[1066], с третьим – с того места, которое лакедемоняне называют Гептагониями; все это были открытые места, без стен. Когда такая грозная сила надвинулась на город со всех сторон, то тиран, слыша внезапные крики и получая тревожные вести, спешил сперва сам на помощь в то место, какое находилось в затруднительном положении, или посылал других; потом, когда страх распространился повсюду, он так растерялся, что не мог ни говорить, что было нужно, ни слышать, и не только потерял сообразительность, но даже едва не лишился рассудка.
39. Лакедемоняне удерживали сперва римлян в узких местах, и три армии в одно время сражались в разных пунктах; потом, с разгаром битвы, условия сражения никак не были равны. Лакедемоняне сражались метательными копьями, дротиками, от которых римляне весьма легко защищались, отчасти вследствие большого размера щитов, отчасти потому, что одни удары были неудачны, а другие очень слабы; ибо вследствие тесноты пространства и скопления массы войск враги не только не имели места для метания дротиков с разбега, что сообщает им наибольшую быстроту, но не могли даже свободно и твердо стоять, чтобы сделать попытку к этому. Поэтому из пущенных с вражеской стороны дротиков ни один не попадал в тело, редкие вонзались в щиты; только некоторые из римлян ранены были с возвышенных мест расставленными кругом воинами; затем, при дальнейшем движении вперед, наши поражаемы были неожиданно с крыш не только стрелами, но и черепицей. Тогда, подняв щиты над головой и сдвинув их друг с другом так, что не было никакого места не только для случайных ударов издали, но даже для того, чтобы просунуть с близкого места оружие, воины стали подступать, образовав «черепаху». Первые узкие места, битком набитые римлянами и врагами, немного задержали наступление; но после того, как римляне, тесня врага, выбрались мало-помалу на более широкую улицу города, то нельзя уже было больше устоять против их сильного натиска. Когда лакедемоняне обратили тыл и в беспорядочном бегстве неслись на более возвышенные места, Набис затрепетал от страха, как это бывает при взятии города, и озирался, куда бы ему самому спастись. Пифагор же, как в остальных случаях обнаруживал мужество и исполнял долг вождя, так и теперь один только был виновником того, что город не был взят. Он велел зажечь здания, ближайшие к стене. Так как те, которые в другой раз помогают тушить огонь, теперь разжигали его, то здания мгновенно вспыхнули, и на римлян рушились крыши и падали не только куски черепицы, но и обгоревшие бревна; пламя широко распространилось, и дым наводил еще больше страха, чем причинял опасности. Поэтому не только те римляне, которые были вне города и теперь именно наступали, отодвинулись назад от стен, но и некоторые, уже проникшие в город, отступили, чтобы не быть отрезанными от своих распространившимся с тыла пожаром. После того как Квинкций увидел, в чем дело, то приказал трубить отступление. Таким образом, когда город был уже почти взят, римляне отозваны были назад и возвратились в лагерь.
40. Не столько само дело, сколько страх врагов подавал добрую надежду Квинкцию, и он в продолжение следующих трех дней пугал лакедемонян, то вызывая их на сражение, то заграждая осадными сооружениями некоторые места, чтобы не было никакого выхода для бегства. Под давлением этих угрожающих мер тиран послал опять Пифагора для переговоров. Квинкций сперва гордо отказал ему и велел удалиться из лагеря, а потом, наконец, выслушал его, когда тот униженно умолял его, припав к его ногам. В начале речи Пифагор все предоставлял на волю римлян; потом, когда эти слова, как пустые и совершенно ничего не значащие, не имели никакого успеха, то дело сведено было к тому, что заключено было перемирие на тех условиях, которые были предложены письменно несколько дней тому назад: и деньги, и заложники были получены.
В то время как тиран был в осаде, аргивяне, получая одно за другим известия, что Лакедемон уже почти взят, тоже ободрились; вместе с тем, так как Пифагор вышел из Аргоса с самой сильной частью гарнизона, то они, презирая малочисленность тех, которые остались в крепости, под предводительством некоего Архиппа, прогнали гарнизон. Тимократа из Пеллены, так как он был кротким начальником, они выпустили живым, взяв с него клятву. При такой радости прибыл Квинкций, даровавший мир тирану и отпустив из Лакедемона Евмена, родосцев и брата Луция Квинкция к флоту.
