[1032], потом перешли в Фессалию и при первом натиске овладели Кименами и Ангеями. От Метрополя они были отражены собравшимися для охраны стен гражданами в то время, как опустошали поля. Затем, напав на Каллиферу, они выдержали тверже подобное же нападение горожан: загнав делавших вылазку за стены, удовольствовались этой победой и, не имея никакой надежды завоевать этот город, удалились. Затем они захватывают и разграбляют селения Тевма и Келафара, Ахарры же сдались сами. Ксинии вследствие подобного же страха были покинуты жителями. Эта толпа, изгнанная из своей земли, попадается навстречу гарнизону, отправленному к Тавмакам для более безопасной доставки хлеба. Нестройная и безоружная толпа, соединенная с совершенно неспособными к войне, была уничтожена вооруженными. Покинутые Ксинии были разграблены; затем этолийцы берут Киферу, крепость, господствующую над Долопией. Это в продолжение немногих дней быстро сделано было этолийцами; ни Аминандр, ни афаманы не остались спокойными при слухе об успешной битве, данной римлянами.
14. Впрочем, Аминандр, мало полагаясь на своих воинов, выпросил у консула небольшой отряд и во время похода на Гомфы сразу взял приступом город Феку, расположенный между Гомфами и узким проходом, отделяющим Фессалию от Афамании. Затем он напал на Гомфы и, после нескольких дней упорной защиты города, когда он уже приставил лестницы к стенам, принудил наконец этой мерой его сдаться. Сдача Гомфов навела великий ужас на фессалийцев: сдались последовательно жители Аргент, Фериния, Тимара, Лигин, Стримона и Лампса, а также и других соседних незначительных крепостей.
Между тем афаманы и этолийцы, освободившись от страха перед македонянами, извлекают из чужой победы себе выгоду, а Фессалия, не зная, кого считать врагом, кого союзником, подвергается опустошению одновременно со стороны трех войск. В это время консул перешел в пределы Эпира ущельем, которое оставил открытым бежавший неприятель. Он хорошо знал, на чьей стороне эпирцы, за исключением их начальника Хоропа, однако, видя, что, стараясь дать удовлетворение, они тщательно исполняют его приказания, оценивает их более на основании настоящего поведения, чем на основании прежнего, и этой самой легкостью прощения привлекает их расположение на будущее время. Затем, послав приказание на Коркиру, чтобы грузовые суда явились в Амбракийский залив, сам он двинулся вперед небольшими переходами и на четвертый день расположился лагерем на горе Керкетий; туда же он вызвал Аминандра с вспомогательными войсками, не столько нуждаясь в его силах, сколько для того, чтобы иметь проводников в Фессалию. С той же целью приняты были во вспомогательные войска в качестве добровольцев весьма многие из эпирцев.
15. Первым городом Фессалии, подвергшимся его нападению, был город Фалория; гарнизон его состоял из 2000 македонян, которые сначала весьма упорно сопротивлялись, сколько их могли защищать оружие и стены, но беспрерывная осада, не прекращавшаяся ни днем, ни ночью, сломила стойкость македонян: консул полагал, что если первые же фессалийцы не выдержат натиска римлян, то и настроение всех остальных будет зависеть от этого. По взятии Фалории явились послы от Метрополя и Киерия передать ему свои города. Им была дана пощада, а Фалория сожжена и разграблена. Затем он идет в Эгиний. Увидев, что это место даже при небольшом гарнизоне остается в безопасности и почти неприступно, он бросил несколько стрел в ближайший сторожевой пост и повернул в страну Гомфов. Затем он спустился в фессалийские поля; так как поля эпирцев он щадил, то у войска совершенно уже не было съестных припасов; поэтому, узнав прежде, в Левкаду ли приплыли транспортные суда или в Амбракийский залив, он стал посылать по очереди когорты за хлебом в Амбракию. От Гомфов в Амбракии есть дорога, хоть затруднительная и неудобная, зато очень короткая. Итак, за несколько дней провиант был перевезен с моря, и лагерь наполнился всевозможными припасами. Оттуда он направился в Атрак, находившийся почти в десяти милях от Ларисы. Жители его ведут свое происхождение из Перребии; город расположен при реке Пеней. При первом появлении римлян фессалийцы нисколько не испугались. Филипп же, не смея сам проникнуть в Фессалию, расположил свой лагерь в Темпейской долине[1033], и по мере того как то или другое место подвергалось нападению неприятеля, посылал туда при случае подкрепления.
