На следующий день Ганнибал не предпринимал ничего; вождь римлян вывел свои войска в боевом порядке, но, увидев, что никто не выступает против него, приказал собирать доспехи убитых неприятелей и похоронить тела своих воинов, снеся их в одно место. В следующие затем дни консул так близко подходил к воротам неприятельского лагеря, что казалось, будто он намерен сделать приступ; наконец, Ганнибал в третью стражу, оставив в той части лагеря, которая была обращена к неприятелю, много огней и палаток и немного нумидийцев, чтобы они показывались на валу и в воротах, выступил и быстро направился в Апулию. На рассвете римское войско подошло к окопам; нумидийцы, согласно уговору, короткое время показывались в воротах и на валу, а затем, введя ненадолго римлян в заблуждение, пришпорили коней и пустились вдогонку за остальным войском. Лишь только консул заметил, что в неприятельском лагере полное спокойствие и что нигде не видно даже тех немногих, которые появлялись на рассвете, выслал вперед двух всадников для разведок; узнав точно, что в лагере нет никакой опасности, он приказал вступить туда. Пока воины предавались грабежу, он оставался там, а затем приказал трубить отбой и задолго до наступления ночи отвел свои войска обратно. На рассвете следующего дня он выступил и, двигаясь большими переходами согласно указаниям молвы вслед за неприятельским войском, настиг его недалеко от Венузии. Здесь также произошла беспорядочная схватка, в которой пунийцы потеряли более 2000 убитыми. Отсюда Ганнибал устремился в Метапонт, двигаясь в ночное время и по горам, чтобы избежать сражения с римлянами. Из этого города он послал с небольшим отрядом Ганнона, командира местного гарнизона, в землю бруттийцев для набора нового войска, а затем, присоединив его войска к своим, поспешил по тому же пути, по которому пришел сюда, обратно в Венузию, а оттуда выступил к Канузию. Нерон неустанно шел по пятам неприятеля и, отправляясь сам в Метапонт, призвал в землю луканцев Квинта Фульвия, чтобы эта местность не оставалась беззащитною.
43. Между тем Газдрубал, сняв осаду Плацентии, послал с письмом к Ганнибалу четырех галльских всадников и двух нумидийцев. Следуя за Ганнибалом, отступавшим в Метапонт, они прошли среди врагов почти всю Италию вдоль и, не зная дорог, попали в Тарент; здесь они были захвачены рыскавшими по полям римскими фуражирами и приведены к пропретору Квинту Клавдию; сначала они пытались запутать его уклончивыми ответами, но когда придвинуты были орудия пытки, то страх принудил их открыть истину, и они объяснили, что несут письмо от Газдрубала к Ганнибалу. Вместе с нераспечатанным письмом их было поручено военному трибуну Луцию Вергинию препроводить к консулу Клавдию; для конвоирования были посланы с ними два конных отряда самнитян. Лишь только они прибыли к консулу, письмо через переводчика было прочтено, а пленные допрошены. Тогда Клавдий понял, что положение дел в отечестве не таково, чтобы каждый консул, придерживаясь обычного порядка, вел войну с неприятелем, назначенным ему сенатом, в пределах указанной ему провинции, со своими собственными войсками; он полагал, что необходимо решиться, придумать что-нибудь непредвиденное, неожиданное, что вначале возбудит не меньший страх среди граждан, чем среди врагов, но затем, будучи доведено до конца, обратит великий страх в великую радость. Ввиду этих соображений он послал в Рим сенату письмо Газдрубала и вместе с тем сообщил сенаторам, чтó он намерен предпринять. Кроме того, он советовал, ввиду предстоящей в Умбрии встречи Газдрубала с братом, как он это обещал в письме к нему, отозвать в Рим легион из Капуи, произвести новый набор в Риме и выставить против неприятеля у Нарнии городское войско. Вот что писал сенату консул. В то же время посланы были впереди гонцы по Ларинской, Марруцинской, Френтанской, Претутианской областям, где консул намерен был вести войско, с приказанием всем жителям – заготовить и доставить из деревень и городов на дорогу съестные припасы для воинов и вывести лошадей и других вьючных животных, чтобы для отсталых было достаточное количество повозок. Сам же из всего войска – из граждан и союзников – отделил 6000 отборных пехотинцев и одну тысячу всадников, объявив, что хочет захватить ближайший город в земле луканцев и находящийся в нем карфагенский гарнизон, и приказал, чтобы все были готовы к походу. Выступив ночью, он повернул к Пицену.
Консул вел как можно скорее свой отряд к товарищу, оставив начальником войск в лагере легата Квинта Катия.
