С Андроса переправились на Китн; там напрасно потратили несколько дней на осаду города, и так как дело не стоило труда, то удалились оттуда. Около Прасий, местности, находящейся в Аттике, к римскому флоту присоединились двадцать легких судов иссейцев. Они были отправлены для опустошения области каристиев; остальной флот стоял в знаменитой эвбейской гавани Герест, пока не возвратятся из-под Кариста иссейцы. Затем все, направив паруса в открытое море, проплыли мимо Скироса и прибыли на Икос. Будучи задержаны там на несколько дней свирепствовавшим северным ветром, как только наступила тишина, они переехали в город Скиат, недавно опустошенный и ограбленный Филиппом. Рассыпавшиеся по полям воины принесли на корабли хлеб и кое-что другое, что могло быть пригодно для питания. Никакой добычи не было и не за что было грабить греков. Затем, направившись в Кассандрию, сначала держали путь к Мендею, приморскому селению того государства; потом, обойдя мыс, хотели причаливать к самым стенам города, но поднявшаяся страшная буря почти затопила их волнами, а потому, рассеявшись, бóльшая часть потеряла снасти и бежала на сушу. Эта морская буря послужила также предзнаменованием того, что предстояло на суше. Ибо когда, собрав в одно место корабли и высадив войско, подступили к городу, то были отражены с большим уроном – там оказался сильный царский гарнизон – и, отказавшись от напрасной попытки, переехали к мысу Канастрею на Палленском полуострове. Оттуда, обойдя Торонский мыс[1021], направились в Акант. Там было опустошено сначала поле, затем взят силою и разграблен сам город. Уже корабли были тяжело нагружены добычей, а потому они не поехали дальше, но поплыли назад туда, откуда выступили, в Скиат, и от Скиата на Эвбею.
46. Оставив там флот, Аттал и Апустий вошли на десяти легких кораблях в Малийский залив для переговоров с этолийцами относительно плана ведения войны. Во главе этого посольства, явившегося в Гераклею сообщить план царю и римскому легату, был этолиец Пиррий. Этолийцы на основании договора потребовали у Аттала дать им 1000 воинов – такое число он должен был дать им для ведения войны против Филиппа. В этом этолийцам было отказано, потому что они прежде сочли для себя обременительным выступить для опустошения Македонии в то время, когда Филипп в окрестностях Пергама жег все, принадлежавшее богам и людям, и когда они могли отвлечь его оттуда и заставить подумать о своих владениях. Таким образом, этолийцы ушли не столько с помощью, сколько с надеждой, потому что римляне все обещали; Апустий же с Атталом возвратились к флоту.
Затем стали обдумывать штурм Орея. Это государство имело крепкие стены и сильный гарнизон, так как раньше уже подвергалось нападению. С римским флотом после завоевания Андроса соединились двадцать родосских кораблей под начальством Агесимброта, все крытые. Этот флот отправили на стоянку к Зеласию – мысу Фтиотиды, весьма удобно лежащему выше Деметриады против Орея, – быть в резерве, на случай какого-нибудь движения оттуда македонских кораблей. Царский префект Гераклид держал там флот, с намерением отважиться на какое-нибудь предприятие не столько открытой силы, сколько в случае какой-нибудь небрежности неприятеля. Римляне и Аттал с разных сторон стали штурмовать Орей: римляне – со стороны крепости, лежавшей у моря, а царские войска подступили к долине, которая лежит между двумя крепостями и вместе со стеной разделяет город на две части. Как различны были места, так различны были и способы осады: римляне придвигали к стенам «черепахи», винеи и тараны, царские войска же пускали стрелы баллистами, катапультами и другими метательными орудиями всякого рода, бросали огромной тяжести камни, делали подкопы и пользовались всем, что было полезно при первой осаде[1022]. Однако македоняне защищали город и крепости не только в большем числе, но и с большим присутствием духа, помня как об упреках царя за допущенную вину, так и об угрозах и обещаниях на будущее время. Таким образом, время там уходило вопреки ожиданию, и больше надежды было на осаду и осадные работы, чем на скорый штурм. Между тем легат, находя возможным предпринять что-нибудь другое, оставляет там столько воинов, сколько казалось достаточным для окончания осадных работ, а сам переправляется на ближайший берег материка и вследствие внезапного прихода берет Ларису, кроме крепости – это не знаменитый фессалийский город, но другой, называемый Кремастой[1023]. Аттал также напал врасплох на Птелей, когда жители ничего не боялись, потому что враг был занят штурмом другого города. Тем временем и осадные сооружения около Орея были уже окончены, и гарнизон, находившийся в городе, был изнурен постоянной работой, дневными и ночными караулами и ранами. Часть стены, подбитая тараном, уже обрушилась во многих местах, и по открытому вследствие этого обвала пути римляне ночью ворвались в крепость, находившуюся над гаванью. На рассвете по сигналу, данному из крепости римлянами, и Аттал ворвался в город, так как стены большею частью были разрушены. Гарнизон и горожане укрылись во второй крепости, откуда два дня спустя последовала сдача. Город был предоставлен царю, а пленники римлянам.