16. В то же почти время, когда в первый раз консул в теснинах Эпира стал лагерем против Филиппа, брат консула Луций Квинкций, которому сенат поручил заботу о флоте и управление приморской страной, с двумя пентерами переехал на Коркиру. Узнав, что флот оттуда удалился, и не считая возможным медлить, он нагнал его у острова Замы. Отпустив Гая Ливия, своего предшественника, он медленно поплыл к Малее, ведя большею частью на буксире корабли, следовавшие за ним с провиантом. Из Малеи же, приказав прочим как можно скорее следовать за ним, сам с тремя легкими пентерами ушел вперед в Пирей и принял там карабли, оставленные легатом Луцием Апустием для защиты Афин. В то же время из Азии отправилось два флота, один, состоявший из 24 пентер, с царем Атталом, другой – родосский, состоявший из 20 крытых кораблей, под начальством Агесимброта. Соединившись около острова Андроса, эти флоты переправились к Эвбее, отделенной от него небольшим проливом. Сначала они опустошили поля каристийцев, потом, когда город Карист оказался защищенным наскоро посланным из Халкиды гарнизоном, они подступили к Эретрии. Туда же, услыхав о прибытии царя Аттала, приплыл с кораблями, находившимися в Пирее, и Луций Квинкций, отдав приказание, чтобы все корабли его флота, по мере прибытия, направлялись к Эвбее. Эретрия подвергалась сильнейшей осаде, так как корабли трех соединенных флотов везли с собою всякого рода метательные орудия и машины для разрушения городов, а окрестности доставляли обильный материал для возведения новых укреплений. Сначала жители усердно защищали стены; затем, будучи утомлены, а некоторые изранены, и видя, что часть стены усилиями неприятеля разрушена, склонились к сдаче. Но гарнизон состоял из македонян, которых они боялись не менее, чем римлян, да и царский префект Филокл извещал их из Халкиды, что если они выдержат осаду, то он явится к ним на помощь своевременно. Эта надежда, соединенная со страхом, принуждала их оставаться в выжидательном положении дольше, чем они желали и чем могли. Затем, получив известие, что Филокл разбит и в страхе убежал назад в Халкиду, они тотчас послали к Атталу послов просить его милости и покровительства. Надеясь на заключение мира, они с меньшей тщательностью исполняли военные обязанности и ставили вооруженные посты только в той части стены, где она была разрушена, оставляя без внимания остальное. В это время Квинкций, сделав нападение ночью с той стороны, с которой всего менее его можно было ожидать, при помощи лестниц взял город. Вся толпа граждан с женами и детьми бежала в крепость, но потом сдалась. Денег – золота и серебра было тут не очень много; зато найдены были статуи, старинные художественные картины и подобного рода украшения в большем количестве, чем можно было ожидать, судя по величине города и прочим его богатствам.
17. Затем снова приступили к осаде Кариста; еще до высадки войска на берег с кораблей все жители, оставив город, сбежались в крепость. Отсюда отправили послов просить у римлян снисхождения: горожанам немедленно дарована была жизнь и свобода; за каждого же македонянина назначен был выкуп в триста монет[1034], и притом с условием, чтобы они удалились, сдав оружие. Выкупленные за эту сумму, они безоружными переправились в Беотию. Таким образом, флот, взяв в продолжение нескольких дней два знаменитых города Эвбеи, обогнул аттический мыс Суний и направился в Кенхреи, торговый порт коринфян.
Между тем консул, сверх всякого чаяния, вел очень продолжительную и затруднительную осаду, и неприятели оказывали сопротивление там, где его менее всего можно было ждать. Он полагал, что весь труд будет состоять в разрушении стены; если же открыт будет доступ в город вооруженным, то произойдет бегство и избиение неприятелей, как обыкновенно бывает во взятых городах. Между тем, когда часть стены была разрушена таранами и вооруженные проникли в город через эти самые бреши, то именно тут-то и начались как бы новые и непочатые труды. Македоняне, которых было много в гарнизоне, и притом люди отборные, считали даже выдающейся славой, если они защитят город не стенами, а оружием и личной храбростью. Они сомкнулись и образовали непроницаемый строй, поставив несколько шеренг одну за другой, и как только заметили, что римляне проникают через бреши, погнали их по неудобному и затруднительному для отступления месту. Это обстоятельство очень огорчило консула: он полагал, что этот позор касается не просто замедления во взятии этого одного города, но и исхода всей войны, весьма часто зависящего от самых незначительных обстоятельств. Итак, он приказал очистить место, загроможденное обломками полуразрушенной стены, двинул вперед огромной вышины башню в несколько этажей, заключавшую в себе громадное количество вооруженных, и начал высылать одну за другой когорты под знаменами, пробуя, не удастся ли им прорвать силою клин македонян, называемый у них фалангой. Но отверстие в разрушенной стене было не широко, а род оружия и битва были удобнее для неприятеля. Когда, тесно сплотившись, македоняне выдвинули перед собой копья громадной длины, и римляне, безуспешно пустив дротики в эту как бы «черепаху», образовавшуюся из тесно сомкнутых щитов, обнажили мечи, то они не в состоянии были ни вступить врукопашную, ни сломать находящиеся перед ними копья неприятелей, а если которое-нибудь из них и удавалось обрубить или сломать, то сами древки, обломки которых были остры, между остриями целых копий заполняли как бы вал; при этом остававшаяся все еще не разрушенной часть стены прикрывала обе стороны фаланги, и не было достаточно обширного пространства ни для отступления, ни для атаки, а это обстоятельство обыкновенно приводит в замешательство ряды фаланги. Для ободрения македонян присоединилось еще и случайное обстоятельство: когда двигали башню по насыпи, мало утрамбованной, то одно колесо завязло в очень глубокой колее, а вследствие этого башня так наклонилась, что показалась неприятелям падающей, а в стоящих на ней вооруженных вселила безумный страх.