Много мне пришлось бы ходить вокруг да около одного предмета, если бы я пожелал разобраться во всех разноречивых известиях, передаваемых историками о смерти Марцелла. Оставляя в стороне других, Целий трояко излагает ход дела: сначала так, как передан он народной молвою, протом как он описан в хвалебной речи сына, который участвовал в этом деле, наконец, как результат своих собственных тщательных исследований. Впрочем, при всем разногласии молвы, большинство, однако, передает, что Марцелл вышел из лагеря для рекогносцировки, и все – что он был окружен вследствие засады.
28. Полагая, что враги находятся в большом страхе вследствие смерти одного консула и раны другого, Ганнибал, чтобы не пропустить какого-нибудь удобного момента, тотчас переносит лагерь на холм, где происходила битва. Здесь он нашел тело Марцелла и похоронил его. Криспин, потерявший присутствие духа вследствие смерти своего товарища и своей раны, среди тишины наступившей ночи выступил из лагеря и, достигнув ближайших гор, расположился лагерем на возвышенном и защищенном со всех сторон месте. Тут оба полководца обнаружили находчивость: один – стараясь воспользоваться хитростью, а другой – отвратить ее. Ганнибалу вместе с телом Марцелла достался и перстень его. Опасаясь, как бы Пуниец не ввел кого-нибудь в обман при помощи находившейся на этом перстне печати, Криспин послал в ближайшие окрестные города вестников сообщить, что товарищ его убит и неприятель завладел его перстнем; поэтому пусть они не верят ничему, что написано от имени Марцелла. Едва только такой посол консула пришел в Салапию, как было получено письмо Ганнибала, составленное от имени Марцелла, в котором сообщалось, что в следующую за этим днем ночь он придет в Салапию; войска тамошнего гарнизона пусть будут наготове, если представится необходимость в их содействии. Начальники Салапии поняли обман и, полагая, что Ганнибал ищет удобного случая сильно наказать их не только за их отпадение от него, но и за избиение его всадников, отослав обратно вестника (он был римский перебежчик), чтобы воины могли сделать без свидетеля желаемые приготовления, располагают по стенам и на удобных местах города отряды граждан; караулы и посты на эту ночь они расставляют с особенным вниманием; около ворот, к которым, по их мнению, должен был прийти враг, помещают самую отборную часть гарнизона.
Ганнибал подступил к городу около четвертой стражи. Первые ряды составляли римские перебежчики, имевшие римское оружие. Все они говорили по-латыни и, как только подошли к воротам, вызывают стражей и приказывают отворить ворота, заявляя, что здесь находится консул. Сторожа, как будто разбуженные их криком, подняли тревогу, засуетились и старались открыть ворота, которые были заперты, так как решетка была спущена; ее-то они частью расшатывают при помощи рычагов, частью поднимают на веревках на такую высоту, что можно было выпрямившись пройти под нею. Едва открылся достаточно свободный проход, как перебежчики наперегонки устремляются через ворота в город. Но лишь только их прошло в город около шестисот человек, решетка с большим шумом упала, так как веревка, на которой она держалась, была опущена. Тогда одна часть гарнизона Салапии нападает на перебежчиков, которые, прибыв с похода, беспечно несли оружие за плечами, как обычно среди мирных граждан, а другая, бросая с башни над этими воротами и со стен камни, колья и дротики, отражает неприятеля.
Так ушел оттуда Ганнибал, сам попавшийся в свои собственные сети, и отправился к Локрам, чтобы освободить этот город от осады, – его с особым напряжением осаждал Гай Цинций при помощи осадных сооружений и метательных орудий всякого рода, привезенных из Сицилии. Уже Магон почти не верил в возможность удержать город за собой и защитить его, как вдруг, вследствие известия о смерти Марцелла, для него блеснул первый луч надежды; вслед за этим получилось известие, что Ганнибал, выслав вперед нумидийскую конницу, и сам следует с отрядом пехоты с возможною скоростью. Поэтому, как только он узнал по данному со сторожевых башен знаку о приближении нумидийцев, тотчас, открыв ворота, и сам с ожесточением устремился на врага. Вначале битва оставалась нерешительной не столько потому, чтобы силы противников были равны, сколько потому, что Магон внезапно сделал вылазку. Но затем неожиданно подошли нумидийцы, и римлянами овладел такой страх, что они, покинув разного рода осадные сооружения и машины, которыми громили стены, в беспорядке обратились в бегство по направлению к морю и кораблям. Таким образом прибытие Ганнибала освободило Локры от осады.
29. Узнав, что Ганнибал двинулся в страну бруттийцев, Криспин приказал военному трибуну Марку Марцеллу отвести в Венузию войско, которым начальствовал его товарищ. А сам, едва будучи в состоянии выносить тряску носилок вследствие своих тяжелых ран, двинулся со своими легионами в Капую и написал письмо в Рим о смерти своего товарища и о том, в каком критическом положении находится он сам: он не может прибыть в Рим для созыва комиций, потому что он, по-видимому, не будет в состоянии вынести трудностей пути; очень боится за Тарент, как бы Ганнибал с войском не поворотил из земли бруттийцев туда; к нему необходимо прислать легатов, людей умных, которым бы он мог высказать свои желания относительно дел, касающихся государства.
