Сам царь находился на правом фланге; начальство на левом фланге он поручил сыну своему Селевку и племяннику Антипатру, а в центре – трем вождям: Минниону, Завксиду и Филиппу, начальнику слонов.
Утренний туман, с наступлением дня превратившийся в облака, вызвал темноту; затем все покрыла сырость, принесенная южным ветром. То, что для римлян не представляло никакого особенного неудобства, для царских воинов было очень невыгодно. В самом деле, ни недостаток света при незначительной длине боевой линии не отнимал у римлян возможности видеть во все стороны, ни сырость при исключительно почти тяжелом вооружении их не притупляла мечей и метательных копий. Царские же воины, не говоря о том, что фланговые не видели друг друга, вследствие обширности боевой линии, даже с центра не могли видеть своих флангов, а сырость размягчила у них луки, пращи и подвязные ремни метательных копий. Также и колесницы с серпами, которыми Антиох надеялся расстроить боевую линию врагов, вместо того повергли в ужас своих же. Вооружены они были приблизительно следующим образом: около дышла от ярма выдавались подобно рогам копья, длиною в десять локтей, чтобы пронзать ими все, что только попадется навстречу. На концах ярма выходило по два серпа, один вровень с ярмом, другой ниже, наклоненный к земле; назначением первого было срезать все, что ни попадется сбоку, второго – доставать до упавших и подступающих снизу; также и к осям у колес с обеих сторон было прикреплено по два серпа, так же в противоположном направлении. Так были вооружены колесницы. Царь, как сказано выше, поставил их впереди боевой линии, потому что, будь они поставлены позади или в середине, их пришлось бы гнать по рядам своих же. Заметив это, Евмен, хорошо знавший этот род битвы и то, насколько обоюдоостра помощь, представляемая колесницами, если кто не столько будет сражаться, сколько испугает коней, приказывает критским стрелкам, пращникам и вооруженным дротиками всадникам выбежать вперед не сомкнутым строем, но рассыпавшись насколько можно больше, и разом со всех сторон начать бросать метательное оружие. Подобно буре бросились они вперед и, частью нанося отовсюду удары своим оружием, частью нестройными криками так напугали лошадей, что они, как будто разнузданные, вдруг понеслись в разные стороны, сами не зная куда. При стремительном приближении их легковооруженные воины, проворные пращники и быстрые критяне в один момент стали уклоняться в сторону; между тем конница, бросившись преследовать, увеличивала страх и смятение среди лошадей и верблюдов, тоже испуганных вместе с ними; ко всему этому присоединились оглушительные крики, поднятые и остальными воинами, стоявшими кругом.
Так были прогнаны колесницы с поля между двумя войсками, и только по удалении этих бесполезных игрушек началось правильное сражение по сигналу, данному с обеих сторон.
42. Но это пустое обстоятельство скоро сделалось причиной истинного бедствия. А именно: резервные отряды вспомогательных войск, стоявшие ближе всех к колесницам, испуганные страхом и смятением лошадей, запряженных в колесницы, тоже бросились бежать и таким образом оставили без защиты весь фланг вплоть до всадников в панцирях. Когда, по удалении резервов, римская конница бросилась на них, то они не выдержали даже первого натиска ее: одни бросились в бегство, другие погибли вследствие тяжести своей одежды и вооружения. После этого дрогнул весь левый фланг, а когда пришли в замешательство вспомогательные войска, стоявшие между конницей и так называемыми фалангитами, паника распространилась до самого центра. Тогда, лишь только ряды фаланги расстроились и употребление длинных копий – македоняне называют их сариссами – сделалось для них затруднительным вследствие того, что между ними и римлянами бежали свои же, римские легионы напали и копьями стали поражать замешавшихся врагов. Даже расставленные между ними слоны не страшили римских воинов, привыкших еще во время войн в Африке уклоняться от нападения этих чудовищ и, бросаясь на них сбоку, поражать их копьями, а если же представлялась возможность подойти ближе, то мечом перерезать им жилы в ногах. Уже почти весь центр был разбит с фронта, а вспомогательные войска, обойденные с тыла, подвергались истреблению, как вдруг римляне узнали о бегстве своих в другой стороне и услыхали крики оробевших уже почти у самого лагеря. Действительно, Антиох, находясь на правом фланге и видя, что враги, полагаясь на реку, не поставили здесь никакого прикрытия, кроме четырех отрядов всадников, да и те, примкнув к своим, оставили берег без защиты, напал на эту сторону со вспомогательными войсками и конницей, одетой в панцири; он наступал не только с фронта, но, обойдя фланг со стороны реки, уже стал теснить врагов и сбоку; тогда обратились в бегство сначала всадники, а затем в беспорядке бросилась к лагерю и ближайшая к ним пехота.
43. В лагере начальствовал военный трибун Марк Эмилий, сын Марка Лепида, который спустя несколько лет стал верховным понтификом. Увидев бегство своих, он со всем гарнизоном лагеря бросился им навстречу и, упрекая их в трусости и позорном бегстве, сначала приказывал им остановиться, а затем снова идти в битву; потом стал грозить им тем, что они, не повинуясь его приказанию, слепо стремятся к своей гибели; наконец он дал сигнал своему отряду убивать бегущих впереди и оружием повернуть на неприятеля толпу следовавших за ними беглецов. Тогда больший страх пересилил меньший: принужденные опасностью, грозившей с двух сторон, они сначала остановились, а затем и сами снова пошли в бой. Эмилий со своим гарнизоном, в котором было 2000 храбрых воинов, оказал упорное сопротивление царю, врассыпную преследовавшему бегущих.
