31. Консул Минуций сначала обошел пределы бойев, на широком пространстве производя опустошения; потом, как только они, оставив инсубров, вернулись защищать свои владения, оставался в лагере, думая, что придется дать неприятелю открытое сражение. И бойи не отказались бы от битвы, если бы не привела их в уныние весть о поражении инсубров. Итак, оставив вождя и лагерь, они рассеялись по селам, чтобы каждому защищать свое имущество, и заставили врага изменить способ ведения войны. Ибо, потеряв надежду решить дело одним сражением, консул начал опять опустошать поля, жечь дома и завоевывать селения. В эти же дни сожжен был Кластидий. Затем легионы были приведены к ильватам лигустинским, которые, единственные из лигурийцев, не были в повиновении. Но и этот народ покорился, услыхав, что инсубры побеждены в сражении, а бойи в таком страхе, что не смеют попытать счастье в сражении. Почти одновременно пришли в Рим от обоих консулов письма, извещавшие об успешном ведении дел в Галлии. Городской претор Марк Сервий прочитал их сначала в сенате, а затем, согласно решению отцов, народу. Назначено было четырехдневное молебствие.
32. В то время была уже зима, и когда Тит Квинкций, взяв Элатию, расположился на зимние квартиры в Фокиде и Локриде, вспыхнул бунт в Опунте. Одна партия призывала этолийцев, которые были ближе, другая – римлян. Этолийцы пришли раньше, но более сильная партия не пустила их и, послав известие к римскому главнокомандующему, удержала город до самого прихода его. Царский гарнизон занимал крепость, и ни угрозы опунтиев, ни авторитет римского главнокомандующего не могли заставить их выйти оттуда. Причиной, почему не тотчас приступили к осаде, послужило прибытие царского вестника, который просил назначить место и время для переговоров. Неохотно была исполнена эта просьба царя, не потому, чтобы Квинкций не желал придать делу такой вид, как будто он, частью оружием, частью переговорами окончил войну; но ведь он не знал еще, пошлют ли ему преемником одного из новых консулов или продлят ему власть (к чему он поручил друзьям и родственникам всеми силами стремиться), но он находил переговоры удобными в том смысле, что ему предоставлялось или склонить дело к войне (если он останется), или – к миру (если ему придется удалиться). Они избрали берег близ Никеи при Малийском заливе; туда прибыл царь от Деметриады с пятью лодками и одним быстроходным кораблем. С ним были македонские начальники и ахейский изгнанник, знаменитый Киклиад. С римским главнокомандующим был царь Аминандр и Дионисодор, посол Аттала, и Агесимброт, начальник родосского флота, Феней, начальник этолийцев, и два ахейца, Аристен и Ксенофонт. Окруженный ими римлянин подошел на край берега и, когда царь вышел на нос стоявшего на якорях корабля, сказал ему: «Удобнее бы было, если бы ты вышел на землю и мы вблизи поочередно говорили бы и слушали друг друга». Когда же царь отказывался сделать это, Квинкций спросил: «Кого, наконец, ты боишься»? На это тот с гордостью и по-царски ответил: «Я никого не боюсь, кроме бессмертных богов, но я не всем доверяю из тех, которых вижу около тебя, а менее всего этолийцам». Римский полководец ответил: «Эта опасность одинакова для всех, кто вступает в переговоры с неприятелем, если не оказывать доверия». «Однако, Тит Квинкций, – сказал царь, – в случае обмана не одинаковую награду за вероломство представляют собою Филипп и Феней; ведь не так трудно этолийцам найти другого претора, как македонянам поставить царя на мое место». После этого наступило молчание.
33. Между тем, как римский вождь считал справедливым, чтобы сперва говорил тот, кто просил о переговорах, царь думал, что первое слово принадлежит тому, кто диктует условия мира, а не тому, кто их принимает. Затем римский вождь сказал, что его речь будет проста; он скажет только то, без выполнения чего никакие условия мира невозможны. Гарнизоны царя должны быть выведены из всех греческих государств; пленные и перебежчики должны быть возвращены союзникам римского народа; должны быть отданы назад римлянам те местности в Иллирии, которыми он завладел после заключения мира в Эпире, а Птолемею, царю Египта – те города, которыми он завладел после смерти Птолемея Филопатора. Таковы условия его и римского народа, но справедливость требует выслушать также и требования союзников. Посол царя Аттала требовал возвращения кораблей с пленными, которые были взяты им в морском сражении при Хиосе, и полного восстановления Никефория[1036] и храма Венеры, которые он ограбил и опустошил. Родосцы требовали возвращения Переи, страны, лежащей на материке против острова и давно состоявшей под их властью, а также требовали того, чтобы были выведены гарнизоны из городов Иаса, Баргилий и Еврома, а также из Сеста и Абидоса на Геллеспонте, и чтобы Перинф возвращен был на прежних правах византийцам и чтобы были свободны все торговые рынки и гавани в Азии. Ахейцы просили возвращения Коринфа и Аргоса. После того как претор этолийский Феней потребовал почти того же, чего требовали и римляне, а именно – удаления Филиппа из Греции и возвращения этолийцам городов, бывших некогда в полном подчинении у них, стал говорить глава этолийцев Александр, муж выдающегося для этолийца красноречия. По его словам, он уже долго молчал не потому, чтобы полагал, что эти переговоры ведут к чему-нибудь, но для того, чтобы не прерывать речь которого-нибудь из союзников. Филипп никогда не ведет добросовестно переговоров о мире и никогда не вел войн с истинной храбростью. Во время переговоров он строит козни и хитрит, во время войны он не сходится с неприятелем в открытом поле и не сражается лицом к лицу, но, убегая, зажигает и расхищает города и, будучи побежден, уничтожает награды победителей. Не так поступали древние цари македонские: они обыкновенно сражались в правильном строю, щадили по возможности города, чтобы увеличить богатство своего государства. Какая цель, в самом деле, уничтожая то, из-за чего происходит борьба, не оставлять себе ничего, кроме самой войны. В предыдущем году Филипп опустошил в Фессалии больше городов, чем все враги, бывшие когда-нибудь у Фессалии. У самих этолийцев он больше отнял, будучи их союзником, чем неприятелем: изгнав претора и гарнизон этолийский, он завладел Лисимахией; город Киос, бывший тоже под их властью, он разрушил до основания и уничтожил. При помощи такого же вероломства он владеет Фивами Фтиотийскими, Эхином, Ларисой и Фарсалом.