Чтение этого письма вызвало большую печаль по поводу смерти одного консула и страх за жизнь другого. Итак, сенат послал в Венузию к войску Квинта Фабия-сына, а к консулу трех легатов – Секста Юлия Цезаря, Луция Лициния Поллиона и Луция Цинция Алимента – последний за несколько дней перед тем возвратился из Сицилии. Они получили приказание сообщить консулу, чтобы он, если не будет в состоянии сам явиться в Рим ко времени комиций, назначил для ведения их диктатора в пределах римской области; если консул отправился уже в Тарент, то претор Квинт Клавдий должен отвести легионы в ту сторону, где он может защищать наибольшее число союзнических городов.
В это же лето переправился из Сицилии в Африку с флотом из 100 кораблей Марк Валерий и, высадившись у города Клупеи, на большом пространстве опустошил страну, почти не встретив ни одного вооруженного; но затем воины, производившие грабеж, быстро возвратились к кораблям вследствие внезапного известия о приближении пунийского флота, состоявшего из 83 кораблей. С ними удачно сразились римляне недалеко от Клупеи: захватив в плен 18 кораблей, а остальные обратив в бегство, они с большой добычей, захваченной на суше и на море, возвратились в Лилибей.
В то же лето пришел на помощь ахейцам, по их просьбе, и Филипп: их теснил войною и соседний лакедемонский тиран Маханид, и этолийцы опустошали их страну, переправив на кораблях войско через пролив между Навпактом и Патрами, называемый туземцами Рионом. Ходила также молва, что и Аттал, царь Азии, намерен переправиться в Европу, так как этолийцы на последнем годичном собрании вручили ему верховную власть над их племенем.
30. Вследствие этого Филипп явился в Грецию. Его встретили у города Ламии этолийцы под предводительством Пиррия, который вместе с Атталом, в отсутствие последнего, был избран на этот год претором. С этолийцами было и войско Аттала, и около 1000 человек из римского флота, которых прислал Публий Сульпиций. С этим полководцем и с этими войсками Филипп дважды сражался успешно; в обоих сражениях пало по крайней мере 1000 врагов. Когда затем этолийцы, под влиянием страха, заперлись в стенах города Ламии, Филипп повел войско к Фаларе, лежащей у Малийского залива; местность эта когда-то была густо заселена вследствие прекрасной гавани, безопасных кругом якорных стоянок для судов и других удобств со стороны моря и суши. Туда пришли послы от египетского царя Птоломея, от родосцев, афинян и хиосцев, чтобы прекратить войну между Филиппом и этолийцами; и со стороны этолийцев приглашен был в качестве посредника для заключения мира сосед их, царь афаманов Аминандр. Впрочем, все они заботились не столько об этолийцах, народе слишком грубом, принимая во внимание природные свойства греческого племени, сколько о том, чтобы Филипп не вмешивался в дела греков и чтобы его владычество не легло тяжелым бременем на свободные учреждения Греции. Рассуждение об условиях мира были отложены до времени собрания членов Ахейского союза и был назначен день и место его, а пока было достигнуто перемирие на тридцать дней. Царь, отправившись оттуда через Фессалию и Беотию, прибыл в Халкиду на Эвбее, чтобы не допустить войти в тамошние гавани и высадиться на берег Атталу, который, как он слышал, собирается направиться со своим флотом к Эвбее. Оставив там отряд против Аттала, на случай если он тем временем переправится сюда, сам с небольшим числом всадников и отрядом легковооруженных пришел в Аргос; здесь ему было поручено, по избранию народа, заведывание играми в честь Геры и Немейскими играми[931], ввиду того, что македонские цари, согласно их собственному заявлению, ведут свое происхождение из этого города. По окончании игр в честь Геры, тотчас же после празднества, Филипп отправился в Эгий на собрание союзников, назначенное гораздо раньше.
Там занимались обсуждением вопроса о том, что необходимо положить конец Этолийской войне, чтобы не дать повода ни римлянам, ни Атталу вступить в Грецию. Но едва только истек срок перемирия, этолийцы расстроили все эти соображения, услышав о том, что и Аттал пришел в Эгину, и римский флот стоит у Навпакта. Призванные на собрание ахейцы, на котором присутствовали и те посольства, которые вели переговоры о мире у Фалары, они прежде всего жаловались на некоторые ничтожные нарушения условий во время перемирия и, наконец, сказали, что война не может быть прекращена, если ахейцы не возвратят мессенцам Пилос, римляне не получат обратно Атинтанию, а Скердилед и Плеврат – ардиеев. Но Филипп, считая возмутительным, чтобы побежденные сами предлагали ему, победителю, условия, сказал, что он и прежде выслушивал предложения о мире и заключил перемирие вовсе не в надежде на то, что этолийцы останутся спокойными, а с целью сделать всех союзников свидетелями того, что он ищет мира, а этолийцы – повода к войне. Таким образом мир не состоялся, а Филипп распустил собрание, оставив для защиты ахейцев отряд из 4000 человек, получив от них пять военных кораблей; присоединив их к недавно посланному к нему карфагенскому флоту и к кораблям, шедшим из Вифинии от царя Прусия