12. И в тот день послы были отпущены без ответа. Но в наступившую ночь консула тревожила двойная забота: он не хотел покидать союзников, но не хотел и уменьшать войско, что могло заставить или отложить сражение, или подвергнуться опасности в самой битве. И вот он решается не уменьшать войска, чтобы враги тем временем не нанесли ему какого-либо позора, но находит нужным подать союзникам надежду вместо помощи: часто-де, особенно на войне, призрак вместо действительности имел большое значение, и человек, уверенный в том, что у него есть некоторая помощь, спасался от беды вследствие одной только уверенности, надежды и смелости, как будто бы помощь и действительно была. На следующий день консул ответил послам, что хотя он боится ослабить свои силы, уступая часть их другим, однако принимает в расчет больше их опасное положение, чем свое. После этого он велит объявить третьей части воинов во всех когортах, чтобы они заблаговременно готовили пищу, которую обычно берут с собой на корабли, и приказывает, чтобы корабли были готовы к отплытию на третий день. Двум из послов он велит сообщить об этом Билистагу и илергетам; сына князя удерживает у себя, ласково обходится с ним и делает ему подарки. Послы отправились только тогда, когда увидели, что воины посажены на корабли; возвещая это уже за несомненное, они не только среди своих соотечественников, но и среди врагов распространили слух о приближении римской помощи.
13. Достаточно исказив то, что было сделано для вида, консул приказал отозвать воинов с кораблей и, ввиду приближения времени года, когда уже можно было действовать, расположил зимний лагерь в трех тысячах шагов от Эмпорий. Оставив незначительный гарнизон в лагере, консул при удобном случае водил оттуда воинов во вражескую область за добычей то в одном, то в другом направлении. Римляне выступали почти всегда к ночи, чтобы как можно дальше уйти от лагеря и врасплох напасть на врагов. Таким образом Катон упражнял молодых воинов и захватывал большое количество врагов; и те уже не смели выходить из своих крепостей. Когда он в достаточной степени ознакомился с настроением духа и своих воинов и врагов, то приказал созвать трибунов, префектов союзников, всех всадников и центурионов и сказал: «Наступило время, которого вы часто желали, когда представляется вам возможность выказать свою храбрость. До сих пор вы воевали скорее как хищники, а не как настоящее воины; теперь вы сразитесь с врагами грудь с грудью в настоящем бою; после этого вам можно будет не опустошать поля врагов, но захватывать богатство городов. Когда в Испании находились и главнокомандующие, и войска карфагенян, а отцы наши не имели в ней ни одного воина, все-таки они пожелали прибавить в союзном договоре, чтобы река Ибер была границей их государства; теперь, когда два претора, когда консул, когда три римские армии занимают Испанию, а из карфагенян почти уже десять лет нет никого в этих провинциях, мы потеряли власть по сю сторону Ибера. Вы должны восстановить ее оружием и храбростью и заставить племя, скорее безрассудно возмутившееся, чем стойко воюющее, снова принять то иго, которое оно сбросило с себя». Такими словами преимущественно ободрив воинов, консул возвещает, что поведет их ночью к лагерю врагов. После этого воины были отпущены, чтобы подкрепить свои силы.
14. Совершив ауспиции, консул выступил в полночь, чтобы занять выбранную позицию прежде, чем враги заметят. Он обошел лагерь врагов и на рассвете, выстроив войско, послал три когорты к самому валу. Варвары, удивляясь, что римляне появились с тыла, тоже бросились к оружию. Между тем консул так говорил своим воинам: «В одной только храбрости надежда наша, воины, и я всегда заботился, чтобы это было так. Между нашим лагерем и нами стоят враги, а в тылу у нас находится область врагов. Возлагать надежду на храбрость дело самое прекрасное и в то же время самое надежное». После этого он велит когортам отступать, чтобы притворным бегством выманить варваров. Расчет его оправдался. Думая, что римляне испугались и отступают, враги выбегают из ворот и наполняют вооруженными все место, какое оставалось свободным между их лагерем и войском римлян. Пока они суетились над построением своего войска и не были еще приведены в порядок, консул нападает на них, вполне уже приготовившись к битве. Он выводит в сражение сначала конницу с обоих флангов. Но она тотчас поражена была на правом фланге и, отступая в замешательстве, напугала и пехоту. Увидев это, консул велел двум отборным когортам обойти врагов с правого фланга и показаться с тыла прежде, чем столкнутся друг с другом ряды пехоты. Ужас, наведенный на врага этим способом, поправил дело, испорченное было страхом римских всадников; тем не менее пехота и конница правого фланга были в таком смятении, что консул сам схватывал некоторых рукою и поворачивал на врага. Так битва была нерешительна, пока сражались дротиками, и на правом фланге, где началось паническое бегство, римляне уже с трудом давали отпор, а на левом фланге и с фронта теснимы были варвары и в страхе озирались на когорты, наступавшие с тыла. Когда сражавшиеся, бросив сделанные из одного железа копья и пики, обнажили мечи, тогда возгорался как бы новый бой. Не ударами издали наугад и как попало они ранили друг друга, но возлагали всю свою надежду в рукопашной схватке на храбрость и силу.
