[1040], и оставив там сильный сторожевой пост из пехотинцев и всадников, они расположились лагерем. Квинкций, хотя оставался в том же лагере у Фетидия, однако отправил 10 отрядов конницы и 1000 пехотинцев узнать местопребывание врага, дав им наставление остерегаться засад, которые темнота дня позволяла скрыть даже в открытых местах. Когда дошли до занятых холмов, то, напугав друг друга, римляне и македоняне, как бы в оцепенении, ничего не предпринимали; а затем отправили гонцов в лагери к вождям, и как только первый страх от неожиданной встречи прошел, они не стали удерживаться долее от сражения. Сначала завязали битву немногие выбегавшие вперед, затем она усилилась с приходом тех, которые хотели защитить обращавшихся в бегство. Так как силы римлян далеко не были равны, то они стали посылать гонцов одного за другим к вождю сказать, что их теснят, и он поспешно отправил к ним 500 всадников и 2000 пехотинцев, преимущественно этолийцев, с двумя трибунами. Эти поправили проигрываемое сражение, положение изменилось, и теснимые македоняне через гонцов стали просить у царя подмоги. Но так как вследствие распространившегося мрака он ничего менее не ожидал в тот день, чем сражения, то большую часть людей всякого рода разослал добывать фураж, а потому некоторое время оставался в нерешительности, что предпринять. Но гонцы продолжали настоятельно просить; туман уже открыл вершины гор, и видны были македоняне, загнанные на холм, особенно возвышающийся между другими; они защищались не столько оружием, сколько местоположением; тогда царь, полагая, что нужно во что бы то ни стало рискнуть всеми силами, чтобы не потерять части, оставленной без защиты, отправил начальника наемных воинов Афинагора со всеми вспомогательными войсками, кроме фракийцев, и со всей македонской и фессалийской конницей. С их приходом римляне были сбиты с гор и остановились только тогда, когда дошли до более ровной долины. Заставить их бежать в беспорядочном бегстве особенно помешала конница этолийцев, которая в то время была лучшей во всей Греции; но пехотою этолийцы были слабее соседних племен.
8. Прибегавшие один за другим к Филиппу с поля сражения гонцы кричали, что римляне в страхе обратились в бегство; эти радостные известия, превышавшие успех битвы, заставили Филиппа вывести в сражение все войска, хотя он сначала не хотел, колебался, говорил, что это безрассудно, что ему не нравится ни время, ни место. То же самое сделал и Квинкций, вынужденный сразиться скорее необходимостью, чем благоприятным случаем. Он оставил в резерве правый фланг, выставив впереди знамен слонов, а с левым флангом и со всеми легковооруженными вышел против врага. Он напомнил воинам, что им придется сразиться с теми самыми македонянами, которые у входа в Эпир были ограждены реками и горами и которых тем не менее, победив естественные преграды, они выгнали и победили в бою; с теми самыми, которых раньше они одолели под предводительством Публия Сульпиция, обложив вход в Эордею. Македонское-де царство держалось славой, а не военными силами; наконец и эта слава исчезла.
Римляне уже дошли до своих, стоявших в глубине долины; с прибытием войска и главнокомандующего они возобновили сражение и, сделав натиск, снова обратили врага в бегство. Филипп со щитоносцами и с правым флангом пехотинцев, составлявшими ядро македонского войска, называвшееся фалангой, почти бегом спешит к врагу; одному из своих царедворцев, Никанору, он приказывает идти немедленно вслед за ним с остальными войсками.
Сначала он очень обрадовался, когда взошел на горы и увидел по лежащему там немногочисленному оружию и телам врагов, что в том месте происходило сражение, что римляне оттуда прогнаны и сражение продолжается почти у лагеря неприятеля; но вскоре, когда его воины стали прибегать назад и страх обратился на македонян, царь некоторое время колебался, не увести ли войска обратно в лагерь. Но затем, когда стал приближаться враг, и помимо того, что избивались обратившиеся в бегство и не могли спастись, если их не защитить, отступление даже для него самого стало уже небезопасно, он вынужден был рискнуть всеми силами, хотя часть воинов еще не явилась, поместил на правом фланге конницу и легковооруженных, которые участвовали в сражении, щитоносцам же и македонской фаланге приказал положить копья, длина которых служила помехой, и сражаться мечами. Вместе с тем, чтобы нелегко было прорвать строй, он взял половину с фронта и удвоил ряды, поставив их вглубь, чтобы строй лучше был длинный, чем широкий; в то же время он приказал сплотить ряды так, чтобы оружие прикасалось к оружию, человек к человеку.
