43. Никакие люди не склонны так к зависти, как те, ум которых не равен их происхождению и положению, так как они ненавидят чужую доблесть и чужое превосходство. Тотчас отброшен был план послать Ганнибала, единственная разумная мысль в начале войны. Возгордившись преимущественно отпадением Деметриады от римлян к этолийцам, Антиох решил не откладывать дальше похода в Грецию. Прежде чем сняться с якоря, он взошел с моря в Илион, чтобы принести жертву Минерве. Потом, возвратившись к флоту, он отправляется в путь с 40 крытыми и с 60 некрытыми кораблями; за ними следовали 200 транспортных судов со съестными припасами всякого рода и другими предметами, необходимыми для войны. Сперва царь направил путь к острову Имбросу; оттуда он переправился в Скиат; здесь он собрал корабли, рассеяшиеся в открытом море, и пристал к твердой земле сперва при Птелее. Тут вышли к нему навстречу из Деметриады магнетарх Еврилох и знатные магнесийцы; радуясь этой многолюдной встрече, Антиох на следующий день вступил с флотом в городскую гавань; недалеко оттуда он высадил войска на берег. Было же у него 10 000 пехоты, 500 всадников, 6 слонов, войско, едва ли достаточное для того, чтобы занять незащищенную Грецию, не говоря уже о том, чтобы выдержать войну с римлянами.
Как только этолийцы узнали о прибытии Антиоха в Деметриаду, они назначили народное собрание и постановили решение призвать его. Царь уже выступил из Деметриады, так как он знал раньше, что такое решение состоится, и двинулся далее к Фаларам в Малийский залив. Получив это постановление, он приехал оттуда в Ламию и принят был народной толпой с большим восторгом, с рукоплесканиями, криками и другими знаками необычайной радости народа.
44. По прибытии в собрание царь введен был претором Фенеем и другими знатными лицами, и после того, как они с трудом водворили молчание, он начал говорить. В начале речи Антиох извинялся, что он прибыл с меньшими военными силами, чем все ожидали и надеялись; это должно служить величайшим знаком его великого благоволения к ним, потому что он, не подготовив ничего надлежащим образом, не задумался последовать зову их послов во время, совершенно неблагоприятное для плавания; он был уверен, что лишь только этолийцы увидят его, они будут думать, что все средства защиты и обороны заключаются в нем, хотя бы и одном. Впрочем, он вполне осуществит и надежду тех, ожидание которых является обманутым в настоящую минуту, а именно: лишь только время года сделает море удобным для плавания, он заполнит всю Грецию оружием, мужами, конями, усеет весь морской берег флотами и не пожалеет ни затрат, ни труда, ни опасности, пока не сбросит с их шеи римского владычества, не сделает Грецию истинно свободною и не поставит этолийцев во главе ее. С войсками прибудут из Азии и припасы всякого рода: в настоящее же время этолийцы должны постараться доставить его войскам достаточный запас хлеба и открыть продажу других необходимых предметов по доступным ценам.
45. Произнеся речь в этом смысле при всеобщем одобрении, царь удалился. После его ухода произошел спор между двумя знатнейшими этолийцами, Фенеем и Фоантом. Феней был того мнения, что нужно воспользоваться Антиохом скорее как примирителем и посредником в споре с римским народом, чем как предводителем на войне. Прибытие Антиоха и его величие будут иметь больше значения, чтобы внушить римлянам некоторое почтение, чем его оружие; чтобы избежать необходимости воевать, люди делают добровольно много таких уступок, к каким их не может принудить вооруженная борьба. Фоант утверждал, что Феней не заботится о мире, но хочет уничтожить приготовления к войне, чтобы энергия царя ослабела вследствие скуки от медлительности и чтобы римляне имели время приготовиться. Что никакой правды нельзя добиться от римлян, в этом они, этолийцы, достаточно убедились, много раз посылая послов в Рим, много раз разбирая дело с самим Квинкцием; да они и не умоляли бы Антиоха о помощи, если бы не потеряли всякую надежду. Так как эта помощь представилась скорее, чем все ожидали, то не следует терять бодрости, но, напротив, необходимо просить царя, чтобы он, явившись сам – что всего важнее – защитником Греции, призвал также и сухопутные, и морские силы. Вооруженный царь достигнет какого-либо успеха, безоружный же он не будет иметь никакого значения в глазах римлян не только для защиты этолийцев, но даже и для личных своих интересов.
Последнее мнение одержало верх, и этолийцы постановили наименовать царя главнокомандующим и избрали тридцать знатных лиц, с которыми бы он совещался, когда пожелает.
46. После этого собрание было распущено, и вся толпа народа разошлась по своим городам; царь же на следующий день совещался с их апоклетами о том, откуда начать войну. Признано было за лучшее напасть сперва на Халкиду, которой напрасно угрожали недавно этолийцы; и в этом случае нужна скорее быстрота, чем большое напряжение сил и большие приготовления. Поэтому царь двинулся через Фокиду с 1000 пехотинцев, которые последовали за ним из Деметриады; идя по другому пути, встретились с ним при Херонее знатные этолийцы, вызвавшие на войну несколько человек молодежи, и последовали за ним с 10 крытыми кораблями. Расположившись лагерем при Салганеях, царь переправился сам на кораблях с этолийскими начальниками через Еврип; когда он пристал к земле недалеко от гавани, то вышли за ворота начальники халкидян и их знать. С обеих сторон сошлись немногие лица для совещания. Этолийцы с большим усердием советовали, чтобы халкидяне, не разрывая дружбы с римлянами, приняли и царя в союзники и друзья; он-де переправился в Европу не для ведения войны, но для освобождения Греции, и для освобождения на самом деле, а не на словах только и для вида, как сделали римляне. Нет ничего полезнее для городов Греции, как пользоваться дружбою обоих; в таком случае защита и преданность одного всегда обезопасит их от несправедливости другого. А если они не примут царя, то пусть обратят внимание, что им тотчас придется потерпеть, так как помощь римлян далеко, а Антиох, как враг, которому они не могут сопротивляться своими силами, стоит перед воротами.
