История Рима от основания Города — страница 363 из 429

22. В то время как пришли эти известия из Испании, два дня были празднуемы по особому религиозному поводу Таврийские игры[1171]. Потом Марк Фульвий в продолжение десяти дней давал блестящие игры, обещанные им во время Этолийской войны. Из почтения к нему на эти игры явилось из Греции много артистов. В первый раз тогда римляне смотрели состязания атлетов и травлю львов и пантер; эти представления отличались почти таким же великолепием и разнообразием, как и в наш век. Затем совершались девятидневные жертвоприношения, потому что в Пицене в продолжение трех дней шел каменный дождь и, как рассказывали, во многих местах появлявшиеся молнии опаляли слегка своим прикосновением одежду весьма многих людей. По постановлению понтификов прибавили еще один день молебствия, потому что молния ударила в храм богини Опы[1172] в Капитолии. Консулы принесли умилостивительные жертвы из крупных жертвенных животных и совершили очищение города. Около того же времени из Умбрии было получено известие, что нашли гермафродита приблизительно двенадцати лет от роду. Устрашенные этим чудом, должностные лица приказали не допускать это чудовище в римские пределы и убить его как можно скорее.

В том же году заальпийские галлы перешли в область венетов, не производя опустошений и не затевая войны, и заняли место для основания города недалеко оттуда, где ныне находится Аквилея. Римским послам, отправленным по этому поводу за Альпы, ответили, что поселенцы ушли без согласия своего народа и им неизвестно, что они делают в Италии.

В то время Луций Сципион в продолжение десяти дней праздновал игры, обещанные им, по его словам, во время войны с Антиохом, на деньги, собранные для этой цели царями и городами. По словам Валерия Антиата, Сципиона отправили легатом, после осуждения и продажи имущества, в Азию для прекращения споров между царями Антиохом и Евменом; тогда-то были внесены эти деньги и собраны по Азии артисты; и об этих играх, о которых он не упоминал по возвращении своем с войны, где, по его словам, он обещал их, он вошел с предложением в сенат, только вернувшись из своего посольства.

23. Так как год уже оканчивался, то Квинт Марций хотел заочно сложить с себя должность; Спурий Постумий, закончив с величайшей добросовестностью и старанием следствие о вакханалиях, председательствовал в комициях. В консулы были выбраны Аппий Клавдий Пульхр и Марк Семпроний Тудитан. На следующий день выбраны были преторами Публий Корнелий Цетег, Авл Постумий Альбин, Га й Афраний Стеллион, Гай Атилий Серран, Луций Постумий Темпсан и Марк Клавдий Марцеллин. В конце года, ввиду сообщения консула Спурия Постумия, что он, объезжая для производства следствия берега Италии, нашел покинутыми две колонии – Сипонт у Верхнего моря и Буксент у Нижнего моря, городской претор Тит Мений, на основании сенатского постановления, выбрал триумвирами для набора колонистов в эти города Луция Скрибония Либона, Марка Тукция и Гнея Бебия Тамфила.

Угрожавшая римлянам война с царем Персеем и македонянами возникла не из тех мотивов, на которые указывает большинство, и не сам Персей был виновником ее. Начало ее положено было Филиппом, и сам он вел бы ее, если бы прожил дольше. Из всех обязательств, которые возложены были на него после поражения, более всего раздражало его то, что сенат лишил его права сурово расправиться с теми македонянами, которые во время войны отпали от него; между тем он не терял надежды достичь этого, так как Квинкций в условиях договора отложил решение всего этого вопроса. Потом, после поражения при Фермопилах царя Антиоха, союзники разделили роли, и, в то время как консул Ацилий осадил Гераклею, а Филипп Ламию, Филипп был оскорблен тем, что по взятии Гераклеи ему приказано было удалиться от стен Ламии и город сдался римлянам. Гнев его консул смягчил тем, что, поспешая сам к Навпакту, куда удалились этолийцы после своего бегства, поручил Филиппу пойти войной на Афаманию против Аминандра и присоединить к своему царству города, отнятые этолийцами у фессалийцев. Филипп без большого труда изгнал из Афамании Аминандра и взял обратно несколько городов. Он овладел также Деметриадой, городом сильно укрепленным и важным во всех отношениях, и подчинил себе племя магнетов. Потом он захватил некоторые города во Фракии, в которых происходили волнения, вызванные раздорами знатных граждан – это бедствие, сопровождающее свободу, если она недавно приобретена и необычна, – принимая сторону той партии, которую одолевали в домашней распре.

