27. В те же дни Гней Корнелий Блазион, который перед Гаем Семпронием Тудитаном управлял Ближней Испанией, согласно постановлению сената вступил в город с овацией. Перед ним несли 1515 фунтов золота, 20 000 фунтов серебра и 34 500 серебряных денариев. Луций Стертиний из Дальней Испании, не имея даже надежды на триумф, внес в государственное казначейство 50 000 фунтов серебра и из добычи построил две арки на Бычьем рынке перед храмами Фортуны и Матери Матуты и одну в Большом цирке и на них поставил позолоченные статуи. Вот почти все, что произошло в продолжение зимы.
В то время Тит Квинкций зимовал в Элатии; между многими другими просьбами союзников, беотийцы попросили и добились того, чтобы им были возвращены их единоплеменники, служившие у Филиппа. Тит Квинкций легко согласился на их просьбу не потому, что считал их достойными, но чтобы приобрести расположение государств к римскому имени, так как царь Антиох уже навлек на себя подозрение. По возвращении их тотчас обнаружилось, что Квинкций не добился от беотийцев никакой благодарности: они отправили к Филиппу послов благодарить за возвращение соотечественников, как будто это сделано было для них, а не ради Квинкция и римлян, и в начальники Беотии[1046] выбрали в ближайшем народном собрании некоего Брахилла только за то, что он был предводителем беотийцев, служивших у царя, а Зевксиппа и Писистрата, сторонников союза с римлянами, обошли. Последние и в настоящем были этим недовольны, и стали бояться за будущее; если делаются такие дела, думали они, когда римляне сидят почти у ворот, то что с ними будет, когда римляне отправятся в Италию, а Филипп под боком станет помогать своим союзникам, будучи враждебным к тем, которые принадлежали к противной партии?
28. Поэтому они решили уничтожить Брахилла, главу царских сторонников, пока римское войско находится вблизи. Для этой цели было выбрано время, когда он, выпивши, возвращался домой с пира, устроенного на общественный счет, в сопровождении женоподобных мужчин, которые присутствовали на торжественном пиру для забавы гостей. Его окружили шесть вооруженных людей, из которых трое были италийцы, а трое этолийцы, и убили. Спутники разбежались и подняли жалобный крик; по всему городу началась беготня с факелами; во время этого переполоха убийцы проскользнули в ближайшие ворота. На рассвете в театре образовалось многочисленное народное собрание, как будто оно было заранее назначено или созвано глашатаем. Там открыто заявляли, что Брахилл убит своими спутниками и теми отвратительными мужчинами, а в душе считали виновником убийства Зевксиппа. В настоящее время решено было схватить тех, которые были вместе с ними, и подвергнуть их допросу. В то время как их допрашивали, Зевксипп, желая спокойствием отклонить от себя обвинение, явился в собрание и сказал, что ошибаются те, которые думают, что такое ужасное убийство совершено теми полумужчинами; приведя в пользу этого соображения много вероятных доказательств, он уверил некоторых в том, что если бы он сознавал за собою вину, то никогда не предстал бы перед толпой и без всякого вызова не стал бы упоминать об этом убийстве. Другие, напротив, не сомневались, что он, бессовестно идя навстречу обвинению, отвлекает от себя подозрение. Немного спустя невинно подвергнутые пытке, сами ничего не зная, но опираясь на всеобщее убеждение, как на показание, назвали Зевксиппа и Писистрата, хотя не привели никакого доказательства тому, почему они, по-видимому, что-нибудь знают об этом. Однако Зевксипп вместе с каким-то Стратонидом ночью бежал в Танагру, боясь не столько доноса людей, ничего не знавших, сколько своей совести; Писистрат же, не обращая внимания на доносчиков, остался в Фивах. У Зевксиппа был раб, который был посредником и помощником во всем этом преступлении; боясь его доноса, Писистрат этим самым своим опасением заставил его донести; он отправил Зевксиппу письмо, прося уничтожить соучастника-раба: он-де был пригоден для того, чтобы совершить преступление, но для того, чтобы скрывать, не так удобен. Несший это письмо получил приказание передать его как можно скорее Зевксиппу; но так как он не имел возможности тотчас увидать Зевксиппа, то и передал письмо тому самому рабу, которого считал за самого преданного хозяину, и, передавая, прибавил, что письмо от Писистрата о деле, очень важном для Зевксиппа. Раб ответил, что он тотчас передаст его, но, подстрекаемый предчувствием, открыл его и, прочитав, в страхе прибежал в Фивы и сделал донос начальству. Зевксипп, встревоженный бегством раба, удалился в Антедон, находя это место более безопасным для изгнания. Писистрат же и другие были подвергнуты допросу под пыткой и казнены.