44. А в Риме господствовали не меньшие страх и смятение, как за два года перед тем, когда пунийский лагерь находился перед стенами и воротами города. Здесь не знали хорошенько, хвалить ли или порицать такое смелое движение консула. Ясно было только то, что судить о нем будут по результату, что в высшей степени несправедливо: лагерь-де оставлен вблизи такого врага, как Ганнибал, без полководца, с войском, у которого отнято все, что составляло его силу, его украшение; консул сделал вид, что идет в область луканцев, между тем как спешит в Пицен и Галлию, оставляя лагерь, безопасность которого гарантирована только заблуждением врага, так как он не знал, что там нет полководца и части войска. Что будет, если все это откроется и Ганнибал пожелает или преследовать со всем своим войском Нерона, отправившегося с 6000 вооруженных, или напасть на лагерь, оставленный в добычу ему без сил, без власти, без права ауспиций? [945] Наводили страх прежние поражения, понесенные в эту войну, гибель обоих консулов в предыдущем году. И все это произошло в то время, когда в Италии находился один вождь, одно вражеское войско; теперь же стало две войны, в Италии находятся две огромные армии, два, можно сказать, Ганнибала; ведь и Газдрубал сын того же Гамилькара, он такой же деятельный полководец, приобретший в Испании опытность в войне с римлянами, длившейся столько лет, прославившийся двойною победой, так как истребил два войска, причем погибли два замечательных полководца; а быстротой перехода из Испании и призывом галльских народов к оружию он может гордиться гораздо более, чем сам Ганнибал, так как он собрал войско в тех местах, где брат его потерял бóльшую часть своих воинов, погибших от голода и холода, самых ужасных видов смерти. Люди, знавшие события в Испании, ко всему этому прибавляли еще, что Газдрубалу придется вступить в бой с Гаем Нероном, вождем, далеко ему не безызвестным – будучи случайно захвачен им в труднопроходимом ущелье, он ускользнул, введя его в обман, точно ребенка, лукавым предложением условий мира[946]. Вообще римляне считали все военные силы неприятеля гораздо бóльшими, чем это было на самом деле, а свои гораздо меньшими: под влиянием страха люди всегда склонны все перетолковывать в дурную сторону.
45. Удалившись от врага настолько, что было вполне безопасно открыть свое намерение, Нерон обращается к воинам с краткой речью; он говорит, что ни один вождь не придумывал плана действий, более дерзкого по виду и более безопасного на самом деле; он-де ведет их к верной победе. В самом деле, его товарищ отправился на эту войну только тогда, когда вполне был удовлетворен сенатом по вопросу о численности пехоты и конницы; войск у него больше и они гораздо лучше обучены, чем если бы он шел против самого Ганнибала; а между тем дело решат они – сколь ни малую прибавку представляют они из себя. Стоит только, чтобы распространилась молва во время сражения – а чтобы не прежде пошел этот слух, о том он приложит старание – о прибытии другого консула, другого войска – и это сделает победу несомненной. Слух часто решает войну, и самое незначительное обстоятельство вселяет в души или страх, или надежду; по крайней мере, слава, как результат счастливо выполненного дела, почти всецело будет принадлежать им; всегда то, что явилось в конце дела, как добавление считается имеющим решающее значение для всего дела; воины-де сами видят, при каком стечении народа, при каком удивлении и каких добрых пожеланиях совершается их путь. И действительно, все время они шли между выстроившихся рядами мужчин и женщин, которые высыпали отовсюду из деревень и провожали их пожеланиями, мольбами и похвалами; их называли оплотом государства, спасителями Рима и его могущества, говорили, что в их руках и оружии заключается спасение и свобода их и их детей. Они молили всех богов и богинь, чтобы путь войска был благополучен, сражение удачно, чтобы они скоро одержали победу над неприятелем; вместе с тем они сами обязывались исполнить те обеты, которые делали за них, чтобы, как теперь они провожают их с беспокойством, так спустя несколько дней с радостью встретить их, ликующих вследствие победы. Затем каждый из жителей приглашал воинов к себе, предлагал то или другое, настаивал брать именно у него то, что необходимо или для них самих, или для вьючных животных; все они давали с удовольствием и притом в изобилии; воины старались превзойти их своею скромностью, принимая только самое необходимое; они не делали никаких привалов, не отходили от знамен и не останавливались, чтобы поесть; они шли день и ночь и отдыхали едва ли даже столько, сколько необходимо было для удовлетворения естественной потребности тела. К другому консулу были высланы вперед гонцы известить о приближении войска и спросить, желает ли он, чтобы они вошли в лагерь открыто или тайно, днем или ночью и остановиться ли им в одном с ним лагере или отдельно. Признано было за лучшее, чтобы они вошли в лагерь тайно ночью.
46. Консул Ливий вместе с паролем объявил по лагерю приказ, чтобы трибун принял к себе трибуна, центурион центуриона, всадник всадника, пехотинец пехотинца; ибо, с одной стороны, не надо расширять лагерь, чтобы неприятель не заметил прибытия другого консула; с другой стороны, поместиться большому числу людей в тесных палатках будет очень легко, потому что войско Клавдия не взяло с собой в поход почти ничего, кроме оружия. Впрочем, отряд во время самого пути увеличился добровольцами, по собственному почину предлагавшими свои услуги; тут были и старые воины, выслужившие уже срок военной службы, и молодые; все они наперебой изъявляли желание записаться в ряды войска, но консул принимал только тех, которые по