На исходе того лета, когда была взята Капуя и прибыл в Испанию Сципион, пунийский флот, призванный из Сицилии в Тарент, для того чтобы мешать доставке провианта для находившегося в тарентинской крепости римского гарнизона, хотя и заградил все доступы к крепости со стороны моря, но, вследствие затянувшейся блокады, сделал более затруднительным пропитание для своих союзников, чем для врагов. Хотя побережье отличалось безопасностью, порты, находясь под охраной пунийских кораблей, были открыты, но через них нельзя было подвозить для жителей города столько же хлеба, сколько истреблял его сам пунийский флот вследствие многочисленности своего экипажа, состоявшего из сброда всякого рода людей. Так что гарнизон крепости, ввиду своей малочисленности, мог просуществовать на ранее заготовленном хлебе и без привозного, а для тарентинцев и флота не хватало даже привозного. Наконец, этот флот отпустили к большей радости, чем встречали; но продовольствие немногим стало дешевле, так как, с удалением прикрытия со стороны моря, нельзя было подвозить хлеб.
21. На исходе того же лета Марк Марцелл прибыл из своей провинции Сицилии в Рим; претор Гай Кальпурний для него созвал сенат в храм Беллоны[898]. После того как здесь Марцелл рассказал о своих действиях, посетовав слегка как на свою собственную участь, так особенно на участь своих воинов, так как ему нельзя было увести с собой войска, несмотря на покорение провинции, он потребовал себе позволения вступить в город с триумфом, но не достиг этого. Много рассуждали о том, чтó менее прилично: отказать ли в триумфе при личном присутствии в городе тому человеку, в честь которого заочно было назначено торжественное молебствие с жертвоприношением бессмертным богам за счастливое ведение войны под его предводительством. Или в отсутствии войска (свидетеля, заслужен или не заслужен триумф), как бы по окончании войны, допустить к триумфу то лицо, которому приказано передать войско преемнику, а это постановление состоялось бы, если бы война в провинции не продолжалась. Остановились на среднем решении: вступить ему в город с овацией. По постановлению сената народные трибуны внесли предложение к народу о том, чтобы Марк Марцелл сохранял власть главнокомандующего в тот день, когда будет с овацией вступать в Рим. Накануне своего вступления в город Марцелл отпраздновал триумф на Альбанской горе[899]; затем он с овацией вступил в город, предшествуемый громадной добычей: вместе с изображением взятых Сиракуз несли катапульты, баллисты и всякие другие военные орудия; затем драгоценности, накопленные благодаря продолжительному миру и царской роскоши: массу искусно сделанных серебряных и бронзовых вещей, прочую утварь, дорогие материи и множество замечательных статуй, которыми были украшены Сиракузы наряду с выдающимися городами Греции. В знак победы и над пунийцами вели восемь слонов; весьма замечательное зрелище представляли собою также выступавшие с золотыми венками на голове сиракузец Сосис и испанец Мерик; по указанию первого вступили ночью в Сиракузы, другой же предал остров со всем тамошним гарнизоном. Им обоим было дано право римского гражданства и подарено по пятьсот югеров земли – Сосису на сиракузской территории, из земель, принадлежавших или царям, или врагам римского народа; был дан ему также дом в Сиракузах, любой из числа принадлежавших тем, которые были наказаны по праву войны. Мерику же и перешедшим вместе с ним на сторону римлян испанцам было приказано подарить в Сицилии город с его округом из числа отпавших от римлян городов. Марку Корнелию было поручено отвести им город и землю там, где ему заблагорассудится. В той же самой области было назначено четыреста югеров земли Беллигену, который склонил Мерика перейти на сторону римлян.
После удаления Марцелла из Сицилии пунийский флот высадил туда 8000 пехоты и 3000 нумидийских всадников. На их сторону передались города Мургантия и Эргетий. Их примеру последовали Гибла, Мацелла и некоторые другие менее известные города. Между тем нумидийцы под предводительством Муттина, бродя по всей Сицилии, жгли поля союзников римского народа. Сверх того, римское войско, рассерженное отчасти тем, что не было увезено вместе с главнокомандующим из провинции, отчасти тем, что ему было запрещено зимовать в городах, вяло несло военную службу и ему скорее недоставало зачинщика к возмущению, чем расположения к тому. Среди этих затруднений претор Марк Корнелий усмирил воинов, то ободряя, то наказывая их, привел снова к покорности все отпавшие города и, согласно решению сената, назначил из числа их для испанцев, которым должно было дать город и землю, Мургантию.
