15. Битва эта была далеко не равной, как во всех других отношениях, так и особенно в том, что толпа балеарцев и испанских новобранцев была противопоставлена римским и латинским воинам. По мере того как день подвигался вперед, в войске Газдрубала стал ощущаться недостаток сил, так как происшедшая ранним утром тревога застигла его воинов врасплох и заставила их поспешно выйти в боевом порядке, прежде чем они успели подкрепить свои силы пищей. К тому же Сципион нарочно затягивал время, чтобы битва происходила поздно: только в седьмом часу пехота бросилась на фланги; до центра же войска битва дошла значительно позже, для того, чтобы зной полуденного солнца, изнурение, вызываемое необходимостью стоять под оружием, а вместе с тем ощущения голода и жажды обессилили карфагенян прежде, чем они вступят в рукопашный бой с римлянами. Таким образом карфагеняне стояли, опираясь на щиты. К довершению всего, уже слоны, испуганные шумным нападением конницы, копейщиков и легковооруженных, бросились с флангов в центр строя. Поэтому неприятели, утомленные физически и упав духом, отступили, но в полном порядке, совершенно так, как будто бы шло нисколько не пострадавшее войско, повинуясь приказанию своего полководца. Но когда победители, увидав, что счастье склоняется на их сторону, с большим ожесточением стали наступать со всех сторон и выдержать этот натиск было нелегко, то, хотя Газдрубал и силился сдержать свое войско и остановить отступление, крича, что позади есть холмы, которые могут служить им убежищем, если они будут отступать неторопливо, все же страх стал брать верх над стыдом, когда ближайшие к неприятелю ряды стали отступать, и они, вдруг повернув тыл, все бросились бежать. И сначала они старались удержаться у подошвы холмов и вернуть воинов в строй, так как римляне медлили занять своим войском противолежащий холм. Но затем, увидав, что начинается дружная атака, они снова бросились в бегство и в ужасе были загнаны в лагерь.
Римляне находились уже недалеко от вала и, стремительно несясь, овладели бы им, если бы после палящего зноя, какой бывает среди обильных дождем туч, не разразился такой ливень, что победители едва успели отступить в свой лагерь, а некоторых даже объял суеверный страх перед попыткой еще что-либо предпринимать в этот день. Хотя ночь и ливень призывали изнемогавших от труда и ран карфагенян к необходимому покою, однако страх и угрожавшая опасность не позволяли им медлить; поэтому, ввиду возможности, что на рассвете лагерь будет осажден неприятелем, и желая защитить себя укреплениями, так как на оружие мало надежды, они натаскали камней с ближайших окрестных долин и тем увеличили высоту вала. Но переход союзников на сторону неприятелей заставил признать бегство более надежным, чем дальнейшее пребывание на том же месте. Начало отпадения было положено царьком турдетанов Аттеном, который перешел на сторону римлян с большим отрядом соплеменников. Затем два укрепленных города и их гарнизоны были переданы их начальниками римскому вождю. Боясь, чтобы эта зараза не получила более широкого распространения, раз уж обнаружилась склонность к отпадению, Газдрубал в тиши ближайшей ночи снялся с места.
16. На рассвете, как только стоявшие на караулах донесли Сципиону об уходе неприятеля, он сейчас же приказал выступить в поход, послав вперед конницу; и войско шло так быстро, что несомненно настигло бы неприятеля, если бы шло прямым путем следом за ним; но поверили проводникам, что есть другой, более короткий, путь к реке Бетис, где они могут напасть на неприятеля во время его переправы. Так как переход через реку был отрезан, то Газдрубал повернул к Океану, а оттуда начал уже отступать далее, как будто обратившись в бегство, благодаря чему он успел уйти на значительное расстояние от римских легионов. Между тем конница и легкая пехота, нападая на них то с тыла, то с флангов, не давали им покоя и задерживали их отступление. Но так как им на каждом шагу приходилось останавливаться и отражать то конницу, то копейщиков, то вспомогательные пешие войска, – успели подойти легионы. Тогда началась уже не битва, а резня, вроде бойни скота, пока сам полководец не дал примера к бегству и не выбрался на ближайшие холмы приблизительно с 6000 полувооруженных воинов, так как остальные были частью перебиты, частью взяты в плен. Карфагеняне поспешно укрепили на самом высоком холме наскоро разбитый лагерь и легко защищались там, так как, вследствие крутизны подъема, попытки врага взобраться на него были безуспешны. Но осаду, в месте голом и бесплодном, можно было выдержать лишь в течение немногих дней; поэтому воины стали переходить на сторону неприятеля, а наконец и сам полководец, призвав корабли – а море отсюда было недалеко, – ночью бросил войско и сам бежал в Гадес.