15. Уже римляне утомились, но консул ободрил их, введя в битву из второй шеренги вспомогательные когорты. Образовался новый строй; свежие воины с неповрежденным оружием напали на утомленных врагов, и сперва опрокинули их дружным натиском, точно фалангою, а затем обратили в бегство разбитых испанцев; нестройными толпами неслись они назад по полям к своему лагерю. Увидев полное бегство врагов, Катон едет сам назад ко второму легиону, расположенному в резерве, и приказывает нести вперед знамена и скорым шагом двинуться на приступ к лагерю врагов. Если кто с излишней горячностью выбегал вперед линии, то консул и сам подъезжал и ударял тех дротиком и приказывал наказывать трибунам и центурионам. Уже началась осада лагеря, и враги старались отбить римлян, поражая их камнями, кольями и всякого рода оружием. Когда же был придвинут новый легион – тогда еще больше возросло мужество штурмующих, и враги еще с бóльшим ожесточением стали драться перед валом. Консул окидывает все взором, чтобы ворваться в лагерь с той стороны, где враги с наименьшей силой могли оказать сопротивление. У левых ворот он видит немногочисленный отряд и направляет туда принципов и гастатов второго легиона. Караул, поставленный у ворот, не выдержал их нападения, а после того, как прочие защитники увидели врага внутри вала, то, считая, что все потеряно со взятием лагеря, тоже побросали знамена и орудие. Римляне избивают их в воротах, в которых столпились враги и от тесноты не давали прохода друг другу. Второй легион рубит врага с тыла, прочие воины расхищают лагерь. Валерий Антиат сообщает, что в тот день убито было свыше 40 000 врагов. Сам Катон, не умаляя, конечно, своих славных подвигов, говорит, что много было убито, но числа убитых не называет.
16. В тот день Катон совершил, полагают, три достохвальных подвига. Во-первых, заведя свое войско в тыл врагов, он вступил в сражение вдали от кораблей и от своего лагеря, среди врагов, когда римлянам не на что было надеяться, кроме храбрости. Во-вторых, он выставил когорты в тылу врагов. В-третьих, когда все прочие бросились в беспорядке преследовать врагов, он приказал второму легиону скорым шагом и в полном боевом порядке подступить к воротам лагеря. После победы консул не предался бездействию. Дав сигнал к отступлению, он отвел в лагерь воинов, обремененных добычей; потом, предоставив им несколько ночных часов для отдыха, повел их за добычей в поля врагов. Грабеж производился на весьма обширном пространстве, что было естественно, так как враги рассеялись в бегстве. Это обстоятельство принудило к сдаче эмпорийских испанцев и соседей их не менее, чем несчастная битва накануне. Сдались многие из граждан других государств, которые ранее убежали в Эмпории. Консул принял благосклонно всех их, угостил их вином и пищей и отпустил по домам. Затем он тотчас двинулся оттуда, и везде, где ни появлялось войско, выходили навстречу послы от народов, сдававших свои государства; и когда Катон прибыл в Тарракон, то уже вся Испания по сю сторону Ибера была усмирена, и варвары приводили назад в дар консулу пленников из римлян, союзников и латинов, которые захвачены были в Испании при различных несчастных обстоятельствах. Потом распространилась молва, что консул поведет войско в Турдетанию, и разнеслась ложная весть, что он даже отправился к недоступным горцам. При этом пустом и не основанном ни на каком свидетельстве слухе отложилось семь крепостей государства бергистанов. Консул вступил с войском и покорил их, не дав сражения, заслуживающего упоминания. Затем он возвратился в Тарракон, но прошло немного времени, как те же бергистаны снова отложились от римлян, прежде чем Катон успел двинуться оттуда куда-либо. Они вторично были покорены, но побежденные не получили той же пощады, как раньше. Все они были проданы в рабство, чтоб не нарушали более мира.
17. Между тем претор Публий Манлий, получив старое войско от Квинта Минуция, своего предшественника, и присоединив к нему также старое войско Аппия Клавдия Нерона из Дальней Испании, отправился в Турдетанию. Из всех испанцев турдетаны считаются наименее воинственными; надеясь, однако, на свою многочисленность, они пошли навстречу римскому войску. Посланная претором конница тотчас привела в смятение их войско. Пехотное сражение не стоило почти никакой борьбы; старые воины, испытанные в бою с врагами, одержали решительную победу. Однако война не была окончена этою битвою. Турдулы наняли десять тысяч кельтиберов и стали готовиться к войне при помощи чужих боевых сил. Между тем консул, встревоженный восстанием бергистанов, опасаясь, что и прочие государства, воспользовавшись случаем, поступят таким же образом, обезоружил всех испанцев по сю сторону Ибера. Это так сильно огорчило их, что многие из них сами наложили на себя руки. Дикий народ! Они думали, что вовсе не стоит жить без оружия. Когда возвещено было об этом консулу, то он велел пригласить к себе старейшин всех государств и сказал им: «Не столько для нас, сколько для вас важно, чтоб вы не поднимали мятежи, так как восстание ваше до сих пор всегда больше причиняло зла испанцам, чем затруднений римскому войску. Это мож