На это Микитион, один из халкидских начальников, сказал, что он удивляется, кого освобождать переправился Антиох в Европу, покинув свое царство, так как он, Микитион, не знает ни одного города в Греции, в котором или был бы гарнизон, или который платил бы дань римлянам, или, будучи связан несправедливым договором, подчинен был условиям, каких не желает. Итак, халкидяне не нуждаются ни в каком-либо защитнике свободы, так как они свободны, ни в какой-либо помощи, так как они наслаждаются миром и свободой вследствие благодеяния того же римского народа. Впрочем, они не отвергают дружбы царя и самих этолийцев. Первым доказательством дружбы этих людей будет то, если они покинут остров и уедут, потому что сами они решили не только не принимать их в свои стены, но даже не заключать с ними никакого союза без согласия римлян.
47. Когда это известие сообщено было царю на корабль, где он оставался, то он решился возвратиться теперь в Деметриаду, так как прибыл не с такими боевыми силами, чтобы быть в состоянии предпринять какие-либо насильственные действия. Ввиду безуспешности первого предприятия царь совещался там с этолийцами, что делать дальше. Решено было попытаться склонить на свою сторону беотийцев, ахейцев и Аминандра, царя афаманов. Беотийский народ, думали они, отшатнулся от римлян уже со смерти Брахилла и со времени последовавших затем событий. Филопемен, глава ахейцев, полагали они, зол на Квинкция и сам ненавистен ему вследствие соперничества в славе на войне с лаконцами. Аминандр женат был на Апаме, дочери некоего Александра из Мегалополя, который, производя свой род от Александра Великого, дал обоим сыновьям имена Филипп и Александр, а дочери имя Апама; за этой Апамой, прославившейся супружеством с царем, последовал в Афаманию ее старший брат Филипп. В этом человеке, тщеславном по складу своего ума, этолийцы и Антиох возбудили надежду получить македонский престол, так как-де он настоящий потомок царей, – в том случае, если он присоединит к Антиоху Аминандра и афаманов. Это пустое обещание оказало свое действие не только на Филиппа, но и на Аминандра.
48. В Ахайе послам Антиоха и этолийцев дана была аудиенция на собрании в Эгии, в присутствии Тита Квинкция. Посол Антиоха был выслушан прежде, чем этолийцы. Этот хвастун, как бывает бóльшая часть царедворцев, наполнил моря и земли пустыми звуками слов: бесчисленная-де масса всадников переправляется в Европу через Геллеспонт, отчасти одетых в панцирь, так называемых катафрактов[1083], отчасти конных стрелков из лука, от которых ничто не может укрыться, которые, повернув коня и убегая назад, тем вернее поражают противника; хотя этими конными массами могли быть уничтожены войска даже всей Европы, собранные на одном пункте, он прибавлял еще разного рода войска пехотинцев и пугал еще именами народов, о которых едва ли кто слышал; тут были дахи, мидийцы, элимеи и кадусии. У морских-де сил, которых не могут вместить никакие гавани в Греции, правый фланг составляют сидонцы и тирцы, а левый – арадяне и сидяне из Памфилии, с которыми ни один народ не мог сравняться никогда на море ни в искусстве, ни в храбрости. О деньгах и других предметах, нужных для войны, излишне-де уже и говорить: они сами знают, что царства Азии изобиловали всегда золотом. Поэтому у римлян будет дело не с Филиппом и не с Ганнибалом, из которых последний служит высшим представителем только одного государства, а первый был ограничен пределами царства Македонии, но с великим царем всей Азии и части Европы. Однако, хотя царь приходит от крайних пределов востока для освобождения Греции, он ничего не требует от ахейцев, что нарушило бы их верность римлянам, прежним их союзниками и друзьям. Не о том ведь просит царь Антиох, чтобы они подняли с ним оружие против римлян, но чтобы они не присоединялись ни к той, ни к другой стороне. Они должны желать мира для обеих сторон, как следует друзьям, держащим нейтралитет, но не вмешиваться в войну. Почти о том же просил и посол этолийцев Архидам, а именно: чтобы они сохраняли спокойствие, что всего легче и безопаснее, и, оставаясь зрителями, ожидали исхода чужого военного счастья, нисколько не рискуя своими собственными интересами. Потом, будучи невоздержным на язык, он ударился в злословие то вообще против римлян, то особенно против Квинкция, называя их неблагодарными и укоряя в том, что не только победа над Филиппом, но и спасение достигнуто благодаря храбрости этолийцев; сам-де Квинкций и римское войско спасены благодаря его, Архидама, услуге. И в самом деле, какую обязанность полководца исполнил когда-либо Квинкций? Он видел его производящим ауспиции, приносящим жертвы и дающим обеты, наподобие приносящего жертву прорицателя, тогда как сам он подставлял за него свою грудь под неприятельские стрелы.