34. Филипп, возбужденный речью Александра, приказал придвинуть корабль ближе к берегу, чтобы было его слышно, и начал говорить, нападая больше всего на этолийцев; но Феней, с негодованием перебив его, сказал, что дело не в словопрении; или нужно победить в войне, или покориться более сильным. «Это ясно даже и для слепого», – сказал Филипп, остря насчет глазной болезни Фенея. Филипп от природы был более злоречив, чем прилично царю, и даже в серьезных делах не всегда воздерживался от насмешек. Потом он стал высказывать негодование на то, что этолийцы, подобно римлянам, приказывают ему удалиться из Греции, не будучи в состоянии сами определить границ Греции, так как агреи, аподоты и амфилохийцы, составляющие очень большую часть Этолии, не принадлежат к Греции. «Или справедливо они жалуются на то, что я не пощадил их союзников, когда они сами исстари держатся, точно закона, обычая, по которому дозволяют своей молодежи воевать против своих союзников, не давая на это только согласия от имени государства, и весьма часто на той и другой стороне сражаются этолийские вспомогательные отряды? Киоса я не завоевывал, но только помог при осаде союзнику и другу Прусию[1037]; Лисимахию я защитил только от фракийцев, но так как необходимость отвлекла меня к ведению этой войны и принудила оставить охрану этого города, то им владеют теперь фракийцы. Это я имел сказать по отношению к этолийцам. Атталу же и родосцам я по справедливости не должен ничего, ибо не я начал войну, а они. Однако, из уважения к римлянам, я возвращу родосцам Перею, а Атталу корабли с пленными, которые окажутся налицо. Что же касается восстановления Никефория и храма Венеры, то если уж угодно, чтобы цари предъявляли друг другу подобные требования и отвечали на них, – что мне ответить тем, которые требуют их восстановления? Разве то, что единственно применимо при восстановлении вырубленных лесов и рощ, а именно, что я готов принять на себя заботу и издержки по их насаждению?» Конец его речи был направлен против ахейцев. Коснувшись в ней сначала благодеяний, оказанных этому племени Антигоном, потом им самим, он приказал прочитать их постановления, заключающие в себе всевозможные божеские и человеческие почести, и поставил им в упрек недавнее их постановление, по которому они отложились от него. Жестоко нападая на их вероломство, он, однако, сказал, что возвратит им Аргос. О Коринфе же он будет вести переговоры с римским главнокомандующим и вместе с тем спросит его, считает ли он справедливым, чтоб Филипп оставил те города, которыми он владеет по праву войны, завоевав их сам, или даже те, которые он получил от своих предков.
35. В то время как ахейцы и этолийцы готовы были отвечать на это, солнце было близко к закату, переговоры были отложены до следующего дня, и Филипп возвратился на свою стоянку, с которой явился, а римляне и союзники в свой лагерь. На следующий день Квинкций к назначенному времени явился к Никее (это место было избрано). В продолжение нескольких часов ни Филиппа нигде не видно, ни вестник не приходил от него, и когда уже начали отчаиваться было в его появлении, вдруг показались корабли. Сам он говорил, что ему были предъявлены такие тяжелые и возмутительные требования, что он, не зная, к какому прийти решению, потратил целый день на размышление. Общее же мнение было таково, что он нарочно протянул дело до позднего часа, чтобы нельзя было дать времени ахейцам и этолийцам отвечать на его возражения, и это мнение он подтвердил сам своей просьбой позволить ему вести переговоры с самим римским главнокомандующим, устранив всех других, чтобы не тратить времени на споры и прийти наконец к какому-нибудь результату. Сначала это предложение не было принято, чтобы не показалось, что союзников устраняют от переговоров; но потом, когда он настаивал на своей просьбе, с согласия всех римский главнокомандующий с военным трибуном Аппием Клавдием, удалив прочих, подошел на край берега. Царь вышел на землю с двумя приближенными, которые были с ним накануне. Здесь несколько времени они раз