынести знамена. В то время как он строил войско, к нему подлетают, несясь во весь опор, 10 нумидийцев из неприятельского войска с известием, что их земляки останутся в покое во время битвы: прежде всего на них подействовал тот бунт, во время которого 300 из их числа ушли в Гераклею; затем они видят, что полководцы, умаляя славу их начальника, услали его накануне самого дня сражения. Лживый народ остался верен данному им обещанию. Таким образом, и римляне воспрянули духом, благодаря быстро разлетевшейся по рядам вести о том, что конница, составлявшая предмет особенных опасений, покинула врагов, и врагами овладел ужас, так как, помимо того что большая часть собственных сил не помогала им, явилось также опасение нападения со стороны собственной конницы. Поэтому сражение не было упорно: первый крик и натиск решили дело. При столкновении нумидийцы спокойно оставались на флангах. Увидя, что их союзники обращают тыл, они некоторое время только бежали с ними вместе, а когда заметили, что все в тревоге направляются в Агригент, сами, из боязни осады, врассыпную рассеялись по ближайшим общинам. Перерубили много тысяч людей, забрали в плен 6000 человек и 8 слонов. Это была последняя битва Марцелла в Сицилии. Затем он победоносно возвратился в Сиракузы.