24. Это успокоило на время гнев царя против римлян. Однако он никогда не переставал собирать военные силы во время мира, чтобы воспользоваться ими для войны, как только представится случай. Он увеличил доходы своего государства, не только установив налоги на земли и пошлины на ввозимые с моря товары, но также возобновив разработку старых рудников и открыв новые во многих местах. А чтобы восстановить прежнее многолюдство, уничтоженное военными поражениями, он не только позаботился о новом поколении, принуждая всех подданных вступать в браки и воспитывать своих детей, но и переселил в Македонию большое число фракийцев и, успокоившись на некоторое время от войн, из всех сил старался увеличить могущество своего государства. Вскоре возобновились обиды, которые снова стали пробуждать его ненависть к римлянам. Жалобы фессалийцев и перребов на то, что Филипп завладел их городами, жалобы послов царя Евмена на насильственный захват фракийских городов и на переселение жителей их в Македонию сенат выслушал и тем ясно показал, что не оставляет их без внимания. Более всего встревожили сенаторов притязания Филиппа на города Энос и Маронею; о фессалийцах они менее заботились. Пришли также послы афаманов, жалуясь не на потерю части владений, не на нарушение их границ, но на то, что вся Афамания подпала полностью под власть царя. Явились и маронейские изгнанники, прогнанные за то, что они защищали дело свободы от царского гарнизона; они рассказывали, что не только Маронея, но и Энос находятся во власти Филиппа. Потом прибыли послы и от Филиппа, чтобы оправдать его поступки; они утверждали, что он делал только то, что ему дозволяли римские главнокомандующие: города фессалийцев, перребов, магнетов и афаманы со своим царем Аминандром находились в том же положении, как и этолийцы. После поражения царя Антиоха консул, занятый осадой этолийских городов, поручил Филиппу вновь покорить те города; следовательно, они по праву войны находятся в его власти. Сенат, не желая решать дела в отсутствие царя, послал для разбора этих препирательств уполномоченных – Квинта Цецилия Метелла, Марка Бебия Тамфила и Тиберия Семпрония. Ко времени прибытия их всем городам, у которых был спор с Филиппом, назначено было собрание в Темпейской долине в Фессалии.

