12. Считая достаточно удостоверенным, что донос Эбутия не ложен, консул, отпустив Эбутию, попросил тещу призвать к себе вольноотпущенницу Гиспалу оттуда же, с Авентина, где она хорошо известна всем соседям; он имеет-де предложить и ей несколько вопросов. Получив такое приглашение и не зная о причине его, Гиспала очень встревожилась тем, что ее зовут к такой знатной и почтенной женщине, а когда затем увидала в преддверии ликторов, всю консульскую свиту и самого консула, то чуть не потеряла сознание. Ее отвели во внутренние покои, и консул, в присутствии своей тещи, стал уверять, что ей нечего бояться, если она может решиться сказать правду; пусть она верит слову такой женщины, как Сульпиция, или его самого и откроет ему все, что обыкновенно происходило в роще Симилы[1166] при ночном служении на празднике Вакха. Услыхав это, несчастная женщина так испугалась и вся задрожала, что долгое время не могла раскрыть рта. Наконец, оправившись, сказала, что еще молоденькой девушкой она, будучи служанкой, была посвящена в таинства вместе со своей госпожой; но с тех пор как ее отпустили на волю, она в течение нескольких лет вовсе не знает, что происходит на этих собраниях. Консул прежде всего похвалил, что она не запирается в своем участии при этих собраниях, потом просил изложить и остальное с такою же добросовестностью. Когда она утверждала, что больше ничего не знает, он объявил ей, что если ее уличит другой, то она не получит такого прощения и такой благодарности, как если сознается сама; ему-де обо всем сообщил тот, кто слышал от нее самой.
13. Гиспала, не сомневаясь в том, что Эбутий выдал тайну, как это и было на самом деле, пала к ногам Сульпиции и стала умолять ее не обращать пустого разговора вольноотпущенницы со своим возлюбленным в серьезное и даже в уголовное дело: она-де говорила это с целью напугать, а не потому, что что-то знала. Тут Постумий в гневе вскричал: «Ты, видно, думаешь, что шутишь со своим возлюбленным Эбутием, а не говоришь в доме почтеннейшей женщины и притом с консулом!» Сульпиция приподнимает трепещущую от страха женщину, увещевая ее и в то же время успокаивая гнев своего зятя. Наконец Гиспала ободрилась и, сильно упрекая Эбутия в вероломстве, что он так отблагодарил ее за оказанные ему отменные услуги, сказала, что она очень страшится богов, тайный культ которых она раскрыла, но еще более боится людей, которые своими собственными руками разорвут ее, как доносчицу. Поэтому она умоляет Сульпицию и консула удалить ее куда-нибудь за пределы Италии, где бы она могла провести остальную жизнь в безопасности. Консул просит ее успокоиться и уверяет, что он позаботится о ее безопасности в Риме. Тогда Гиспала открывает происхождение тайного культа: сначала-де это было святилище, предназначенное для женщин, и ни один мужчина обычно не допускался туда. В году было только три определенных дня, когда днем происходило посвящение в культ Вакха, и матроны поочередно были избираемы в жрицы. Покулла Анния из Кампании, будучи жрицей, изменила все, якобы по указанию богов: она первая допустила мужчин, посвятив в таинства своих сыновей Миния и Геренния Церриниев; она же вместо дневного установила ночное служение и вместо трех дней в году назначила по пять дней в месяц для посвящения в таинства. С тех пор как богослужение стали совершать сообща, мужчины вперемешку с женщинами, и присоединилась разнузданность, свойственная ночному времени, тогда там стали допускаться всякие злодеяния, всякие гнусности; больше распущенности допускают мужчины между собою, чем женщины. Если кто выказывает отвращение к пороку или неохотно совершает преступления, того убивают, как жертвенное животное. Ничего не считать грехом составляет у них основное верование. Мужчины, охваченные как бы безумием, прорицают, сопровождая свои слова исступленными телодвижениями; матроны в наряде вакханок с распущенными волосами сбегают к Тибру, держа в руке горящие факелы, погружают их в воду и вытаскивают снова горящими, так как они сделаны из смеси серы и негашеной извести. Они говорят, что боги похитили тех людей, которых они увлекают в таинственные пещеры, привязав к машине[1167]; это те люди, которые не хотели дать клятвы и принять участие в совершении злодеяний или переносить бесчестие. Посвященных было уже весьма много, они составляли почти второй народ в Риме, и в числе их есть знатные мужчины и женщины. В последние два года установлено никого не принимать старше двадцати лет: изыскивают такой возраст, который доступен был бы заблуждению и порче.
14. Закончив рассказ, Гиспала снова пала к ногам консула, повторяя те же самые просьбы об удалении ее из Италии. Консул попросил тещу очистить какую-нибудь часть дома, где бы Гиспала могла поселиться. Ей отдали комнату в верхнем этаже; лестница, ведущая на улицу, была загорожена, а вход был обращен в комнаты. Тотчас туда перенесли все имущество Фецении и вызвали всю ее прислугу. Эбутию приказано было перебраться к одному из клиентов консула.
Таким образом, когда оба свидетеля были во власти Постумия, он перенес в сенат это дело, изложив все последовательно, и то, что было сообщено ему сначала, и то, что расследовал затем он сам. Сенаторы были поражены сильным страхом и за государство, опасаясь, чтобы подобные общества и ночные сборища не причинили какого-нибудь скрытого вреда или опасности, и частным образом – каждый за участь своих семейств, чтобы какой-нибудь родственник не оказался виновным. Сенат постановил выразить благодарность консулу за то, что он расследовал это дело с особым старанием и без всякой огласки. Затем поручили обоим консулам вне порядка приступить к следствию о вакханалиях и о ночных священнодействиях, позаботиться о безопасности доносчиков Эбутия и Фецении и о привлечении наградами других доносчиков. Жрецов этого культа, будут ли то мужчины или женщины, отыскать не только в Риме, но и по всем рынкам и местам собраний, чтобы они были в распоряжении консулов. Сверх того, должно объявить в Риме и разослать эдикт по всей Италии, запрещающий всем, посвященным в тайный культ Вакха, собираться и сходиться для своих священнодействий или совершать подобные служения. Прежде всего произвести следствие о тех, которые вступили в это общество или собирались для совершения покушений на чью-либо честь или жизнь. Таковы были постановления сената.
