ара, незнакомого с римскими обычаями, но даже и заклятого врага Газдрубала. Последний говорил, что этот человек при личном свидании вызвал в нем большее удивление, чем своими военными подвигами, и что он уже не сомневается в переходе Сифака и его царства во власть римлян: таким искусством привлекать к себе человеческие сердца владеет этот муж. Таким образом карфагенянам следует не столько искать причины, почему они потеряли Испанию, сколько подумать о том, как им удержать за собою Африку. Ведь не с целью путешествия и не для того только, чтобы побродить около красивых берегов, такой великий римский полководец, покинув только что покоренную им провинцию, оставив войска, переправился с двумя кораблями в Африку, во вражескую страну, отдавшись во власть царя, верность которого не испытана, но потому, что он питает надежду подчинить себе Африку. Этот план давно уже созрел в уме Сципиона, и он открыто выражал неудовольствие, что он, Сципион, не ведет войну в Африке подобно тому, как Ганнибал в Италии.
Заключив договор с Сифаком, Сципион покинул Африку и после борьбы в открытом море с непостоянными и большей частью бурными ветрами на четвертый день вошел в гавань Нового Карфагена.
19. Хотя Испания и успокоилась от волнения, вызываемого Пунической войной, все-таки было ясно, что некоторые общины, сознавая свою вину, оставались спокойными скорее под влиянием страха, чем из верности; из них особенно выдавались по своему могуществу и по степени виновности Илитургис и Кастулон. Жители Кастулона, бывшие союзниками римлян при счастливых обстоятельствах, перешли на сторону пунийцев после гибели Сципионов с войсками. Жители Илитургиса к отпадению присоединили злодеяние, выдавая и умерщвляя бежавших к ним после этого побоища римлян. Сурово расправиться с этими народами тотчас по прибытии, когда дела в Испаниях были сомнительны, было бы не столько полезно, сколько справедливо; теперь же, когда все уже успокоилось, и так как, по-видимому, наступило время наказать изменников, Сципион, вызвав из Тарракона Луция Марция, отправил его с третьей частью войск для осады Кастулона; а сам с остальным войском подступил к Илитургису, сделав около пяти переходов. Ворота были заперты, и сделаны все необходимые распоряжения и приготовления для того, чтобы отразить осаду: до такой степени сознание заслуженной, по их убеждению, кары было для них равносильно объявлению войны.
Указывая на это, и начал Сципион свое увещание к воинам: сами испанцы, запирая ворота, показали, какого наказания они заслужили; поэтому с ними следует вести войну с бóльшим ожесточением, чем с карфагенянами, так как с последними почти без озлобления идет борьба за владычество и славу, а первых следует наказать за их вероломство, жестокость и преступление. Наступило время отомстить и за гнусное избиение сотоварищей, и за коварство, которое оказалось бы приготовленным и для них самих, если бы они, обратившись в бегство, попали туда же, и серьезным примером навеки установить, чтобы никто никогда не считал возможным безнаказанно оскорбить римского гражданина или воина, в каком бы он ни был положении. Воодушевленные таким увещанием вождя, они раздают лестницы избранным воинам из каждого манипула. Разделив войско так, чтобы одной частью его командовал легат Лелий, они одновременно нападают на город с двух сторон, наводя таким образом двойной страх на защитников. Не один вождь и не несколько старейшин увещевали горожан, но собственный страх каждого, основанный на сознании своей вины, побуждал его к энергичной защите города, и сами они ни на минуту не забывали и другим напоминали, что их хотят не победить, а наказать. Так как всем им предстоит умереть, то важно то, умрет ли каждый из них в битве и в строю, где общее военное счастье часто придает силу побежденному и унижает победителя, или испустит дух после сожжения и разрушения города, на глазах взятых в плен жен и детей, под ударами и в цепях, подвергшись всевозможному позору и поруганию.
Поэтому не только способные носить оружие и вообще мужчины, но даже женщины и дети принимали участие в защите города свыше своих душевных и телесных сил, подавали сражающимся стрелы и носили на стены камни тем, которые воздвигали укрепления. Дело шло не только о свободе, которая воодушевляет лишь сердца храбрых мужей, но они видели перед собой ужасные истязания и позорную смерть. Их мужество воспламенялось и вследствие соревнования в перенесении трудов и опасностей, и тем, что они видели друг друга. Поэтому осажденные вступили в сражение с таким жаром, что славное войско, покорившее всю Испанию, не раз было отбито от стен молодежью одного города и приходило в замешательство в этой битве, унижавшей его славу. Заметив это и боясь, как бы, вследствие бесполезных попыток осаждающих, враги не воспрянули духом, а его воины не пришли в уныние, Сципион решил, что время ему самому приняться за дело и разделить с ними опасность: упрекнув воинов в трусости, он приказывает нести лестницы, грозя, что он сам полезет на стену, если они будут медлить. Он уже был под стенами города, подвергаясь большой опасности, как со всех сторон воины, встревожившись за участь своего главнокомандующего, подняли крик и стали подставлять лестницы сразу во многих местах; а с другой стороны стал наступать Лелий. Тогда упорство горожан было сломлено, и, сбросив защитников, воины овладели стенами. Среди этого переполоха была взята также крепость с той стороны, где она казалась неприступной.