22. Так как оба консула занимали войсками провинцию Апулию, а между тем пунийцы с Ганнибалом были уже не так страшны, то они получили приказание распределить между собою по жребию театр военных действий в Апулии и в Македонии. Сульпицию досталась Македония, и он заменил собою Левина. Когда Фульвий, вызванный ради выборов в Рим, председательствовал в комициях для избрания консулов, то подававшая первой свой голос центурия младших Вотуриевой трибы назначила консулами Тита Манлия Торквата и отсутствовавшего Тита Отацилия. Когда к присутствовавшему лично Манлию сходилась толпа для принесения поздравлений, и в согласии народа не было сомнения, он, окруженный большой толпой, предстал пред трибуналом консула и попросил его выслушать несколько слов и приказать отозвать назад подавшую уже свой голос центурию. Когда все напряженно ждали, что он заявит, Манлий выразил свой отказ под предлогом болезни глаз, сказав, что бесстыдно поступает как кормчий, так и вождь, предлагающий вверить ему жизнь и судьбу других, тогда как ему все должно делать при помощи чужих глаз. Поэтому, если консулу угодно, пусть он прикажет центурии младших Вотуриевой трибы снова подавать голоса и помнить при выборе консулов о войне, гнездящейся в Италии, и о временах, переживаемых государством. Только что ведь успокоился слух от шума и смятения, производимых неприятельским войском и заставлявших за несколько месяцев перед этим содрогаться почти стены Рима. Когда же после этого большинство в центурии воскликнуло, что оно ни в чем не изменяет своего решения и назначит консулами тех же самых лиц, тогда Торкват сказал: «Ни я, будучи консулом, не буду в состоянии выносить ваш характер, ни вы мою верховную власть. Подавайте снова голоса и думайте о том, что в Италии война с пунийцами, а вождем врагов состоит Ганнибал». Тогда центурия, как из уважения к этому мужу, так и из-за раздававшихся кругом криков удивления, попросила консула, чтобы он пригласил центурию старших Вотуриевой трибы: они-де хотят переговорить со старшими и избирать консулов согласно с их решением. Когда были призваны старшие члены центурии Вотуриевой трибы, младшим дали время переговорить с теми наедине в овиле[900]. Центурия старших сказала, что следует обсуждать вопрос о трех лицах, из которых двое уже были отличены многими почестями, именно о Квинте Фабии и Марке Марцелле, а если они непременно желают избрать кого-нибудь не бывшего еще консулом для войны с пунийцами, то о Марке Валерии Левине, так как он отлично вел войну на суше и на море против царя Филиппа. Таким образом, когда было предложено на выбор три лица и старшие были отпущены, младшие приступили к голосованию. Выбрали заочно консулами Марка Клавдия Марцелла, прославленного тогда покорением Сицилии, и Марка Валерия. Все центурии последовали решению той, которая первою подавала голос.
Пусть теперь издеваются над поклонниками древности. Я, конечно, если бы существовало какое-либо государство мудрецов, которое философы скорее рисуют в своем воображении, чем знают в действительности, не думал бы, чтобы в нем могли явиться вельможи, проникнутые большим нравственным достоинством и менее жаждущие власти, или народ с лучшими свойствами характера. А то обстоятельство, что в наш век даже родительский авторитет ничтожен и в пренебрежении у детей, делает почти невероятным желание центурии младших посоветоваться со старшими, кому вручить власть по голосованию.
23. Затем произошли комиции для выбора преторов. Были выбраны Публий Манлий Вольсон, Луций Манлий Ацидин, Гай Леторий и Луций Цинций Алимент. Случайно вышло так, что по окончании комиций возвестили о смерти в Сицилии Тита Отацилия, которого, по-видимому, народ намерен был назначить в его отсутствие товарищем Титу Манлию, если бы не был нарушен порядок комиций. Игры в честь Аполлона происходили в предыдущем году, и на предложение претора Кальпурния праздновать их и этот год сенат постановил утвердить это чествование божества на вечное время.
В тот же год видели и сообщили о нескольких чудесных знамениях. Стоявшая на крыше храма Согласия статуя Победы была поражена ударом молнии и, сброшенная к стоявшим на орнаментах из жженой глины фигуркам Победы, застряла и не упала оттуда. Были слухи, что как в Анагнии, так и в Фрегеллах в городскую стену и ворота ударила молния, что на Субертанской площади целый день текли потоки крови, в Эрете шел каменный дождь, а в Реате ожеребилась самка мула. Эти чудесные знамения предотвратили принесением в жертву крупных животных, и было назначено для народа на один день общественное молебствие и девятидневное празднество.
В тот год умерло несколько государственных жрецов и были назначены новые: на место Марка Эмилия Нумидийского, одного из коллегии децемвиров, был назначен Марк Эмилий Лепид; понтифика Марка Помпония Матона сменил Гай Ливий; авгура Спурия Карвилия Максима – Марк Сервилий. Так как понтифик Тит Отацилий Красс умер в конце года, то поэтому не состоялось назначения на его место; фламин Юпитера Гай Клавдий покинул должность фламина, так как не по обряду принес в жертву внутренности животного.
24. В то же самое время Марк Валерий Левин, ознакомившись предварительно путем секретных переговоров с настроением этолийских вельмож, прибыл с находившимся в боевой готовности флотом на заранее нарочито назначенное собрание этолийцев. Здесь он, в доказательство счастливого оборота дел у римлян в Италии и Сицилии, сослался на взятие Сиракуз и Капуи, прибавив к этому, что издревле от предков перешел к римлянам обычай заботиться о своих союзниках, из которых одних они приняли в число своих граждан, наделив их одинаковыми с собою правами, других же держали в таком прекрасном положении, что те предпочитали быть союзниками, чем римскими гражданами. Этолийцы же будут у них в тем большем почете, что первыми из живущих по ту сторону моря народов вступят в дружбу с ними. Ведь Филипп и македоняне стеснительные для них соседи; и он уже сломил силу и упорство их и доведет их до того, что они удалятся не только из тех городов, которые насильственно отняли у этолийцев, но и сама Македония станет подвергаться опасности нападений; и акарнанцев, на отторжение которых от своего политического целого негодовали этолийцы, он снова поставит в определенные древней договорной формулой права и подчиненные отношения к ним.