Также и Аттал, брат Евмена, заметив бегство своих с левого фланга и смятение около лагеря, вовремя подоспел с 200 всадников с правого фланга, при первом нападении обратившего левый неприятельский фланг в бегство. Когда Антиох увидел, что и те, которые только что показали ему тыл, возвращаются в бой и подходят новые массы и из лагеря, и с поля битвы, повернул коня и бежал. Таким образом, оставшись победителями на обоих флангах, римляне по грудам тел, которых особенно много было в центре боевой линии, где и доблесть мужей, и тяжесть оружия не позволяли бежать стоявшим там отборным воинам, устремились грабить лагерь. Впереди всех всадники Евмена, а за ними и остальная конница всюду по полю гнали врага и убивали всех бегущих сзади, кого только настигали. Но бегущие больше гибли от того, что среди них замешались колесницы, слоны и верблюды, а также и от того, что они давили друг друга; вследствие расстройства рядов они, как слепые, лезли друг на друга и гибли под ногами животных. В лагере происходило огромное истребление врагов, едва ли не большее, чем в сражении, ибо там преимущественно укрылись бежавшие с поля битвы в начале сражения, а находившийся там гарнизон, полагаясь на поддержку этой толпы, очень упорно сражался перед валом. Вследствие этого римляне, надеявшиеся было самою стремительностью нападения овладеть воротами и валом, были задержаны и, когда наконец ворвались в лагерь, то, разъяренные, произвели весьма жестокую резню.
44. Говорят, что в этот день у неприятеля было убито до 50 000 пеших и 3000 всадников, а в плен взято 1400 человек и 15 слонов с их погонщиками. У римлян некоторые были ранены, убитых же было не больше 300 пехотинцев и 24 всадников; Евмен потерял из своего войска 25 человек.
В этот день римляне, разграбив неприятельский лагерь, с большой добычей возвратились в свой. На следующий день они снимали доспехи с убитых и собирали пленных. Из Тиатиры и Магнесии, что при Сипиле, пришли послы сдать эти города. Антиох, бежавший с немногими спутниками, около полуночи прибыл в Сарды с незначительным отрядом, так как по дороге около него собрались еще многие. Услыхав здесь, что сын его Селевк и некоторые из друзей бежали дальше в Апамею, он и сам в четвертую стражу направился туда же с женой и дочерью. Он поручил охрану города Ксенону, а наместничество в Лидии Тимону; но ни горожане, ни воины, находившиеся в крепости, не обратили на них внимания и с общего согласия отправили послов к консулу.
45. Примерно в то же время прибыли послы из Тралл, Магнесии, что на Меандре, и из Эфеса, чтобы сдать эти города. Поликсенид, услышав о битве, оставил Эфес и, дойдя с флотом до Патар в Ликии, из страха перед родосскими кораблями, стоявшими на рейде у Мегисты, высадился на берег и с небольшим отрядом сухим путем направился в Сирию. Города Азии отдавались под покровительство консула и во власть римского народа. Консул уже был в Сардах. Туда прибыл из Элеи и Публий Сципион, лишь только получил возможность перенести трудность дороги.
Почти в то же время парламентер, присланный Антиохом, через Публия Сципиона просил у консула и получил позволение для царя прислать к нему послов. Спустя несколько дней прибыли Зевксид, бывший наместником Лидии, и Антипатр, племянник царя. Сначала они обратились к Евмену, которого из-за старой вражды считали главным противником мира, но сверх своего ожидания и ожидания царя нашли его более склонным к миру. Затем они явились к Публию Сципиону, а через него и к консулу. На многолюдном собрании, созванном по их просьбе для того, чтобы они могли изложить свои поручения, Зевксид сказал: «Римляне, нам нечего говорить, мы желаем только спросить вас, какою жертвой мы можем искупить ошибку царя и снискать у победителей мир и прощение. Всегда вы с величайшим великодушием прощали побежденных царей и народы; насколько же великодушнее и милостивее следует поступить вам после этой победы, которая сделала вас властителями мира? Окончив уже борьбу со всеми смертными, вам следует не иначе, как богам, заботиться о человеческом роде и миловать его». Уже до прибытия послов было решено, что им ответить. Согласно постановлению, отвечал Публий Африканский и так, говорят, сказал: «Из того, что было во власти бессмертных богов, мы, римляне, имеем то, что дали нам боги; при всяких обстоятельствах мы имели и имеем одинаковый образ мыслей, присущий нашему уму: ни в счастье мы не возносились, ни в несчастье не падали духом. В свидетели этого, не говоря о других, я привел бы вам вашего Ганнибала, если бы не мог привести вас самих. После нашей переправы через Геллеспонт, прежде чем увидеть лагерь царя и его войско, в то время когда шансы на успех еще были одинаковы и исход войны неизвестен, на ваши предложения относительно мира мы, как равные равным, поставили свои условия; те же самые условия повторяем и теперь, хотя мы победители, а вы побежденные: откажитесь от Европы и уйдите из Азии по сю сторону Тавра; затем за военные издержки вы заплатите пятнадцать тысяч эвбейских талантов