20. В то время как жители города обратили все свое внимание на защиту тех пунктов, которые подверглись очевидной опасности, а римляне наступали там, где это было возможно, африканские перебежчики, служившие тогда в числе римских вспомогательных войск, заметили, что самая возвышенная часть города, прикрываемая очень высокой скалой, не укреплена никакими сооружениями и не имеет защитников. Как люди, обладающие легкостью и проворством, приобретенными частым упражнением, они взбираются на нее с железными крючьями в руках, пользуясь, где возможно, неровными выступами скалы. Как только где-нибудь им встречалась слишком крутая и гладкая скала, они втыкали крючья на небольшом расстоянии один от другого и, устроив как бы лестницу, причем первые втаскивали за руки следующих за ними, а последние поддерживали тех, которые шли впереди, они взобрались на вершину скалы. Отсюда с криком сбежали они в город, уже взятый римлянами. Тогда-то обнаружилось, что осада города была предпринята под влиянием озлобления и ненависти: никто не думал о том, чтобы брать в плен врагов живыми, никто не думал о добыче, хотя все было открыто для разграбления. Они избивали одинаково безоружных и вооруженных, одинаково женщин и мужчин. В безжалостном озлоблении дошли даже до избиения детей. Потом они предали пламени жилища и разрушили то, чего нельзя было уничтожить огнем: так им хотелось истребить даже следы города и стереть с лица земли память о месте жительства врагов.
Затем Сципион повел свое войско к Кастулону, который защищали не только люди, сошедшиеся из разных мест Испании, но и остатки карфагенского войска, собравшиеся сюда отовсюду после бегства. Но приходу Сципиона предшествовало известие о поражении жителей города Илитургиса, и всех объял ужас и отчаяние; и так как, вследствие различия интересов, каждый желал думать только о себе, не заботясь о другом, то сначала скрытое подозрение, а затем и открытая вражда вызвали разрыв между карфагенянами и испанцами. Во главе испанцев стоял Кердубел, открытый сторонник сдачи, а во главе пуниийских вспомогательных войск был Гимилькон. Тайно условившись с римлянами, Кердубел предал карфагенян вместе с городом. Эта победа была более миролюбива: горожане были менее виновны, да и добровольная сдача значительно смягчила гнев победителей.
21. Затем Марций был послан во владения тех варваров, которые еще не были покорены, чтобы окончательно подчинить их. Сципион возвратился в Новый Карфаген для исполнения обетов, данных богам, и для устройства гладиаторских игр, к которым он уже приготовился, желая почтить память своего отца и дяди. Гладиаторские игры состояли не из того рода бойцов, из которых их обыкновенно набирают учителя гладиаторских школ, не из рабов и людей свободных, продававших свою кровь; но все приняли на себя труд состязания добровольно и безвозмездно. Ибо одни были посланы царьками для того, чтобы представить образец врожденной их племени доблести, другие сами заявили о своем желании участвовать в состязании в угоду полководцу. Иных увлекало соперничество и соревнование, так что они или сами вызывали на поединок, или, будучи вызваны, не отказывались от него. Некоторые решили мечом споры, которых не могли или не хотели покончить судом, условившись, чтобы спорный предмет поступал в собственность победителя; то были люди не темного происхождения, но известные и знатные. Двоюродные братья Корбис и Орсуя, которые спорили из-за власти над общиной, именуемой Ибес, заявили о своем желании решить этот спор оружием. Корбис по летам был старшим, а отец Орсуи в последнее время стоял во главе общины, приняв власть от старшего брата после его смерти. Когда Сципион хотел словесно решить дело и примирить враждующих, то оба ответили, что они уже отвергли подобное посредничество со стороны общих родственников и не намерены иметь судьей кого бы то ни было из богов или людей, кроме Марса. Старший брат отличался физической силой, а младший цветущим возрастом; они желали скорее умереть в поединке, чем подчиниться один другому, и потому невозможно было разнять их ввиду их сильного озлобления, поэтому они представляли славное зрелище войску и доказали, какое великое зло среди смертных властолюбие. Старший, благодаря навыку владеть оружием и хитрости, легко одолел грубую силу младшего. Этот гладиаторский бой завершился погребальными играми, устроенными сообразно со средствами провинции и с лагерной обстановкой.
22. Между тем легаты продолжали действовать. Марций, перейдя реку Бетис, которую туземцы называют Кертис, без боя взял две богатых общины. Город Астапа был всегда на стороне карфагенян. Но не столько это обстоятельство вызвало гнев, сколько то, что они питали к римлянам особенную ненависть, которая вовсе не вызывалась ходом войны. У них не было защищенного местоположением или искусственными укреплениями города, что могло бы придать им более отваги, но природная склонность жителей, увлекавшихся грабежом, побудила их делать набеги на соседние области союзников римского народа и перехватывать бродивших по полям римских воинов, маркитантов и купцов. Когда даже прошел через их пределы большой караван, так как для небольшого числа людей путь был довольно рискован, то они, устроив засаду, окружили его в опасном месте и перебили.