29. Это убийство возбудило непримиримую ненависть к римлянам у фиванцев и у всех беотийцев, так как они были уверены, что Зевксипп, глава племени, совершил это преступление не без совета римского главнокомандующего. Но для восстания у них не было ни сил, ни вождя. Тогда они взялись за разбой, что было ближе всего к войне, и стали перехватывать римских воинов, одних принимая в гости, других – когда они во время зимней стоянки разъезжались в отпуск по разным делам. Некоторые были убиваемы на самих дорогах в известных скрытых местах из засады, другие коварно были завлекаемы в пустынные гостиницы. Наконец преступления стали совершаться не только из ненависти, но и из жадности к добыче, так как воины, бывая в отпуске почти всегда ради торговли, носили за поясом серебро. Сначала пропадали немногие, затем число пропавших увеличивалось со дня на день, и Беотия стала приобретать дурную славу; воины начали выходить из лагеря с бóльшим опасением, чем в неприятельской стране. Тогда Квинкций отправляет по государствам послов для производства расследования относительно разбоев. Весьма много трупов найдено было около Копаидского болота: там были вырыты из грязи и вытащены из болота трупы с привязанными к ним камнями или кувшинами, чтобы тяжесть увлекала их в глубину; много преступлений открыто было в Акрефии и в Коронее. Сначала Квинкций потребовал от беотийцев выдачи виновников и уплаты пятисот талантов за пятьсот воинов – столько было убитых. Так как ни то ни другое требование не было выполнено и государства только извинялись словесно, что никакого преступления не было совершено по общему решению, то Квинкций отправил послов в Афины и Ахайю заявить союзникам, что он станет преследовать беотийцев справедливой и законной войной. Затем приказал Аппию Клавдию идти с частью войск против Акрефии, а с другой частью сам осадил Коронею, опустошив предварительно поля в разных направлениях, где прошли из Элатии два отряда. Пораженные таким бедствием, которое всюду наводило страх и заставляло обращаться в бегство, беотийцы отправляют послов. Когда они не были допущены в лагерь, то явились на помощь афиняне и ахейцы. Просьба ахейцев имела более силы, так как они решили, если не добьются мира для беотийцев, вести вместе с ними войну. Через ахейцев и беотийцы получили доступ и возможность говорить с Квинкцием. Мир был заключен с ними, но им приказано было выдать виновных и уплатить тридцать талантов штрафа; затем была прекращена осада.
30. Немного дней спустя прибыли из Рима десять уполномоченных, по совету которых с Филиппом заключен был мир на следующих условиях: все греческие государства, находящиеся в Европе и в Азии, должны быть свободны и пользоваться своими законами; из тех, которые были под властью Филиппа, он должен вывести свои гарнизоны и передать их римлянам свободными до наступления Истмийских игр[1047]; должен вывести гарнизоны также и из находящихся в Азии городов: Эврома, Педиасов, Баргилий, Иаса, Мирины, Абидоса, Фасоса и Перинфа – их также решено было сделать свободными. О решении сената и десяти уполномоченных относительно свободы киосцев Квинкций должен написать царю вифинскому Прусию. Затем Филипп должен был возвратить римлянам пленных и перебежчиков, выдать все крытые корабли, кроме пяти и одного царского, почти негодного к употреблению по своей величине, так как его приводили в движение из рядов весел; не держать вооруженными более 5000 воинов и ни одного слона; не вести войн за пределами Македонии без разрешения сената; уплатить римскому народу 1000 талантов, половину – теперь, а половину по частям в продолжение десяти лет. Валерий Антиат передает, что на царя была наложена дань по 4000 фунтов серебра в течение десяти лет; Клавдий – в течение тридцати лет по 4200 фунтов и сразу же 20 000 фунтов. По его же свидетельству, особо было прибавлено, чтобы Филипп не вел войну с Евменом, сыном Аттала – он в то время только что вступил на престол. В обеспечение этого были взяты заложники, в числе их Деметрий, сын Филиппа. Валерий Антиат прибавляет, что Атталу заочно были подарены остров Эгина и слоны, родосцам – Стротоникея и другие города Карии, которыми владел Филипп; афинянам отданы острова Лемнос, Имброс, Делос и Скирос.
31. Все греческие государства одобряли этот мир, одни только этолийцы, тайно выражая неудовольствие, порицали решение десяти уполномоченных. Это, говорили они, пустые слова, подкрашенные призраком свободы; почему иные города передаются римлянам и не поименовываются, другие поименовываются и делаются свободными без передачи, как не потому, что освобождаются азиатские города, более безопасные по самой отдаленности, греческие же города, не будучи даже поименованы – Коринф, Халкида, Орей, Эретрия и Деметриада – захватываются. Обвинение было не совсем неосновательно, ибо было сомнение относительно Коринфа, Халкиды и Деметриады, так как в сенатском постановлении, на основании которого были отправлены из города десять уполномоченных, прочие города Греции и Азии освобождались без всякого сомнения, а относительно этих трех городов приказано было уполномоченным постановить и полезное для государства, и согласное с их добросовестностью решение, какого потребуют политические обстоятельства. Причина тому заключалась в царе Антиохе, который, было несомненно, переправится в Европу, как только признает свои силы достаточными; ему-то они и не желали оставлять такие удобные города, чтобы он свободно мог занять их.