9. Квинкций, приняв в промежутки между знаменами и рядами тех, которые участвовали в сражении, дает сигнал трубою. Говорят, редко в другое время бывал в начале сражения такой громкий крик: случайно в одно время закричали обе армии и не только те, которые сражались, но и резервы, и те, которые в то самое время вступали в сражение. На правом фланге побеждал царь более всего благодаря позиции, так как сражался с возвышенностей; на левом фланге происходил беспорядок особенно тогда, когда приближалась часть фаланги, принадлежавшая к арьергарду. Центр, который был ближе к правому флангу, стоял в качестве зрителя, смотря на сражение, как будто нисколько не касавшееся его. Прибывшая фаланга, представлявшая собою скорее движущиеся колонны, чем боевой строй, пригодная скорее для похода, чем для сражения, едва взошла на гору. Хотя Квинкций видел, что на правом фланге его воины отступают, тем не менее он сделал нападение, пустив вперед слонов, на эту фалангу, еще не успевшую построиться, полагая, что бегство одной части увлечет за собою и прочие. Расчет оказался верным. Македоняне тотчас обратились в бегство, испугавшись животных; римляне преследовали бегущих, но один из военных трибунов, приняв решение сообразно с обстоятельствами, взял воинов двадцати знамен, оставил ту часть своих, которая несомненно побеждала, сделал небольшое обходное движение и напал на правый фланг врагов с тыла. Нападение с тыла привело бы в беспорядок всякий строй; но к общему смятению всех, естественному при таком обстоятельстве, присоединилось то, что македонская фаланга, тяжелая и неподвижная, не могла повернуться да и не позволяли сделать это те, которые немного раньше отступали перед фронтом, а теперь сами нападали, заметив испуг. Сверх того, македонян стесняло и место, потому что гору, с которой они сражались, они передали врагу, обошедшему их с тыла в то время, как они по склону горы преследовали обращенных в бегство римлян. Недолгое время, находясь в середине, они подвергались избиению, затем большинство, побросав оружие, обратилось в бегство.
10. Филипп с небольшим числом пехотинцев и всадников сначала занял холм, который выше прочих, чтобы посмотреть, каково положение на его левом фланге, затем, увидев беспорядочное бегство и блеск оружия и знамен на всех окрестных холмах, сам тоже вышел из строя. Преследуя отступавших, Квинкций внезапно увидел, что македоняне вытягивают копья; не зная, к чему они готовятся, он ненадолго остановился вследствие новизны дела. Затем узнав, что это обычай македонян, когда они сдаются, решил пощадить побежденных; но воины, не зная, что враги прекратили сражение и чего желает главнокомандующий, сделали на них нападение: первых перебили, прочих обратили в бегство. Царь беспорядочно бежал в Темпейскую долину. Там один день он простоял у Гонны, чтобы принять оставшихся после сражения. Победители-римляне врываются во вражеский лагерь в надежде на добычу, но находят большую часть его уже разграбленным этолийцами. В тот день 8000 врагов было убито, 5000 взято в плен. Победителей пало около 700. Если кто верит Валерию, чрезмерно увеличивающему всякие числа, то в тот день было убито 40 000 врагов, взято в плен – тут он лжет скромнее – 5700 человек и 249 военных знамен. Клавдий тоже сообщает, что врагов было убито 32 000, взято в плен 4300. Мы поверили не самому меньшему числу, но следовали Полибию, надежному повествователю как вообще истории римлян, так в особенности тех деяний, которые совершены ими в Греции.
11. Собрав из бегства тех, которые были рассеяны разными случаями во время сражения и шли по его следам, Филипп отправил в Ларису людей сжечь царский архив, чтобы он не попал в руки врагов, и удалился в Македонию. Квинкций продал пленных и добычу, уступив часть ее воинам, и отправился в Ларису, не зная достоверно, в какую сторону направился царь и к чему он готовится. Туда явился от царя парламентер под предлогом заключить перемирие на то время, пока будут взяты для погребения павшие в бою, а на самом деле попросить позволения отправить послов. На то и другое было получено согласие римлянина, даже приказано было передать царю, чтобы он не беспокоился; это особенно оскорбило этолийцев, которые уже сердились, жалуясь на то, что победа изменила главнокомандующего: до сражения он обыкновенно все сообщал союзникам, – и важное, и неважное, а теперь они лишены всякого участия в совещаниях; он сам все делает по собственному усмотрению; уже он добивается для себя лично расположения Филиппа, чтобы таким образом этолийцы испытали только опасности и трудности войны, а плоды мира и благодарность за него римлянин присвоил себе. Было несомненно, что уважение к ним несколько уменьшилось, но они не знали, почему им оказывают невнимание. Они предполагали, что Квинкций, человек недоступный корыстолюбию, домогается царских подарков. Но он заслуженно сердился на этолийцев, во-первых, за их ненасытную жадность к добыче и заносчивость, так как они присваивали себе славу победы и своим хвастовством оскорбляли слух всех, во-вторых, он видел, что по уничтожении Филиппа, когда будет сокрушено могущество Македонского царства, они должны считаться владыками Греции. Вследствие этих причин он многое делал намеренно, чтобы в глазах всех они были и казались более ничтожными и легкомысленными.
12. Врагу было дано перемирие на пятнадцать дней и назначены переговоры с самим царем. Прежде чем наступило их время, Квинкций созвал на совет союзников, сделал доклад и спросил, какие условия мира угодно предписать. Аминандр, царь афаманов, высказал свое мнение вкратце: мир-де следует заключить на таких условиях, чтобы Греция и в отсутствие римлян имела довольно сил для охраны мира и свободы. Речь этолийцев была суровее; предпослав несколько слов о том, что римский главнокомандующий поступает правильно и последовательно, сообщая условия мира своим союзникам по ведению войны, они заявили, что он совершенно ошибается, если рассчитывает оставить мир для римлян и свободу для Греции довольно надежными, не убив Филиппа или не лишив его престола; а то и другое легко сделать, е