Консулы приказали курульным эдилам отыскать всех жрецов этого культа, арестовать их и для допроса держать под караулом, где пожелают. Плебейские эдилы должны смотреть, чтобы не совершалось никаких тайных священнодействий. Уголовным триумвирам было поручено расставить по городу ночные караулы и наблюдать, чтобы не происходило никаких ночных собраний, и чтобы приняты были предосторожности против пожаров, и чтобы, в помощь триумвирам, пять мужей охраняли дома по сю сторону Тибра каждый в своем квартале.
15. Разослав чиновников для исполнения этих поручений, консулы взошли на кафедру и там, созвав народ на собрание, после обычных слов молитвы, произносимой должностными лицами перед обращением к народу, Постумий начал говорить так: «Квириты! Еще никогда, ни для одного народного собрания это торжественное моление богам не было до такой степени кстати и необходимым. Оно должно напоминать вам о тех богах, которых ваши предки постановили почитать обрядами и молитвами, а не о тех богах, которые превратными чужеземными священнодействиями подстрекают умы, охваченные как бы адским безумием, на всякие преступления и на всякие похоти. И не знаю, о чем мне умолчать и все ли мне говорить. Утаив что-нибудь, я боюсь дать место беспечности, а открыв все, боюсь внушить вам слишком много страха. Что бы ни сказал я, знайте, что я скажу слишком мало сравнительно с гнусностью и размерами дела; но мы постараемся сказать достаточно для того, чтобы вы приняли меры предосторожности. Я уверен, вы знаете, не только по слухам, но и по ночному шуму и завываниям, раздающимся по всему городу, что вакханалии уже давно распространились по всей Италии, а теперь и в самом Риме, во многих местах; но вы не знаете, в чем состоит этот культ: одни думают, что это какой-то культ богов, другие – что это дозволенные игры и увеселения и что, во всяком случае, в нем принимают участие немногие. Что касается количества участников, то если я скажу, что их оказывается много тысяч, вы тотчас ужаснетесь, если я не прибавлю, кто они и какие они люди. Это, во-первых, по большей части женщины, и в этом главная причина зла; затем весьма похожие на женщин мужчины, оскверненные и в то же время осквернители, находящиеся в состоянии исступления, обезумевшие от бессонных ночей, ночных попоек, шума и криков. Общество это еще бессильно, но силы его чрезвычайно растут и увеличиваются со дня на день. Ваши предки не хотели даже того, чтобы вы случайно самовольно собирались, кроме трех случаев: когда знамя развевалось на крепости и войско выступало из города на выборные комиции[1168]; когда трибуны назначали собрание плебеев; когда какое-нибудь должностное лицо созывало народ. И где бы ни собирался народ, там считали необходимым присутствие законного его руководителя. А каковы, по вашему мнению, сборища, происходящие, во-первых, ночью, а во-вторых, при участии мужчин и женщин? Если вы знаете, какого возраста допускаются туда молодые люди, то вы должны не только пожалеть их, но и устыдиться за них. Ужели, квириты, вы считаете возможным сделать воинами молодых людей, давших такую присягу? Вручить оружие тем, которые приведены из этого позорного святилища? Ужели эти люди, покрытые своим и чужим позором, станут сражаться за честь ваших жен и детей?
16. Было бы, впрочем, не так важно, если бы они были расслаблены только распутством – в большинстве случаев этот позор касался бы только их самих, – если бы их руки не были запятнаны злодеяниями, а ум – преступными замыслами. Но нет: никогда в государстве не было такого великого зла, поразившего и так многих и так многое. Все, что совершено в эти годы развратного, вероломного и злодейского, знайте, что все это вышло единственно из того святилища. И пока они еще не выполнили всех преступлений, которые они поклялись совершить: нечестивое сборище ограничивается пока тем, что причиняет вред частным лицам, так как еще не достаточно сильно для того, чтобы угнетать государство. Но зло растет и распространяется с каждым днем; оно уже слишком велико, чтобы могло ограничиться опасностью для положения частного лица, оно направляется против всего государства. Если вы не примите мер, квириты, то ночное сборище может сравняться с этим дневным собранием, созванным законно консулом. Сейчас те, оставаясь отдельными лицами, боятся вас, составляющих собрание и совещающихся, но когда вы разойдетесь по своим домам и по деревням, они соберутся и станут уже совещаться одновременно о своем спасении и о вашей гибели; тогда они все вместе будут страшны для вас, каждого в отдельности. Поэтому всякий из вас должен пожелать, чтобы все его близкие были благоразумны. Если кого-нибудь увлекла в ту пучину страсть или легкомыслие, то такого человека не надо считать своим, а сторонником тех, с которыми он соединился для всякого бесчестного поступка и злодеяния. Я не вполне спокоен и относительно того, не колеблется ли и кто-нибудь из вас под влиянием этого же заблуждения, ибо нет ничего обманчивее с виду, как извращенная религия. Когда преступление прикрывается божеским велением, то душой овладевает страх, как бы, карая людские злодеяния, не оскорбить примешавшееся к ним божеское величие. Но от подобных сомнений избавляют вас бесчисленны