ет никакой надобности во флоте, так как все берега Испании свободны от пунийского флота, он приказал вытащить в Тарраконе корабли на берег и зачислил моряков в сухопутное войско; в изобилии было и оружие, частью захваченное в Карфагене, частью сделанное после взятия Карфагена, где было заперто такое большое число мастеровых.
С этими войсками Сципион двинулся в начале весны от Тарракона – ибо возвратился уже из Рима и Лелий, без которого он не хотел предпринимать ничего важного, – и направился против врага. Когда он проходил через умиротворенные страны, причем союзники, по пределам которых он шел, сопровождали и принимали его, вышли к нему навстречу со своими войсками также Индибилис и Мандоний. Индибилис говорил от лица обоих, отнюдь не как варвар, нагло и необдуманно, напротив, скорее почтительно и с достоинством: переход к римлянам он старался скорее оправдать, как обусловленный необходимостью, а не хвастался им, будто они воспользовались первым удобным случаем. Они-де знают, что для старых союзников слово «перебежчик» составляет предмет отвращения, а для новых является подозрительным; и они не порицают такой образ действий людей, однако только в том случае, если сущность дела, а не имя порождает взаимную ненависть. Затем он упомянул о своих прежних заслугах по отношению к карфагенским полководцам и, с другой стороны, об их жадности, гордости и всякого рода несправедливостях по отношению и к ним лично, и к их соотечественникам. Ввиду-де всего этого они до сих пор только телом принадлежали карфагенянам, а сердцем они давно уже находятся там, где, как они уверены, уважается законность и естественное право. С мольбой прибегают и к богам те, которые не могут долее переносить насилия и несправедливости людей; они просят Сципиона только о том, чтобы он их переход на сторону римлян не ставил им ни в вину, ни в заслугу: какими он узнает их с этого дня на деле, так пусть он их и ценит.
«Именно так я и поступлю, – ответил римский полководец, – и не буду считать перебежчиками людей, которые не признали законным тот союз, где не священно ни божеское, ни человеческое право». Затем были приведены их жены и дети и возвращены им; от радости они плакали, и в тот день им было оказано гостеприимство, а на следующий день союз был закреплен формально, и они были отпущены, чтобы привести свои войска. С этого времени они располагались лагерем вместе с римлянами, пока, по их указанию, римское войско не подошло к врагу.
18. Ближайшее войско карфагенян, находившееся под начальством Газдрубала, стояло вблизи города Бекулы. Перед лагерем находились конные аванпосты. На них-то прямо с пути, не выбрав места для лагеря, сделали нападение легковооруженные, стоявшие перед знаменами и вообще все те, которые шли в первых рядах; при нападении римляне выказали такое пренебрежение к карфагенянам, что ясно было, каково мужество той и другой стороны: всадники, обращенные в беспорядочное бегство, были загнаны в лагерь, и римские знамена почти проникли в самые ворота. И в тот день, разжегши только желание сразиться, римляне расположились лагерем. Ночью Газдрубал отвел свои войска на возвышенности, вершины которых представляли ровную поверхность; с тыла находилась река, а впереди и по сторонам холм опоясывали как бы обрывистые берега. Под этой вершиной находилась другая, более низкая равнина, спускавшаяся в виде террасы; она так же была окружена другим обрывом, представлявшим не менее трудностей для восхождения. На эту-то ниже находящуюся равнину Газдрубал, увидев выстроившиеся перед лагерем войска врагов, и приказал на следующий день спуститься нумидийским всадникам вместе с легковооруженными балеарцами и африканцами. Между тем Сципион, объезжая ряды и отряды своего войска, указывал на врага, говоря, что он, отчаявшись в надежде иметь успех в сражении на равнине, занимает холмы и стоит пред их глазами, полагаясь на занимаемую им позицию, а не на храбрость и силу оружия; но стены Нового Карфагена были выше, и, однако, римский воин перешагнул через них; ни холмы, ни крепость, ни даже море не могли противостоять его оружию; занятые врагами возвышенности послужат только к тому, что во время бегства им придется прыгать в пропасти и с крутизны, но и этот путь к бегству им будет заперт. Затем Сципион дает распоряжение двум когортам – одной занять вход в долину, через которую катит свои волны река, другой – засесть на дороге, полого идущей от города на поля; а сам ведет отряд легковооруженных воинов, прогнавших накануне врага с аванпостов, против легковооруженных неприятелей, расположившихся на нижнем выступе горы. Сперва римляне шли по весьма неровной местности, встречая препятствия только в самом пути; но затем, лишь только они подошли к неприятелю на расстояние полета стрелы, их осыпали тучею всякого рода метательных снарядов. Римляне в ответ бросали камни, лежавшие повсюду и почти все годные для этой цели; бросали их не только воины, но и толпа обозных служителей, присоединившаяся к вооруженным. Впрочем, хотя римлянам трудно было подниматься и они буквально были засыпаемы стрелами и камнями, но благодаря привычке взбираться на стены и стойкости духа они первыми взошли наверх. Лишь только они достигли ровного места, где можно было твердо стать ногою, они прогнали с позиции неприятеля, который, будучи легко вооружен, появлялся то тут, то там и был вне опасности, благодаря расстоянию, дававшему возможность бросать метательные орудия и уклоняться от сражения, но не обладал стойкостью в рукопашном бою. С большим уроном враг был прогнан к отряду, занимавшему более высокий холм.
