знамен захвачено 174, нумидийских лошадей свыше 2700; захвачено шесть слонов, а восемь погибло от меча и огня; взято большое количество оружия; все его полководец сжег, посвятив Вулкану.
7. Бежавший с немногими Газдрубал устремился в ближайший город африканцев, куда собрались, следуя по стопам вождя, и все оставшиеся в живых; но затем он удалился оттуда из опасения, что город будет сдан Сципиону. Вскоре ворота были открыты и римлян впустили в город; ввиду добровольного подчинения граждан городу не причинено было никакого насилия. Вслед за тем два города были взяты и разграблены. Добыча, взятая тут, равно как и то, что было выхвачено из огня во время пожара лагеря, предоставлена была воинам. Сифак остановился на укрепленной позиции, на расстоянии около восьми миль оттуда; Газдрубал же поспешил в Карфаген, чтобы там, под влиянием страха перед недавним поражением, не приняли какого-нибудь слишком малодушного решения. Действительно, здесь в первый момент произошла страшная паника, и думали, что, оставив Утику, Сципион немедленно осадит Карфаген. Поэтому суфеты – то была у карфагенян власть в роде консульской – созвали сенат. Здесь высказаны были три мнения: одни предлагали отправить послов к Сципиону для переговоров о мире, другие – отозвать Ганнибала для спасения отечества от гибельной войны, третьи – с твердостью духа, присущей римлянам в несчастьях, признавали необходимым снарядить новое войско и убедить Сифака не прекращать войны. Последнее мнение восторжествовало, потому что Газдрубал, присутствовавший в заседании, и все сторонники партии Барки стояли за войну.
Ввиду этого начали производить набор в городе и по деревням и отправили послов к Сифаку, который тоже энергично готовился к новой войне, так как жена его действовала уже не ласками, как прежде, которых было достаточно, чтобы повлиять на влюбленного, но жалобами на свою горькую судьбу; обливаясь слезами, она заклинала его не предавать ее отца и отечества и не допускать, чтобы Карфаген погиб от того же пламени, от которого превратился в пепел лагерь. Весьма кстати послы подавали надежду на успех, сообщая, что около города Оббы они встретили 4000 кельтиберов, отборных молодцов, нанятых их вербовщиками в Испании, и что Газдрубал скоро явится с весьма значительным отрядом. Поэтому Сифак не только дал послам благосклонный ответ, но и показал им толпу нумидийских поселян, которым он в течение последних дней раздал оружие и лошадей, и уверял, что он соберет всю молодежь из своего царства. Он-де знает, что поражение было понесено вследствие пожара, а не в бою, а на войне слабее тот, кого побеждают оружием. Такой ответ дан был послам, и спустя немного дней Газдрубал и Сифак снова соединили свои силы. Все это войско состояло приблизительно из 30 000 вооруженных.
8. Сципион, как будто бы война по отношению к Сифаку и карфагенянам уже была окончена, занялся осадою Утики и уже собирался придвинуть к стенам машины, как весть о возобновлении войны отвлекла его в другую сторону. Оставив небольшие отряды только для вида, будто осада продолжается с суши и с моря, он сам с главными силами двинулся против неприятеля. Сначала он остановился на холме, находившемся на расстоянии приблизительно четырех миль от царского лагеря; на утро, спустившись с конницей на так называемые Великие Равнины[987], расположенные у подошвы этого холма, он потратил весь день на то, что приближался к аванпостам врагов и тревожил их незначительными атаками. В два следующие дня тоже не произошло ничего, достойного внимания, так как дело ограничивалось шумными вылазками с той и другой стороны. Только на четвертый день оба войска сошлись на битву.
Римский полководец поставил принципов позади гастатов, которые стояли в первой шеренге, а в резерве поместил триариев; на правом фланге он выставил италийскую конницу, а на левом – нумидийцев с Масиниссой. Сифак и Газдрубал, поместив нумидийцев против италийской конницы, а карфагенян – против Масиниссы, вывели кельтиберов в центр боевой линии, против знамен легионов. Так построившись, войска вступили в бой. При первом натиске нумидийцы и карфагеняне одновременно с обоих флангов были отброшены: ни нумидийцы, в большинстве своем простые поселяне, не устояли против римской конницы, ни карфагеняне, тоже все новобранцы, не выдержали натиска Масиниссы, внушавшего им страх, помимо прочего, вследствие недавней его победы. Лишившись прикрытия на обоих флангах, войско кельтиберов оставалось на месте, так как, не зная местности, не видело никакого спасения в бегстве и не надеялось на помилование со стороны Сципиона, против которого они пришли сражаться в Африку, в качестве наемников, хотя он оказал великие милости им и их племени. Поэтому, окруженные со всех сторон неприятелями, падая один на другого, они мужественно умирали. Так как все враги обратились на них, то Сифак и Газдрубал имели вполне достаточно времени для бегства. Победителей, утомленных резнею, которая продолжалась дольше самого сражения, застигла ночь.
9. На следующий день Сципион отправил Лелия и Масиниссу со всей римской и нумидийской конницей и легковооруженными воинами преследовать Сифака и Газдрубала; сам же с главными силами своей армии подчинил окрестные города, которые все находились под властью карфагенян, – частью обещаниями, частью страхом, частью силой.
