оттуда половину воинов производить повсюду по полям грабеж, сам он расположился на месте, удобном для засады, чтобы, если будет сделано нападение из крепости со стороны Элевсина на его грабителей, неожиданно напасть на рассеявшихся врагов. Но засада была замечена. Поэтому, вернув разбежавшихся для грабежа воинов и построив их, он отправился осаждать Элевсинскую крепость, но отступил оттуда с большим уроном и соединился с Филиппом, шедшим из Ахайи. И сам царь пытался штурмовать ту же крепость, но прибывшие из Пирея римские корабли и впущенный гарнизон заставили его отказаться от этого предприятия. Разделив затем войско, с одной частью царь отправил Филокла в Афины, с другой – сам пошел в Пирей, чтобы в то время как Филокл будет задерживать афинян в городе, нападая на стены и угрожая штурмом, самому ему дана была возможность завоевать Пирей, оставленный с незначительным гарнизоном. Однако штурм Пирея оказался не легче штурма Элевсина, так как защитниками были почти те же люди. От Пирея он внезапно повел войско к Афинам. Отраженный неожиданно вылазкой всадников и пехотинцев, сделанной из бреши полуразрушенной стены, которая соединяет Пирей с Афинами[1014] двумя ветвями, он оставил штурм, разделил опять войско с Филоклом и отправился опустошать поля. В то время как прежнее его опустошение заключалось в разрушении надгробных памятников в окрестностях города, теперь, чтобы не оставлять ничего не поруганным, он приказал разрушать и поджигать храмы богов, которые были в каждом округе. И Аттика была превосходно украшена этого рода сооружениями, а большие запасы мрамора дома и многочисленность талантливых художников доставили обильный материал его необузданному гневу. Ибо он не удовольствовался разрушением самих храмов и ниспровержением священных изображений, но приказал раздробить даже камни, чтобы они, оставаясь в целом виде, не образовали куч развалин. Когда не столько был удовлетворен гнев, сколько оказался недостаток материала для проявления на нем ярости, он удалился из неприятельской страны в Беотию и ничего другого, достойного упоминания, не совершил в Греции.
27. Консул Сульпиций в то время стоял лагерем у реки Апс, между Аполлонией и Диррахием; вызвав туда легата Луция Апустия, он отправляет его с частью войск опустошать неприятельскую область. Опустошив окраины Македонии и взяв при первом приступе небольшие крепости Корраг, Герруний и Оргесс, Апустий пришел к городу Антипатрии, расположенному в узком ущелье; сначала вызвав старейшин для переговоров, он попытался склонить их отдаться под покровительство римлян; затем, когда они, надеясь на величину города, его стены и положение, с презрением отнеслись к его словам, он, сделав вооруженное нападение, завоевал его, перебил совершеннолетних и, предоставив всю добычу воинам, разрушил стены и сжег город. Вызванный этим страх заставил без боя сдаться римлянам город Кодрион, довольно сильный и укрепленный. Оставив там гарнизон, Апустий взял силою город Книд, – так как существует одноименный город в Азии, то имя его более известно, чем сам город. Когда легат возвращался с довольно большой добычей к консулу, на него, при переходе через реку, напал с тыла некто Афинагор, царский префект, и привел в беспорядок арьергард. Но когда возвратившийся при их крике и смятении на коне легат поспешно повернул знамена и, приказав побросать багаж в середину, построить строй, царские воины не выдержали натиска римлян: многие из них были убиты, большая часть взята в плен. Возвратив консулу войско невредимым, легат тотчас отправился к флоту.
28. Когда открыты были военные действия этим счастливым походом, в римский лагерь явились князья и начальники – соседи македонян: Плеврат, сын Скердиледа, Аминандр, царь афаманов, и из области дарданов Батон, сын Лонгара. Лонгар самостоятельно вел войну с Деметрием, отцом Филиппа. На их предложение помощи консул ответил, что он воспользуется услугами дарданов и Плеврата, когда введет войско в Македонию; на Аминандра же он возложил поручение подстрекнуть к войне этолийцев. Послам Аттала, тоже прибывшим в это время, он поручил передать, чтобы царь дожидался римского флота, оставаясь на Эгине, где он зимовал, а соединившись с ним, как прежде, теснил Филиппа на море. Были отправлены послы и к родосцам, чтобы они приняли участие в войне. Не менее энергично и Филипп, прибывший уже в Македонию, готовился к войне. Он отправил сына Персея, еще мальчика, назначив к нему в руководители нескольких друзей, с частью войск, чтобы он обложил ущелье, находящееся около Пелагонии. Известные города Скиат и Пепарет он разрушил, чтобы они не сделались добычей и наградой неприятельскому флоту, к этолийцам же отправил послов из опасения, как бы этот беспокойный народ, вследствие прибытия римлян, не нарушил верности.
