но, я думаю, предотвратить одним способом, – если лишить вас возможности возмущаться. Я желаю достигнуть этой цели по возможности мягкими мерами. Вы также помогите мне советом в данном случае. Никакому совету я не последую с большей охотой, чем тому, который вы сами подадите мне». А так как они молчали, то он сказал, что дает им несколько дней на размышление. Когда они снова были позваны и молчали на вторичном совете, то консул разрушил в один день стены всех и двинулся против тех, которые не были послушны; в какую только страну он ни приходил, все окрестные народы покорялись ему. Только Сегестику, значительный и богатый город, пришлось ему взять при помощи осадных орудий.
18. Катон потому встречал больше затруднений при покорении врагов, чем первые римские полководцы, прибывшие в Испанию, что испанцы отпадали к тем вследствие недовольства владычеством карфагенян, а он должен был как бы ввести их в рабство, когда они уже успели насладиться свободою. Как он узнал, все в Испании было в таком волнении, что одни стояли под оружием, других принуждали к отпадению осадой городов, и что если не подоспеет помощь вовремя, то они не в состоянии будут больше держаться. Но консул обладал такой силой воли и такими превосходными дарованиями, что за все самые важные и самые ничтожные дела брался сам и не только обсуждал и приказывал, что нужно было, но большей частью все выполнял сам. Ни к кому он не был взыскателен с большей твердостью и строгостью, чем к самому себе; в бережливости, в бдительности и труде он соперничал с последним воином и никакого преимущества не имел в своем войске, кроме почета и власти.
19. Труднее было вести войну в Турдетании претору Публию Манлию, вследствие присутствия кельтиберов, нанятых на военную службу врагами, как было сказано выше. Поэтому он вызвал на помощь письмом консула, и тот повел туда свои легионы. Когда он прибыл туда, то кельтиберы и турдетаны стояли лагерем отдельно. Римляне тотчас стали завязывать с турдетанами легкие стычки, нападая на их посты, и всегда выходили победителями из всякого сражения, как бы дерзко они ни начали его; к кельтиберам же консул приказал идти для переговоров военным трибунам и предложить им три условия на выбор. Первое – не хотят ли они перейти к римлянам и получить вдвое больше жалованья, чем какое выговорили себе от турдетанов; второе – не желают ли они удалиться домой, получив ручательство от имени государства в том, что они не понесут никакого наказания за присоединение к врагам римлян; третье – если они непременно хотят воевать, то пусть назначат день и место, где бы решить дело оружием. Кельтиберы просили день для размышления. Совещание их вследствие вмешательства турдетанов было весьма шумное; тем менее могло быть принято какое-либо решение. Хотя неизвестно было, война или мир был с кельтиберами, однако римляне доставали с полей и из крепостей врагов съестные припасы не иначе, как во время мира, часто вступая десятками в укрепления их, как будто бы частное перемирие предоставляло право общей торговли. Не будучи в состоянии выманить врагов на битву, консул сперва повел под знаменами для грабежа несколько легковооруженных когорт в их область, где еще не было никакого опустошения; потом, услыхав, что кельтиберы оставили весь свой багаж и обоз в Сагунтии[1062], направился туда для осады. После того, как ничто не могло вывести врагов из спокойного состояния, консул выплатил жалованье не только своим воинам, но и воинам претора и, оставив все войско в лагере претора, сам с семью когортами вернулся к Иберу.
20. С этим столь незначительным отрядом он завоевал несколько городов. Седетаны, авсетаны и свессетаны перешли на его сторону. Лацетанов, народ, живший в лесной глуши, держала под оружием как врожденная дикость, так и сознание, что они опустошали землю римских союзников внезапными набегами, пока консул с войском занят был войною с турдулами. Поэтому консул повел для осады их города не только римские когорты, но и молодежь союзников, по праву ожесточенных против них. Город лацетанов был растянут в длину, но не слишком в ширину; консул остановился от него приблизительно в четырехстах шагах. Оставляя там на стоянке отряд из отборных когорт, он приказал им не двигаться с того места раньше, чем он сам придет к ним; прочие войска он ведет в обход на противоположную сторону города. Бóльшая часть всех вспомогательных войск состояла у него из свессетанской молодежи; им он велел идти на штурм городских стен. Когда лацетаны узнали оружие и знамена свессетанов, то вспомнив, как часто они рыскали безнаказанно по их стране, сколько раз разбивали их в открытом поле и обращали в бегство, отворили вдруг ворота и всем скопом бросились на неприятеля. Свессетаны едва могли выдержать крик их, не говоря уже о нападении. Когда консул увидел, что дело идет так, как он рассчитывал, тогда, пришпорив коня, он скачет под самой стеной вражеского города к когортам и, немедленно захватив их в то время, как враги все бросились преследовать свессетанов, вводит в город, где было тихо и пусто; таким образом консул завладел городом прежде, чем лацетаны возвратились. Вскоре и сами они покорились, не имея более ничего, кроме оружия.