47. Уже наступало осеннее равноденствие, и залив Эвбейский, который называют Койла[1024], становился ненадежным для моряков. Поэтому, желая уйти из него до зимних бурь, Аттал и римляне направились назад в Пирей, откуда они вышли на войну. Апустий, оставив там тридцать кораблей, выше мыса Малея проплыл к Коркире. Наступление празднеств Цереры задержало царя, желавшего присутствовать при священнодействиях. После празднеств и он удалился в Азию, отпустив Агесимброта и родосцев домой. Вот что было сделано в это лето против Филиппа и его союзников римским консулом и легатом при содействии царя Аттала и родосцев. Второй консул Гай Аврелий, прибыв в провинцию по окончании войны, открыто выразил неудовольствие претору за то, что он действовал в его отсутствие. Поэтому, отправив его в Этрурию, сам повел легионы в область врагов и вел войну, производя опустошения и приобретая больше добычи, чем славы. Так как в Этрурии нечего было делать, то Луций Фурий, мечтая о триумфе за победы над галлами и рассчитав, что он может легче добиться его в отсутствие разгневанного и завидующего консула, неожиданно явился в Рим. Фурий созвал сенат в храме Беллоны и, рассказав о своих подвигах, потребовал, чтобы ему было дозволено с триумфом въехать в город.
48. Большая часть сенаторов признали справедливым его требование как вследствие величия его подвигов, так и вследствие расположения к нему. Но старейшие отказывали в триумфе и потому, что он вел войну с чужим войском, и потому, что он покинул провинцию из желания выхватить триумф, воспользовавшись случаем – он-де сделал это, не руководясь никаким примером.
Особенно бывшие консулы[1025] высказывались, что он должен был подождать консула. Фурий-де мог, расположившись близ города лагерем, так охранять колонию, чтобы не вступать в решительное сражение и протянуть дело до его прибытия. Чего не сделал претор, то следует сделать сенату, а именно: дождаться консула; когда они выслушают личные объяснения претора и консула, то будут справедливее судить о деле. Большая часть сенаторов полагала, что сенату следует принимать во внимание только действия претора и то, совершил ли он их, находясь в должности и имея право от своего имени производить аустиции. В самом деле, что следовало делать претору, когда из двух колоний, представлявших собою как бы опорные пункты для усмирения галльских мятежей, одна была разграблена и сожжена, и этот пожар должен был перейти на другую столь близкую колонию, как с соседней крыши? Если ничего не дóлжно было предпринимать без консула, то или сенат сделал ошибку, дав войско претору, – ведь он мог определить в своем постановлении, чтобы война велась не претором, но консулом, так точно как он выразил желание, чтобы она велась не преторским, а консульским войском, – или консул, который, приказав войску перейти из Этрурии в Галлию, не встретил его в Аримине сам, чтобы принять участие в войне, которую непозволительно было вести без него. Обстоятельства войны не терпят задержек, проволочек со стороны главнокомандующих, и приходится иногда сражаться не потому, что желаешь, но потому, что заставляет враг. Следует принимать во внимание самое сражение и его исход: неприятели рассеяны и перебиты, лагерь взят и разграблен, колония освобождена от осады, пленные другой колонии освобождены и возвращены своим соотечественникам, одним сражением война окончена. Не только люди радовались этой победе, но и бессмертным богам в продолжение трех дней совершались молебствия за то, что претор Луций Фурий не худо и безрассудно, но хорошо и счастливо вел государственные дела. Даже по какому-то определению судьбы галльские войны поручены роду Фуриев[1026].
49. Вследствие таких речей самого претора и его друзей расположение к присутствующему взяло верх над величием отсутствовавшего консула, и громадным большинством Луцию Фурию присужден был триумф. Справлял триумф над галлами претор Луций Фурий во время отправления своей должности и внес в государственную казну 320 000 фунтов меди и 100 500 фунтов серебра. Ни пленники не шли перед колесницей, не несли впереди доспехов, ни войско не сопровождало его. Ясно было, что все, кроме победы, находится во власти консула.
Затем Публием Корнелием Сципионом с большой пышностью были устроены игры, которые он в свое консульство обещал в Африке. Было также сделано постановление относительно полей для его воинов, чтобы сообразно с числом лет, проведенных на службе в Испании или в Африке, каждый из них получил по два югера земли за каждый год. Это поле должны были распределить децемвиры. Выб