Услыхав о бегстве неприятельского вождя, Сципион оставил Силану для продолжения осады лагеря 10 000 пехотинцев и 1000 всадников, а сам с остальным войском, сделав безостановочно семьдесят дневных переходов, возвратился в Тарракону, чтобы, удостоверяясь в верности царьков и общин Испании, иметь возможность вознаградить их согласно со справедливой оценкой их заслуг. После его ухода Масинисса, тайно переговорив с Силаном, чтобы подготовить к перемене плана действий и подчиненное ему племя, переправился в Африку с немногими из соотечественников; в то время не вполне ясна была причина, побудившая его к измене, но его непоколебимая верность после этого до последних дней жизни является доказательством того, что даже и тогда он действовал не без основательного повода. На присланных обратно Газдрубалом кораблях Магон направился в Гадес; остальное войско, покинутое своими полководцами, частью перешло к врагам, частью рассеялось в бегстве по ближайшим общинам, причем ни один отряд не выдавался сколько-нибудь своей численностью или силами. Вот каким образом были изгнаны из Испании карфагеняне под личным предводительством и главным начальством Публия Сципиона на четырнадцатый год после начала войны и на пятый после того, как Публий Сципион принял провинцию и войско. Немного спустя Силан возвратился в Тарракон к Сципиону с известием об окончании войны.
17. Луций Сципион со многими знатными пленными был послан в Рим, чтобы возвестить там о завоевании Испании. В то время как все остальные обнаруживали величайшую радость и прославляли это дело, один виновник его, человек с ненасытной жаждой к подвигам и истинной славе, считал завоевание Испании делом ничтожным сравнительно с тем, что предвидел в будущем его великий гений. Он уже видел перед собою Африку и великий Карфаген и верил в то, что слава этой войны как бы сосредоточена там для того, чтобы дать ему почетное имя.
И вот, считая необходимым принять к этому предварительные меры и расположить к себе сердца царей и народов, он решил прежде всего испытать Сифака, царя масесулиев. Масесулии, племя, родственное маврам, обитает как раз против берегов Испании, где расположен Новый Карфаген. В то время царь их был связан договором с карфагенянами: предполагая, что этот договор не более важен и священен для Сифака, чем вообще для варваров, верность которых зависит от счастья союзников, Сципион отправляет к нему послом Гая Лелия с дарами. Польщенный этим и руководясь тем, что римлян везде сопровождала удача, у карфагенян же в Италии дела были не удачны, а в Испании уже не было никаких дел, варвар согласился на дружбу с римлянами, заявив, что обмен клятв, скрепляющих эту дружбу, должен произойти не иначе, как в присутствии самого римского полководца. Таким образом Лелий, получив от царя обещание только относительно того, что, прибыв к нему, Сципион не подвергнется опасности, возвратился назад. Так как он имел виды на Африку, то для него было во всех отношениях весьма важно склонить на свою сторону Сифака: это был богатейший царь той страны, он испытал уже счастье в войне с самими карфагенянами, да и пределы его царства были удобно расположены относительно Испании, так как отделялись от нее узким проливом. Поэтому Сципион, считая это дело стоящим того, чтобы стремиться к нему, даже подвергаясь большой опасности, так как иначе было невозможно, оставил для защиты Испании Луция Марция в Тарраконе и Марка Силана в Новом Карфагене, куда тот пришел из Тарракона сухим путем, сделав большие переходы. Сам он отправился из Карфагена с Гаем Лелием на двух пентерах и прибыл в Африку, причем плыл большей частью на веслах, пользуясь тихой погодой, и только изредка помогал им легкий ветер. Случайно вышло так, что в это самое время Газдрубал, прогнанный из Испании, вошел с семью триремами в гавань и, бросив якорь, готовился пристать к берегу, как вдруг замечены были две пентеры, принадлежность которых неприятелю была для всех несомненна и которые они могли, пользуясь численным превосходством, захватить прежде, чем те войдут в гавань; но произошла только тревога и переполох, там как воины и моряки в одно время старались приготовить к бою оружие и снарядить корабли. Действительно, пользуясь усилившимся с моря ветром, пентеры вошли на парусах в гавань прежде, чем карфагеняне успели вытащить якоря, а в царской гавани никто более не осмелился беспокоить их. Таким образом первым высадился на землю Газдрубал, а за ним и Сципион с Лелием – и отправились к царю.
18. В Сифаке вызвало чувство гордости – да оно и не могло быть иначе – то обстоятельство, что вожди двух могущественнеших в то время народов явились к нему в один и тот же день с просьбой о мире и дружбе. Обоих их Сифак пригласил, как гостей, и, так как случай свел их под одной кровлей и у одних и тех же пенатов, то он попытался свести их для беседы с целью прекратить вражду; но Сципион заявил, что лично у него нет против карфагенян никакой ненависти, которую бы могла уничтожить беседа, вступать же с врагом в какие бы то ни было переговоры по государственным вопросам без приказания сената он не может; а так как царь главным образом настаивал на том, чтобы не показалось, будто один из гостей не допущен к столу, то Сципион согласился присутствовать на пире. Таким образом они обедали у царя вместе, и Сципион с Газдрубалом возлежали даже на одном ложе, как того желал царь. Сципион обладал такою обходительностью, таким природным тактом во всем, что своей приятной беседой привлек к себе не только Сифака, варв