25. Когда римские уполномоченные заняли там места как судьи в споре, фессалийцы, перребы и афаманы – как несомненные обвинители, а Филипп – как подсудимый для выслушания обвинений, то начальники посольств говорили о Филиппе сурово или мягко – смотря по характеру каждого и по его расположению или ненависти к царю. Спор начался из-за Филиппополя, Трикки, Фалории, Евримен и других окрестных городов – состояли ли они под властью фессалийцев, будучи насильно отняты и заняты этолийцами (известно было, что Филипп отнял их у этолийцев), или исстари эти города были этолийскими. Ведь Ацилий уступил их царю при условии, если они принадлежали этолийцам и добровольно держали их сторону, а не вынуждены были к тому силой оружия. Такого же рода спор был о городах перребов и магнетов, потому что этолийцы, захватывая все, что случится, перепутали все права. К тому, что составляло предмет спора, присоединились жалобы фессалийцев на то, что если бы даже им отдали назад те города, то Филипп возвратил их разграбленными и опустевшими. Кроме тех, которые погибли в войне, он увел в Македонию пятьсот знатнейших юношей и пользуется их трудом для исполнения обязанностей рабов; то, что его заставили возвратить фессалийцам, он постарался вернуть им в никуда не годном виде. Фтиотийские Фивы были некогда у фессалийцев единственным прибыльным и богатым приморским рынком. Собрав там грузовые корабли, чтобы направить их мимо Фив в Деметриаду, царь, таким образом, переместил туда всю морскую торговлю. Не воздерживается он уже от оскорбления послов, которые по международному праву неприкосновенны. Он устроил засады послам, отправлявшимся к Титу Квинкцию. Вследствие этого все фессалийцы были так напуганы, что никто не осмеливался разинуть рта ни в своем родном городе, ни на общих собраниях народа. Ведь римляне, виновники свободы, находятся далеко, а суровый властелин, не дозволявший пользоваться благодеяниями римского народа, близко. Если им нельзя говорить, то в чем состоит их свобода? Теперь, полагаясь на защиту послов, они дерзают не столько говорить, сколько стонать. Если римляне не примут каких-нибудь мер, чтобы уменьшить страх у греков, живущих по соседству с Македонией, и обуздать дерзость Филиппа, то без пользы они победили его и освободили Грецию. Дóлжно смирить его, как упрямого и непослушного коня, более крепкой уздою. Таковы были резкие слова последних ораторов, между тем как первые кротко старались успокоить гнев царя, умоляя его простить их речи в защиту своей свободы, оставить строгость господина, привыкнуть к роли союзника и друга и подражать римскому народу, предпочитающему привлекать к себе союзников любовью, а не страхом. После фессалийцев говорили перребы, заявляя, что Гоннокондил, который Филипп назвал Олимиадой, принадлежал к Перребии, и требуя возвращения его; то же самое требование было предъявлено и относительно городов Маллойи и Эрикиния. Афаманы требовали себе свободы и крепостей Афенея и Петнея.

26. Филипп, желая казаться скорее обвинителем, чем подсудимым, сам начал с жалоб, говоря, что фессалийцы силой оружия захватили Менелаиду, город Долопии, принадлежавший к его царству; равным образом фессалийцы вместе с перребами овладели городом Петрой в Пиерии. Они же присоединили к себе город Ксинии, бывший, без сомнения, этоллийским городом, и без всякого права подчинили власти фессалийцев город Парахелоиду, принадлежавший Афамании. Что же касается до высказанных против него обвинений – будто он устроил засады уполномоченным и будто он заставляет посещать или покидать приморские гавани, то второе смешно – чтобы он давал отчет в том, в какие гавани направляются купцы и моряки; первое же обвинение опровергают его привычки. В продолжение стольких лет послы никогда не переставали жаловаться на него то римским полководцам, то сенату в Риме, а кто из них был оскорблен когда-нибудь хоть словом? Говорят, что раз была устроена засада послам, отправлявшимся к Квинкцию, но не прибавляют того, что случилось с ними. Так обвиняют тех, которые, за неимением истинных обвинений, ищут выдумать какую бы ложь. Фессалийцы дерзко и неумеренно злоупотребляют снисходительностью римского народа, как бы после долговременной жажды упиваясь с чрезмерной жадностью настоящей свободой; подобно рабам, неожиданно получившим волю, они злоупотребляют своей свободой говорить и хвастаются тем, что преследуют и бранят своих господ. Наконец, увлеченный гневом, он добавил, что солнце еще не навсегда закатилось. Эти слова приняли за угрозу не только фессалийцы, но и римляне; когда поднявшийся при этих словах ропот наконец прекратился, Филипп ответил послам перребов и афаманов, что города, о которых они говорили, находятся в том же положении, что консул Ацилий и римляне отдали их ему, так как они были во власти врагов. Если те, которые сделали этот подарок, желают отнять его, то, конечно, ему необходимо уступить, но они нанесут обиду лучшему и более верному другу, чтобы угодить легкомысленным и бесполезным союзникам, ибо ни о каких благодеяниях люди не помнят менее всего, чем о свободе, в особенности люди, склонные дурно пользоваться ей и тем портить ее. Выслушав все дело, рим