41. Обрадованное государство назначило к прибытию римского войска и вождя славнейший из праздников – знаменитые Немейские игры, празднование которых в установленный день прервано было вследствие военных бедствий; председательство на играх было предоставлено самому римскому главнокомандующему. Много было причин, увеличивавших радость: приведены были обратно из Лакедемона граждане, уведенные недавно Пифагором, а прежде его Набисом; возвратились те, которые бежали после открытого Пифагором заговора, когда уже началась резня; после долгого промежутка времени они видели свободу и виновников ее – римлян, для которых они сами служили причиной войны с тираном. В самый день Немейских игр засвидетельствована была свобода аргивян голосом глашатая. Но сколько радости доставляло ахейцам возвращение Аргоса в общий Ахейский союз, столько же омрачало эту радость то обстоятельство, что Лакедемон оставался в рабстве и что тиран был под боком. Этолийцы язвительно поносили это во всех собраниях, говоря, что война с Филиппом прекращена была только тогда, когда он удалился из всех городов Греции, между тем Лакедемон оставлен в руках тирана, а законный царь, находящийся в римском лагере, и прочие знатнейшие граждане будут жить в изгнании. Римский-де народ сделался приспешником деспотизма Набиса. Квинкций отвел войска из Аргоса в Элатию, откуда он отправился на спартанскую войну.
Некоторые передают, что тиран вел войну не из города, но расположился лагерем против римского лагеря и, долго промедлив в ожидании вспомогательного войска этолийцев, принужден был, наконец, сразиться в открытом поле, так как фуражиры его подвергались нападению римлян. В этом сражении он был побежден и, потеряв свой лагерь, просил мира; из войска его пало на поле битвы 14 000 воинов и взято было в плен более 4000.
42. Почти в одно и то же время доставлены были письма от Тита Квинкция о действиях у Лакедемона и от консула Марка Порция из Испании. От имени каждого из них назначено было сенатом трехдневное благодарственное молебствие. Консул Луций Валерий, после поражения бойев около Литанского леса, восстановив спокойствие в своей провинции, возвратился в Рим для созыва комиций и избрал в консулы Публия Корнелия Сципиона Африканского (во второй раз) и Тиберия Семпрония Лонга; отцы их обоих были консулами в первый год Второй Пунической войны. Потом происходили преторские комиции; избраны были Публий Корнелий Сципион и два Гнея Корнелия – Меренда и Блазион, Гней Домиций Агенобарб, Секст Дигитий и Тит Ювенций Тальна. После окончания комиций консул возвратился в свою провинцию.
В этом году ферентинцы старались получить новое право, чтобы латинам, приписавшимся к римской колонии, дано было римское гражданство. А именно: в Путеолы, Салерн и Буксент приписаны были к числу колонистов несколько ферентинцев, изъявивших на то желание; но так как они стали выдавать себя за римских граждан, то сенат решил, что это не так.
43. В начале года [194 г.], когда консулами были Публий Сципион Африканский (во второй раз) и Тиберий Семпроний Лонг, прибыли в Рим послы тирана Набиса. Им дана была ауденция сенатом вне города, в храме Аполлона. Послы просили, чтобы утвержден был мир, заключенный с Титом Квинкцием, и получили просимое. Когда доложено было о провинциях, то большинство сената склонялось к тому мнению, чтобы обоим консулам была назначена Италия, так как в Испании и Македонии война окончена. Сципион же полагал, что для Италии достаточно одного консула, а другому нужно назначить Македонию: тяжелая-де война угрожает со стороны Антиоха; он сам уже, по своей воле переправился в Европу; что же, по их мнению, он сделает потом, если с одной стороны этолийцы – несомненные враги римлян – будут звать его на войну, а с другой стороны будет подстрекать Ганнибал, полководец, прославившийся римскими поражениями? Пока разбиралось дело о консульских провинциях, бросили жребий преторы: Гнею Домицию досталось судопроизводство в городе, Титу Ювенцию – судопроизводство над иноземцами; Публию Корнелию досталась Дальняя Испания, Сексту Дигитию – Ближняя Испания, обоим Гнеям Корнелиям – Блазиону – Сицилия, Меренде – Сардиния. В Македонию решено было не посылать нового войска, напротив, то, которое было там, велено было Квинкцию привести назад в Италию и распустить. Решено было также распустить то войско, которое было в Испании с Марком Порцием Катоном. Обоим консулам назначена была провинцией Италия, и приказано им набрать два городских легиона, чтобы по распущении войск, указанных сенатом, всего было восемь римских легионов.
44. В прошлом году [195 г.] справлена была священная весна, в консульство Марка Порция и Луция Валерия. Когда верховный понтифик Публий Лициний возвестил сначала в коллегии понтификов, а потом, по решению ее, отцам, что весна справлена не надлежащим образом, то сенаторы решили снова устроить ее согласно с желанием понтификов и отпраздновать обещанные вместе с тем Великие игры, с такими издержками, как обыкновенно. В священную весну был принесен в жертву весь скот, родившийся между мартовскими календами и кануном майских календ, в консульство Публия Корнелия Сципиона и Тиберия Семпрония Лонга[1067].
Затем происходили цензорские комиции. Избранные в цензоры Секст Элий Пет и Гай Корнелий Цетег назначили первенствующим членом сената консула Публия Сципиона, как поступили и прежние цензоры. Всего они обошли только трех сенаторов, из которых ни один не имел курульной должности. Цензоры получили от сенаторского сословия большую благодарность и за то, что