дет известное впечатление, так как, в бытность свою заложником в Риме, он представил доказательства своего царственного образа мыслей. Между тем, под предлогом оказать помощь Визатию, на самом же деле с целью устрашить фракийских царьков, он отправился против них, разбил их в одном сражении, взял в плен вождя их Амадока и вернулся в Македонию, послав подстрекать варваров, живущих у реки Истр, чтобы они вторглись в Италию.
В Пелопоннесе также ожидали прибытия римских уполномоченных, которым было приказано ехать из Македонии в Ахайю; чтобы иметь для них заранее приготовленные решения, претор Ликорт назначил всеобщее собрание. Речь шла о лакедемонянах; говорили, что из врагов они сделались обвинителями и нужно бояться, чтобы они не оказались более опасными, когда побеждены, чем они были, когда вели войну. Ибо во время войны ахейцы имели союзников в лице римлян; теперь те же самые римляне более благосклонны к лакедемонянам, чем к ахейцам; и это с тех пор, как Арей и Алкивиад, два изгнанника, обязанные своим возвращением благодеянию ахейцев, взяли на себя посольство в Рим против людей, сделавших им такое добро, и сказали там такую враждебную речь, что казалось, будто они изгнаны из отечества, а не возвращены в него. Со всех сторон поднялся крик; требовали, чтобы Ликорт вошел с докладом лично о них, и так как действовали больше под влиятем гнева, чем рассудка, то обоих их осудили на смерть. Спустя несколько дней прибыли римские уполномоченные. Собрание для них назначено было в аркадском городе Клиторе.
36. Прежде чем начались переговоры, на ахейцев напал страх; видя среди уполномоченных Арея и Алкивиада, осужденных ими на смерть в последнем собрании, они предчувствовали, как пристрастно будет разбирательство; поэтому никто из них не осмеливался сказать слова. Наконец Аппий объявил, что сенат не одобряет того, на что жаловались лакедемоняне: прежде всего то, что в городе Компасии убили тех, которые были вызваны Филопеменом на суд; затем, зверски поступив с людьми, ахейцы, для довершения своей жестокости, разрушили стены славнейшего города, отменили древнейшие законы и уничтожили государственное устройство Ликурга, пользующееся известностью среди всех народов. Когда Аппий высказал это, Ликорт, будучи претором и сторонником Филопемена, виновника всего сделанного в Лакедемоне, ответил следующим образом: «Для нас, Аппий Клавдий, труднее говорить перед вами, чем недавно в Риме перед сенатом. Тогда ведь нам приходилось отвечать на обвинения лакедемонян, теперь же обвинителями выступили вы сами, перед которыми мы должны держать ответ. Этому невыгодному положению мы подчиняемся в надежде, что ты нас выслушаешь, Аппий, с беспристрастием судьи, позабыв о суровости обвинителя, с которой ты незадолго перед этим говорил. Во всяком случае, хотя ты недавно изложил жалобы, высказанные лакедемонянами и раньше здесь перед Квинтом Цецилием и после в Риме перед сенатом, все же я буду думать, что отвечаю перед тобой не тебе собственно, а лакедемонянам. Вы ставите нам в упрек убийство тех граждан, которых вызвал претор Филопемен, чтобы они оправдались. Но, по моему мнению, это обвинение, римляне, вы не только не должны бы предъявлять к нам, но даже не должны бы дозволять, чтобы оно предъявлялось перед вами. Почему так? Потому, что договор, заключенный с вами, запрещал лакедемонянам касаться приморских городов. В это время они взялись за оружие и, напав ночью, овладели теми городами, которых им не велено было трогать. Если бы тогда был Тит Квинкций, если бы было римское войско в Пелопоннесе, как прежде, то, без сомнения, к их защите прибегли бы угнетенные граждане захваченных городов; но так как вы были далеко, то к кому же другому они могли прибегнуть, как не к нам, вашим союзникам, которых они видели раньше шедшими на помощь городу Гитию и осаждавшими вместе с вами Лакедемон по такому же поводу? Итак, вместо вас мы предприняли справедливую и законную войну. За это все другие восхваляют нас, даже лакедемоняне не могут порицать нас; и сами боги одобрили, даровав нам победу. Каким же образом может составлять предмет разбирательства то, что сделано на основании законов войны? Впрочем, большая часть всего этого вовсе не касается нас. Ответственны мы в том, что вызвали оправдываться тех, которые подстрекали толпу к вооружению, которые захватили и разграбили приморские города и произвели избиение знатнейших граждан. А то, что они были убиты при приходе в лагерь, то за это ответственны вы, Арей и Алкивиад, выступающие, если боги допустят это, теперь обвинителями против нас, а не мы. Лакедемонские изгнанники, а в числе их и эти двое, будучи в то время с нами и считая, что нападение направлено против них, так как они избрали своим местопребыванием приморские города, напали на тех, которые, к их негодованию, содействовали изгнанию их из отечества и которые даже в изгнании не дают им спокойно дожить до старости. Итак, лакедемоняне, а не ахейцы, убили лакедемонян; и нет надобности разбирать, справедливо или несправедливо они убиты.