Затем Сципион приказал победителям напасть на середину неприятельской армии, а сам разделил с Лелием прочие войска и велел ему идти в обход с правой стороны возвышенности, пока не найдет менее крутой подъем. Сам же, сделав небольшой обход слева, напал на неприятеля с фланга. Тут впервые произошло смятение в строю врагов, когда они хотели обращать фланги и поворачивать ряды по направлению раздавшихся кругом со всех сторон криков. Во время этого замешательства подошел и Лелий; когда враги отступали, чтобы не подвергаться ранам с тыла, первые ряды их разорвались, и таким образом среднему отряду римлян представилась возможность взобраться наверх; иначе они никогда бы не взошли на возвышенность на таком неудобном месте, если бы ряды врагов оставались сомкнутыми и слоны стояли в порядке перед знаменами. Когда избиение врагов происходило повсеместно, Сципион, напавший первоначально с левым флангом своих войск на правый фланг, особенно губительно действовал против незащищенных открытых флангов врагов. И уже некуда было даже бежать: с обеих сторон, справа и слева, римские отряды заняли дороги; ворота же лагеря были заперты вследствие бегства полководца и знатных лиц; к этому присоединился еще испуг слонов, паника которых устрашала воинов не менее, чем враги. Таким образом в этом сражении пало до 8000 неприятелей.
19. Газдрубал, еще до начала битвы поспешно отправивший вперед деньги и слонов, захватывая по пути как можно больше воинов из обратившихся в бегство, устремился вдоль реки Таг к Пиренеям. Сципион овладел лагерем врагов; всю добычу, исключая свободных людей, он предоставил воинам, пленных же при проверке оказалось 10 000 пехотинцев и 2000 всадников; из них всех испанцев он отпустил по домам без выкупа, а африканцев приказал квестору продать. Тогда толпа испанцев, как сдавшихся прежде, так и взятых в плен накануне, окружила его и с замечательным единодушием провозгласила царем. Но Сципион, водворив через глашатая молчание, заявил, что имя главнокомандующего, как называют его воины, для него самое почетное, имя же царя, имеющее большое значение в других местах, в Риме ненавистно. Он обладает духом, приличным царю; если они признают это самым важным в человеке, то пусть про себя и держатся такого мнения, но громко его не выражают. Даже варвары поняли величие души Сципиона, который, так высоко стоя в нравственном отношении, с презрением относится к имени, пред которым преклоняются другие люди. Затем были разделены подарки царям и знатным людям Испании, причем Индибилису он предложил выбрать по своему желанию 300 лошадей из большого числа захваченных в плен.
Продавая, по приказанию полководца, африканцев, квестор послал к Сципиону замечательно красивого юношу, узнав, что он царского рода. На вопросы Сципиона, кто он такой, из какой страны и почему, будучи в таком возрасте, находился в лагере, юноша отвечал, что он нумидиец и соотечественники называют его Массивой; после смерти отца, он, как сирота, был воспитан у Галы, деда по матери, царя нумидийцев, и вместе с дядей Масиниссой, который недавно пришел с конницей на помощь карфагенянам, переправился в Испанию; до этого времени Масинисса, принимая во внимание его возраст, никогда не позволял ему участвовать в сражении; но в этот день, в который произошло сражение с римлянами, он тайно, без ведома своего дяди, взяв оружие и лошадь, вышел в строй; здесь, во время сражения, лошадь его споткнулась, он упал в пропасть и был взят римлянами в плен. Приказав охранять нумидийца, Сципион покончил со всеми делами, подлежащими решению с трибунала; затем, возвратившись в свою палатку, призвал Массиву и спросил, желает ли он возвратиться к Масиниссе. Заплакав от радости, юноша заявил, что, конечно, желает. Тогда полководец, подарив ему золотой перстень, тунику с широкой пурпурной полосой вместе с испанским военным плащом и золотою застежкой и богато убранного коня, отпустил его, приказав всадникам сопровождать его, пока он пожелает.
20. После этого происходил совет относительно ведения войны. Некоторые предлагали тотчас же начать преследование Газдрубала; но Сципион, считая этот план опасным, в случае если Магон и другой Газдрубал соединятся с ним, послал только отряд войска для занятия Пиреней, а сам употребил остальную часть лета на подчинение власти римлян народов Испании. Немного дней спустя после сражения при Бекуле, когда Сципион, возвращаясь уже в Тарракон, вышел из лесистых гор Кастулона