29. В назначенный день предстояло собрание этолийцев, именуемое Общеэтолийским[1015]. И послы Филиппа поторопились, чтобы застать его, прибыл и Луций Фурий Пурпуреон, отправленный консулом в качестве посла. Подоспели к этому собранию и афинские послы. Первыми были выслушаны македоняне, с которыми был заключен союз в самое недавнее время. Они заявили, что так как ничего нового не случилось, то и они ничего нового сказать не имеют: этолийцы-де должны сохранять раз заключенный мир по тем причинам, по которым они, испытав бесполезность союза с римлянами, заключили мир с Филиппом. «Или вы предпочитаете, – сказал один из послов, – подражать произволу или, лучше сказать, легкомыслию римлян? Приказав ответить вашим послам в Риме: “Зачем вы, этолийцы, являетесь к нам, когда вы без нашего совета заключили мир с Филиппом?” – теперь они же требуют, чтобы вы вместе с ними вели войну против Филиппа. И раньше они притворно доказывали, что война против него была предпринята из-за вас и ради вас, и теперь они мешают вам быть в мире с Филиппом. В Сицилию они переправились сначала, чтобы помочь Мессане; во второй раз – чтобы освободить Сиракузы, стесненные карфагенянами: и Мессаной, и Сиракузами, и всей Сицилией теперь они сами владеют и как платящую дань провинцию подчинили своим топорам и розгам. Конечно, как вы, на основании собственных законов, в Навпакте созываете собрание через магистратов, избранных вами для того, чтобы свободно выбрать в союзники или враги кого желаете, для того, чтобы по своей воле решать вопрос о мире и войне, точно так объявляются для сицилийских государств собрания в Сиракузы, или Мессану, или Лилибей: собрания созывает римский претор; они сходятся, вызванные этой властью, видят претора, окруженного ликторами, гордо творяющим суд с высокой кафедры; спинам угрожают розги, шеям – топоры, и ежегодно они получают по жребию то одного, то другого повелителя. Удивляться этому они и не должны, и не могут, так как видят подчиненными той же власти италийские города Регий, Тарент и Капую, не говоря о соседних городах, на развалинах которых вырос город Рим. Капуя, по крайней мере, существует как надгробный памятник кампанскому народу, после того как сам народ погребен и выброшен из отечества, искалеченный город, без сената, без народа, без должностных лиц, урод, оставить который для заселения было более жестоко, чем если бы он был уничтожен. Безумно надеяться, что что-нибудь останется в прежнем виде, если страною завладеют чужеземцы, более разъединенные языком, нравами и законами, чем пространством моря и суши. Царство Филиппа, думаете вы, в чем-то мешает вашей свободе: между тем он, будучи по вине вашей враждебно настроен против вас, не потребовал, однако, от вас ничего более, кроме мира, и сегодня желает только верности заключенному договору. Приучите чужеземные легионы к этой земле и наденьте на себя ярмо: слишком поздно и тщетно вы будете искать союза с Филиппом, когда у вас владыкою будет римлянин. Этолийцев, акарнанцев, македонян, людей, говорящих на одном и том же языке, разъединяют и соединяют незначительные, временно возникающие причины, а с чужеземцами, с варварами у всех греков есть и будет вечная война, ибо они враги по природе, которая вечна, а не по ежедневно изменяющимся причинам. Но с чего я начал свою речь, на том же и кончу: вы же сами в этом же самом месте три года тому назад постановили решение относительно мира с тем же самым Филиппом, несмотря на неодобрение римлян, которые теперь желают расторгнуть его, когда он окончательно заключен. Судьба ничего не изменила в этом вопросе, и я не вижу для вас основания менять решение его».
30. После македонян, с согласия и по приказанию самих римлян, были введены афиняне, которые, подвергшись возмутительному обхождению, с большею справедливостью могли обвинить царя в дикой жестокости. Они со слезами рассказали о достойном жалости страшном опустошении страны. Не на то-де они жалуются, что от врага потерпели вражеские поступки: существуют некоторые права войны, на основании которых законно и совершать, и терпеть некоторые вещи; если сжигаются посевы, разрушаются дома, угоняется добыча, состоящая из скота и людей, то это скорее жалко, чем возмутительно для того, кто терпит; но они жалуются на то, что тот, кто называет римлян чужеземцами и варварами, до такой степени осквернил все божеские и человеческие права, что при первом опустошении вел законопреступную войну с подземными богами, а при втором – с небожителями. Все могилы и надгробные памятники в их стране разрушены, маны всех усопших не имеют убежища, ничьи кости не прикрыты землей. Были у них святилища, посвященные богам предками, жившими некогда по округам в известных крепостцах и селах, и не оставленные ими в запустении даже тогда, когда они были собраны в один город. Под все эти святилища Филипп подложил огонь; полуобожженные, с отбитыми головами статуи богов лежат среди повалившихся косяков храмов. Какою он сделал Аттику, некогда украшенную памятниками и богатую, такою, если будет можно, он сделает Этолию и всю Грецию. И город их был бы так же обезображен, если бы не подошли на помощь римляне. С таким же ведь преступным намерением он нападал на обитающих в городах богов и охранительницу крепости Минерву, равно как и на храм Цереры Элевсинской и на храмы Юпитера и Минервы, находящиеся в Пирее; но прогнанный вооруженной силою не только от этих храмов, но и от городских стен, он проявил свою ярость на тех святилищах, которые были ограждены только своею святостью. Итак, они просят и умоляют этолийцев, сжалившись над афинянами, начать войну под предводительством бессмертных богов, а затем римлян, которые после богов могущественнее всех.