В Карфагене, разумеется, господствовала страшная паника: были уверены, что Сципион, обходя с вооруженными силами, быстро покорит все окрестные города и неожиданно нападет на сам Карфаген. Ввиду этого стали исправлять стены и вооружать их бастионами, причем каждый, по мере сил своих, свозил из деревень все необходимое для того, чтобы переносить продолжительную осаду. Редко говорили о мире; чаще слышались разговоры о необходимости отправить послов к Ганнибалу, чтобы вызвать его в Африку. Огромное же большинство настаивало на том, чтобы флот, предназначенный перехватывать провиант, был отправлен к Утике, для нападения на стоянку кораблей, которые расположились там без всяких предосторожностей: может быть, говорили, удастся уничтожить и корабельный лагерь, оставленный под защитой небольшого отряда. Большинство склонялось на сторону последнего предложения. К Ганнибалу решили, однако, отправить послов, полагая, что если даже действия флота будут весьма удачны, то несколько облегчится только положение осажденной Утики; для защиты же самого Карфагена не остается ни полководца, кроме Ганнибала, ни войска, кроме Ганнибалова. Поэтому на следующий день были спущены на воду корабли, а послы отправились в Италию. Под давлением стесненных обстоятельств, все быстро приводилось в исполнение, и каждый со своей стороны считал всякое промедление изменой общему благу.
Сципион, медленно двигаясь со своим войском, обремененным уже добычей многих городов, хотя пленные и часть добычи раньше были отправлены в старый лагерь под Утикой, обращал свои взоры уже на Карфаген; тем временем он занял Тунет[988], покинутый разбежавшейся стражей. Город этот отстоит от Карфагена приблизительно на пятнадцать миль и защищен как искусственно, так и своим естественным положением; при этом и его можно видеть из Карфагена, да и сам он может служить пунктом для наблюдения как за Карфагеном, так и за окружающим его морем.
10. Когда римляне заняты были главным образом возведением вала, замечен был неприятельский флот, направлявшийся от Карфагена к Утике. Вследствие этого работы были прекращены и объявлен поход; быстро начали выносить знамена, опасаясь, как бы корабли, обращенные носами к материку, занятые осадой и вовсе не приготовленные к морской битве, не были истреблены. Ибо как могли сопротивляться флоту, подвижному, снабженному всеми морскими снастями и вооруженному, корабли, которые нагружены были стенобитными снарядами и машинами, да притом или были обращены в транспортные суда, или причалены к стенам так, чтобы по ним можно было, как по насыпи и подъемным мостам, взбираться на эти стены. Поэтому Сципион, по прибытии туда, приказав вопреки обычным требованиям морского сражения удалить на заднюю линию, ближе к земле, быстроходные корабли, которые могли служить защитой для других кораблей, выставил против неприятеля четыре ряда транспортных судов, в виде стены; а чтобы во время боевой суматохи нельзя было расстроить эти ряды, он приказал перебросить с одного корабля на другой мачты и реи и, перевязав их крепкими канатами, соединил корабли между собою как бы одной связью; сверху он приказал настелить доски, чтобы можно было ходить по всему ряду судов, а под самыми мостками оставил промежутки, через которые могли бы проплывать по направлению к неприятелю сторожевые суда и безопасно укрываться за них. Устроив это поспешно, насколько позволяло время, он приказывает посадить на транспортные суда около тысячи отборных воинов и снести туда громадное количество метательных снарядов, чтобы их хватило для какого угодно продолжительного сражения. Приготовившись таким образом, римляне были настороже и ожидали прибытия неприятелей.
Если бы карфагеняне поспешили, то при первом натиске уничтожили бы все приготовления, производившиеся толпой суетившихся людей. Но напуганные поражениями на суше и вследствие этого не вполне полагаясь даже на свои морские силы, где перевес был на их стороне, – они потратили целый день на медленное плавание и около захода солнца пристали в гавань, которую африканцы называют Рузукмоной[989]. На следующий день, около восхода солнца, карфагеняне выстроили свои корабли в открытом море, как будто предстояло правильное морское сражение, и как будто римляне собирались выйти против них. Простояв долгое время и увидев, что неприятель не трогается с места, они тогда только напали на транспортные корабли.
Дело это меньше всего походило на морское сражение, скорее всего оно имело вид штурма стен посредством кораблей. Транспортные суда были значительно выше; метательные снаряды, которые пунийцы пускали с быстроходных кораблей вверх, по большей части не достигали цели, потому что приходилось стрелять откинувшись назад, между тем как удары сверху, направленные с транспортных судов, были тяжелее и размашистее вследствие самого веса снарядов. Сторожевые корабли и другие легкие суда, которые проходили под настилом, в первое время лишь сами были потопляемы напором громадных быстроходных карфагенских кораблей. Но затем они стали мешать и защитникам, так как, смешавшись с неприятельскими кораблями, заставляли воздерживаться от частого метания снарядов из опасения, как бы вследствие неверности удара они не поразили своих же.