37. Но, без сомнения, это вы, ахейцы, уничтожили законы и древнейшее государственное устройство Ликурга, это вы разрушили стены Спарты! Как могут эти же люди предъявлять к нам такие обвинения, когда стены Лакедемона выстроены не Ликургом, а несколько лет тому назад для того, чтобы уничтожить государственное устройство Ликурга! Ведь тираны воздвигли их недавно как крепкий оплот для себя, а не для государства. Если бы Ликург сейчас восстал из мертвых, он порадовался бы разрушению этих стен и сказал бы, что теперь он узнает свое отечество и свою древнюю Спарту. Вам нечего было ожидать Филопемена и ахейцев, сами вы, лакедемоняне, своими собственными руками должны были совершенно уничтожить все следы деспотизма, ибо они являлись как бы постыдными пятнами от вашего рабства; и между тем как в продолжение почти восьми столетий, живя без стен, вы были свободны, а некогда даже стояли во главе Греции, в последние сто лет вы были рабами, будучи связаны окружавшими вас стенами, как оковами. Что касается отмены законов, то я полагаю, что древние законы у лакедемонян отняли их собственные тираны. Мы же не отнимали их законы, которых у них не было, а дали им свои законы и оказали добрую услугу их государству, допустив его к участию в наших собраниях и присоединив к себе, так что образовалось единое тело и союз всего Пелопоннеса. Тогда, я полагаю, они могли бы жаловаться на свою неравноправность и негодовать, если бы мы сами жили по одним законам, а им навязали другие.
Я знаю, Аппий Клавдий, что речь, которую я говорил до сих пор, приличествует не союзникам, обращающимся к своим союзникам, и не свободному народу: это речь рабов, спорящих перед своими господами. В самом деле, если речь глашатая, которой вы объявили ахейцев свободными прежде всех других народов, не была ложью, если договор признается действительным, если союз и дружба существуют на условиях равноправности, то почему я не спрашиваю вас, римляне, что вы сделали по взятии Капуи, а вы требуете отчета в том, что сделали ахейцы, победив на войне лакедемонян? Некоторые из них были убиты. Допустим, нами; что же из этого? Разве вы не рубили головы капуанским сенаторам? Мы разрушили стены; вы же не только стены, но даже и город и страну отняли у капуанцев. Но, скажешь ты, договор по виду заключен на равных условиях, а на самом деле ахейцы пользуются свободой из милости, римляне же взяли себе всю власть. Я это чувствую, Аппий, и, если это неизбежно, нисколько не возмущаюсь; но, умоляю вас, как ни велика разница между римлянами и ахейцами, не приравнивайте только наших и своих врагов к нам, вашим союзникам, и даже не ставьте их выше нас! Мы сами приравняли их, дав им наши законы и приняв их в Ахейский союз. Но чего достаточно для победителей, того мало побежденным; враги требуют большего, чем имеют союзники. Священные и неприкосновенные договоры, скрепленные клятвой и начертанные на камне для увековечения, они собираются уничтожить, выставив нас клятвопреступниками. Конечно, римляне, мы вас почитаем и даже, если вы этого желаете, боимся; но больше мы почитаем и боимся бессмертных богов».
Бóльшая часть собрания выслушала Ликорта с одобрением; все были того мнения, что он говорил с величием, достойным его сана, и было очевидно, что римляне не могут сохранить своего достоинства, действуя снисходительно. Тогда Аппий ответил, что он очень советует ахейцам снискать, пока возможно действовать добровольно, благосклонность Рима, чтобы вскоре не пришлось сделать этого против воли и по принуждению. Эти слова возбудили всеобщий ропот, но не осмелились отказать в покорности; просили только о том, чтобы римляне сделали перемены, какие они желают произвести в положении лакедемонян, и не вынуждали ахейцев взять на себя грех, уничтожая то, что они поклялись сохранить. Отменено было только недавно состоявшееся осуждение Арея и Алкивиада.
38. В Риме в начале того года, при обсуждении вопроса о распределении провинций между консулами и преторами, обоим консулам назначили Лигурии, так как нигде в другом месте не было войны. Претор Гай Децимий Флав получил по жребию городскую претуру, Публий Корнелий Цетег – судопроизводство между гражданами и иноземцами, Гай Семпроний Блез – Сицилию, Гай Невий Матон – Сардинию и вместе с тем производство следствия об отравителях, Авл Теренций Варрон – Ближнюю Испанию, Публий Семпроний Лонг – Дальнюю Испанию. В то же почти время прибыли из этих двух провинций послы Луций Ювентий Тальна и Тит Квинтилий Вар. Уведомив сенат о том, какая большая война уже прекращена в Испании, они вместе с тем требовали почтить бессмертных богов за такое удачное ведение дел и дозволить преторам привести назад свои войска. Назначено было двухдневное молебствие, дело же о возвращении легионов приказано целиком вновь доложить в то время, когда будет решаться вопрос о войсках консулов и преторов. Спустя несколько дней назначили консулам по два легиона, которые имели Аппий Клавдий и Марк Семпроний. Из-за войск для Испании возник большой спор между новыми преторами и друзьями отсутствующих преторов – Кальпурния и Квинкция. В обеих партиях были народные трибуны, в обеих по консулу. Сторонники первой партии объявили, что они будут протестовать против постановления сената, если решат отозвать войска; сторонники второй партии грозили, что в случае подобного протеста они не позволят решать никакое другое дело. Наконец сторонники отсутствующих преторов были побеждены, и состоялось сенатское постановление, что преторы должны набрать 4000 римских пехотинцев и 300 всадников и 5000 пехотинцев из союзников латинского племени и 500 всадников, чтобы отвести их в Испанию. Распределив их в четыре легиона провинции, они должны распустить из каждого легиона всех тех, которые окажутся сверх 5000 пехотинцев и 300 всадников, начав с воинов, выслуживших свой срок, а потом тех, которые, по мнению Кальпурния и Квинкция, обнаружили наибольшую храбрость.