21. Тотчас победитель идет оттуда к крепости Бергий. Это было, главным образом, место убежища хищников, откуда производились набеги на мирные селения той провинции. Оттуда пришел перебежчиком к консулу бергистанский правитель и начал оправдывать себя и соотечественников, говоря, что государство не в их власти, что разбойники, которых они приняли к себе, забрали всю ту крепость в свои руки. Консул приказал ему возвратиться домой, придумав какую-либо правдоподобную причину своей отлучки; когда же он увидит, что консул подступил к стенам и разбойники устремили все свое внимание на защиту стен, тогда он должен не забыть занять со своими приверженцами крепость. Приказание консула было исполнено. Вдруг двойной страх объял варваров, когда они увидели, что с одной стороны римляне лезут на стену, а с другой – что крепость взята. Завладев этим местом, консул объявил свободными тех жителей, которые заняли крепость, равно как и родных их, и предоставил им право владеть своим имуществом; прочих бергестанов приказал квестору продать, а разбойников казнить. Умиротворив провинцию, консул назначил большие подати с железных и серебряных рудников; по установлении этих податей провинция делалась с каждым днем богаче. Вследствие этих успехов в Испании отцы назначили трехдневное благодарственное молебствие.
22. В то же лето другой консул, Луций Валерий Флакк, счастливо сразился в открытом поле с войском бойев в Галлии, вблизи Литанского леса. Говорят, что в этом сражении убито было 8000 галлов; прочие, бросив войну, разбежались по своим селам и деревням. Остальную часть лета консул провел с войском около реки Пад в Плацентии и Кремоне и восстановил, что было разрушено в этих городах во время войны.
Таково было положение дел в Италии и Испании. В Греции же Тит Квинкций прожил на зимних квартирах, причем все греки, за исключением этолийцев, – которые не получили ожидаемых наград за победу и которым вообще не мог долго нравиться покой, – наслаждались благами мира и свободы, в высшей степени довольны были своим положением и дивились не столько доблести римского полководца на войне, сколько сдержанности, справедливости и умеренности его при победе. В это время получено было сенатское постановление, повелевавшее объявить войну лакедемонскому тирану Набису. Прочитав это постановление, Квинкций предписывает через посольства всем союзным государствам собраться в назначенный день в Коринфе. Когда собрались со всех сторон многочисленные представители государств в назначенный день, причем явились также и этолийцы, то консул обратился к ним с такою речью: «Римляне и греки вели войну с Филиппом настолько же дружно и единодушно, насколько те и другие имели свои особые поводы к войне. Филипп нарушил дружбу с римлянами, то помогая врагам их карфагенянам, то нападая здесь на наших союзников, и с вами поступал так, что, хотя бы мы забыли свои личные обиды, во всяком случае обиды, причиненные вам, были для нас достаточным основанием начать войну. Сегодняшнее совещание всецело зависит от вас. А именно, я докладываю вам, желаете ли вы оставить во власти Набиса Аргос, которым, как вам самим известно, он завладел, или вы находите справедливым вернуть свободу древнейшему и знаменитейшему городу, лежащему в центре Греции, и дать ему такое же положение, как и прочим городам Пелопоннеса и Греции. Это совещание, как вы видите, всецело касается вопроса, интересующего вас. Римлян оно нисколько не касается, разве только что рабство одного города мешает полной и цельной славе освобождения Греции. Впрочем, если вас не трогает ни забота о том государстве, ни пример, ни опасность дальнейшего распространения этой заразы, то и мы отнесемся к этому спокойно и хладнокровно. Итак, я спрашиваю у вас совета, чтобы остановиться на том решении, за которое выскажется большинство».
23. После речи римского главнокомандующего прочие члены собрания начали высказывать свои мнения. Афинский посол, выражая благодарность римлянам, как только мог, превозносил их за заслуги перед Грецией: по просьбе греков они оказали помощь против Филиппа, а теперь добровольно, без всякого приглашения, предлагают содействие против тирана Набиса; при этом оратор негодовал, что эти такие великие заслуги римлян все-таки вызывают порицание в речах некоторых лиц, поносящих будущее, тогда как они должны были бы скорее выражать свою признательность за прошлые благодеяния! Очевидно было, что афинский посол обвинял этолийцев. Поэтому Александр, представитель этого народа, напал сначала на афинян, которые были некогда вождями и виновниками свободы, а теперь изменяли общему делу ради своекорыстной лести; потом он жаловался на ахейцев, которые состояли сначала на службе у Филиппа, а под конец, когда счастье изменило ему, стали перебежчиками: получив Коринф, они ведут дело к тому, чтобы завладеть Аргосом, между тем как этолийцы, первые враги Филиппа, всегдашние союзники римлян, условившись в союзном договоре, чтобы города с окрестной землей принадлежали им после победы над Филиппом, обманно были лишены Эхина и Фарсала. Затем оратор обвинял римлян в обмане, потому что они, показав пустой призрак свободы, занимают гарнизоном Халкиду и Деметриаду, тогда как всегда они обыкновенно ставили в упрек Филиппу, когда он медлил вывести оттуда свои гарнизоны, что Греция никогда не будет свободной, пока заняты будут Деметриада, Халкида и Коринф. Наконец он обвинял римлян и потому, что они выставляли Аргос и Набиса причиной пребывания в Греции и содержания там своего войска. Пусть они отведут, говорил он, свои легионы в Италии, и тогда этолийцы дают обещание, что или Набис выведет свой гарнизон из Аргоса в силу переговоров и добровольно, или они принудят его силою оружия подчиниться власти единодушной Греции.